При обращении к другим людям очень важно выбрать правильную форму. Впрочем, в русском языке одна и та же форма обращения может восприниматься по-разному в зависимости от ситуации.

В царской России существовало несколько десятков разных обращений, причем некоторые из них даже регламентировались законодательно. Так называемая «Табель о рангах» представляла собой иерархию из 14 государственных чинов, и обращаться к ним следовало по-разному: от «Ваше высокопревосходительство» для высших до «Ваше благородие» для низших разрядов. Обиходными уважительными формами могли быть «Ваша честь», «Ваша милость» или «Милостивый государь»; сокращенный вариант последней формы – «Сударь» (женский вариант – «Сударыня») – стал наиболее популярной обыденной формой обращения независимо от чина. Широко использовались и слегка ироничные (сохраняющие оттенок уважительности, но лишенные пафоса) формы: «Батюшка», «Почтенный», «Милейший», «Голубчик».

Революция 1917 года уничтожила сословное деление общества, и все принятые формы обращения друг к другу сразу стали архаичными. Герой фантастической повести Михаила Булгакова «Собачье сердце» (действие которой происходит в 20-е, послереволюционные годы) профессор-хирург Преображенский, превративший подобранную на улице собаку в человека, говорит своему подопечному: «Я и доктор Борменталь будем называть вас «господин Шариков»» – на что тот реагирует обиженно: «Я не господин, господа все в Париже» (имея в виду массовую русскую эмиграцию). Допустимыми остались практически только две формы: общеупотребительная (и братско-доверительная) «Товарищ» и применяющаяся в официальных ситуациях (когда подчеркивается дистанция между говорящими) «Гражданин». В известном фильме середины 50-х годов «Дело Румянцева» главный герой, которого подозревают в преступлении, обращается к допрашивающему его милиционеру: «Товарищ капитан!» – и получает жесткий ответ: «Тамбовский волк тебе товарищ!».

Почему «эпидемия обид и извинений» распространяется столь стремительно.

«Словом можно убить, словом можно спасти, / Словом можно полки за собой повести» — эти простодушные строчки Вадима Шефнера особенно охотно цитировались в энтузиастические 1960-е годы. В наши же дни скорее вспоминается гумилевское: «Дурно пахнут мертвые слова». Почему? О словах и смыслах говорим с автором и ведущей программ «Говорим по-русски», кандидатом филологических наук, заместителем главного редактора «Эха Москвы» Мариной КОРОЛЕВОЙ.

— Все, что сегодня происходит вокруг радио «Эхо Москвы», «Дождя», связано со словами. Слова всегда были метками, по которым люди опознавали «своих и чужих». Но еще не так давно «свои и чужие» вступали в словесную полемику, выясняя смысл сказанного, сейчас ответом на любое высказывание оппонента становится попытка его уничтожения — прекратить вещание, уволить, приговорить к штрафу, побить в подворотне. Почему слово стало так опасно?

— Надо сказать, все это время я наблюдала за происходящим с невероятным изумлением. Чего стоит «эпидемия обид и извинений», в которую нас затягивает, как в воронку. Очень трудно остановиться и сказать себе: стоп-стоп-стоп, за что извиняться, какие обиды, о каких оскорблениях идет речь, вы что, граждане дорогие?.. Какие-то требования и претензии кажутся нелепыми, какие-то возмутительными, некоторые — просто смешными. Мне как автору программ и книг о русском языке полагалось бы говорить о словах и смыслах, я понимаю. И я бы с удовольствием поговорила именно о словах, но в какой-то момент поняла, что дело не в них. За этой обидой «на слова» (а она проявляется у некоторых поистине в истерической форме) стоит что-то другое.

Русская лексика, особенно в последнее время, активно пополняется за счет заимствований слов из других языков – прежде всего английского. Но есть и обратные примеры, когда отдельные русские слова без перевода, в своем родном облике, входят в языки мира.

Водка
Традиционный русский алкогольный напиток появился в XV веке, когда славяне научились варить так называемое хлебное вино, а научно обоснованная технология производства водки была разработана в конце XIX века при участии великого русского ученого Дмитрия Менделеева, который нашел идеальное соотношение воды и спирта – 40%. В 1982 году за СССР был закреплен приоритет создания водки и исключительное право на его рекламу на мировом рынке под лозунгом: «Only vodka from Russia is genuine Russian vodka». Сейчас на бутылках водки размещают предупреждающие надписи: «Чрезмерное употребление алкоголя вредит вашему здоровью; однако фольклорная «мудрость» отвечает на это так: «Водка в небольших дозах полезна в любых количествах».

Тройка
Экипаж, который везут три лошади, появился в середине XVIII века, когда конной почте понадобились легкие упряжки для дальних и обычно плохих дорог (есть популярная поговорка: «В России две беды – дураки и дороги»). До начала ХХ века езда на тройках была и самым распространенным способом передвижения, и популярной формой развлечения (особенно на зимних санях). С тройкой ассоциируется образ простора и свободы, тройке посвящены многие стихи и романсы; а наиболее выразительным можно считать созданный Николаем Гоголем (в поэме «Мертвые души») образ самой России как тройки: «Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка несешься? /…/ Русь, куда ж несешься ты? Дай ответ. Не дает ответа».

Матрешка
Полая деревянная кукла, внутри которой находятся вложенные друг в друга такие же куколки меньшего размера. Название произошло от уменьшительно-ласкательной формы простонародного женского имени Матрена. Любопытно, что прообразом матрешки была японская складная игрушка, привезенная в Россию в конце XIX века. Обычно матрешка вмещает 3 до 24 кукол. В последнее время особым спросом в качестве русского сувенира пользуются матрешки с российскими политическими деятелями: внутри Путина находится Ельцин, в нем Горбачев, а далее – Брежнев, Хрущев, Сталин и миниатюрный Ленин.

Дача
Загородный дом для летнего отдыха городских жителей. Название происходит от глагола «дать» («дача» – это то, что «дали»); то есть раньше российские власти «давали» такие дома представителям привилегированных сословий, государственным чиновникам, деятелям культуры и науки. Начиная с 50-60 годов ХХ века дачи получили возможность иметь и рядовые граждане, которые объединялись для этого в дачно-строительные кооперативы. Сегодня дачу уже никто не дает: ее можно или построить, или купить; однако само слово тем не менее осталось.
 

Профессор Массачусетского технологического института в своей новой книге объясняет, каким образом особенности использования числительных в русском языке сообщают нам что-то важное об универсальных свойствах грамматики.

В грамматике русского языка существует поразительная путаница правил в отношении числительных. Так, например, существительное в единственном числе «стол», если оно используется в предложении в качестве подлежащего, принимает специальную «падежную форму», которая называется именительный падеж единственного числа. Когда слово «стол» используется со словом пять или больше, оно принимает другую форму, которая называется родительный падеж множественного числа (пять столов). А с числительными от двух до четырех используется еще одна форма – родительный падеж единственного числа (два стола).

Но с теми числами, последней цифрой которых является единица, правильной формой вновь становится именительный падеж единственного числа. На русском языке «5281 ребенок» так и будет «5281 ребенок». Многие из этих форм вновь меняются в том случае, если существительное является объектом предлога.

«В русском языке существует поразительная путаница с числительными», — подчеркивает Дэвид Песецкий (David Pesetsky), обладатель профессорского гранта Ferrari P. Ward кафедры современных языков и лингвистики (Ferrari P. Ward Professor), а также глава факультета лингвистики и философии Массачусетского технологического института.

Больше всего в этой путанице Песецкого интересуют правила употребления грамматических падежей, то есть префиксы и суффиксы, которые во многих языках свидетельствуют о том, к какой части речи принадлежат слова в данном конкретном предложении. Например, для того, чтобы прочитать любое латинское предложение, нужно определить суффикс, обозначающий падежное окончание каждого существительного, и сделать это нужно для того, чтобы понять, к какой части речи относится данное слово и затем установить правильное значение этого слова. Сегодня падежи широко используются, в частности, в немецком, японском и корейском языках. (В английском от падежей остались лишь отдельные незначительные следы – например, в различии между словами «она» (she) и ее (her).

По мнению Песецкого, странность правил русских падежей может сообщить нам кое-что важное относительно падежей в целом, а также предоставить нам редкую возможность заглянуть в те аспекты современного языка, которые обычно скрыты другими его сложностями. По его мнению, падежи не являются отдельным набором грамматических правил, а, напротив, некоторые падежные окончания естественным образом заимствованы из определенных частей речи и относятся к ним. Существительные, как отмечает Песецкий, «рождены в родительном падеже», а само существование падежей может просто отражать то, каким образом различные части речи взаимодействуют друг с другом.
Песецкий излагает свою теорию в книге «Морфология русских падежей и синтаксические категории» (Russian Case Morphology and the Syntactic Categories), которая недавно была напечатана в издательстве Массачусетского технологического института MIT Press.

Принято считать, что имя человека в какой-то степени влияет на его психологию и его судьбу. Какие же имена выбирают для своих детей русские родители, и как при помощи имени выразить свое отношение к человеку?

С точки зрения иностранцев, самое «русское» мужское имя – это Иван. В течение многих веков оно было популярно во всех слоях общества: от простых крестьян до царской семьи (вспомним хотя бы Ивана Грозного). С другой стороны, именно его распространенность создала ему не очень хорошую репутацию: так, главного героя народных сказок, младшего и самого непутевого сына в семье, обычно зовут уменьшительным именем Иванушка-дурачок (от полного Иван-дурак). Впрочем, дурачком он выглядит только в начале сказки, а в финале оказывается самым удачливым.

В двадцатом веке имя Иван утратило свою популярность и стало ассоциироваться прежде всего с низким уровнем образования, недалеким умом и ленью (устойчивое словосочетание «Ваньку валять» означает «ничего не делать»). Однако в конце советской эпохи среди интеллигенции возникла мода на простонародные имена, и среди нынешних тридцатилетних «интеллектуалов» Иванов оказалось уже немало (так, самого популярного на сегодняшний день российского телеведущего зовут Иван Ургант – показательно, что стопроцентно русское имя сочетается здесь с вполне «космополитической» фамилией). И наоборот, некие особо красивые, аристократические, «западные» имена (Роберт, Альберт, Эдуард, Эльвира, Кристина) сегодня если и остаются популярными, то разве что в провинции или среди нуворишей – в интеллигентных кругах они воспринимаются как дешевый кич.

Люди пишут и показывают написанное — много людей. Рунет переполнен буквами. Социальные сети, форумы, чаты — и тексты профессиональных журналистов — и всяческая официальная писанина. Не знаю, прав ли был Уитмен, говоря, что пишущий не может скрыть от читателя вообще ничего («Если ты любишь, чтобы во время обеда за твоей спиной стоял лакей, это будет видно в твоих писаниях»), но, уж насколько пишущий владеет языком, и впрямь скрыть невозможно. Так вот: владеют русским языком плохо, и с течением времени всё хуже. Чёрт с ней, с вечной путаницей между –тся и –ться или, там, с раздельным написанием не в самых диких местах (не людимый, не дуг). Это всё милые пустяки. Ясно видны куда более опасные эпидемии — если не пандемии.

Популярные в сети собрания ляпов всё изобильнее представляют поначалу казавшийся неправдоподобным тип ошибок: из под тяжка, не на вящего, кричащих не столько даже о безграмотности, сколько о глухом непонимании смысла своих же слов. Особенно достаётся в этом отношении идиомам: мёртвому при парке, как Христос за пазухой, в ежовых рукавах и проч. Напомню: это пишут не дебилы и не гопники. Те даже и сейчас, когда «пишут все», в сети не пишут. Из-за кромов и пожимать плоды пишут обычные наши сограждане. Из этих бредовых трюков следует, что людей русскому языку не учат. Люди никогда не видят слов, не употребляемых повседневно; они случайным образом подхватывают их со слуха и повторяют, не слишком вникая. Их дети (младшие братья) бесформенные обломки перенимать со слуха уже не станут, и слова будут со свистом выпадать из употребления. Фразеологизмам совсем труба: филологи говорят, что им нельзя выучиться самостоятельно — им надо именно что учить, иначе они тоже через поколение останутся лишь в словарях, которыми никто и пользоваться не будет.

Доводится читать, что тут нет ничего страшного. Ну и что, мол, что в пушкинской строчке «Ямщик сидит на облучке» сегодняшний школьник понимает только глагол? Что в целом классе ни один человек не знает слов холщовый и пунцовый? Зато они всё знают про фандомы и лулзы. И глупо расстраиваться из-за утраты тех же ежовых рукавиц — появилось же хотели как лучше. Язык — дело живое, он всегда изменялся — изменяется и теперь; что-то отмирает, что-то приходит… По мне, потери тут выходят очень уж неравнозначны приобретениям. Я не верю, что нельзя усвоить слово лулзы, не выкинув наперёд из обихода холщового с пунцовым и сотни других слов (англичане не платили же за lulz утратой canvas и crimson). Я не хочу, чтобы тонули копившиеся от Гостомысла русские фразеологизмы, — это отрезает носителей языка от гигантского культурного пласта. Я не согласен, чтобы через десять лет в активном употреблении из всего русского языка осталась какая-нибудь тысяча слов (у отчаянных интеллектуалов — две тысячи), перенасыщенная англицизмами.

После выборов в Государственную Думу, состоявшихся в декабре 2011 года, в Москве прошли митинги протеста против нарушений, якобы имевших место в ходе выборов и при подведении их итогов. Эти митинги дали начало протестному движению, благодаря которому современный российский политический словарь в течение последующих нескольких месяцев значительно пополнился.

Главным символом оппозиционного движения стала белая ленточка, которую участники митингов прикалывали к одежде – и в обиход вскоре вошло слово «белоленточники». В 2012 году прошло несколько акций, в которых белый цвет играл роль некоего концептуального символа: например, акция «Белое кольцо» состояла в том, что люди с белыми ленточками выстроились по всей протяженности опоясывающей центр Москвы кольцевой магистрали «Садовое кольцо» (протяженностью более 15 километров). Белый цвет в предметном отношении ассоциировался со снегом и зимой, а в переносном значении – с чистотой и с честностью, которой требовали от властей оппозиционеры (основным лозунгом которых был «За честные выборы!»). Впрочем, с протестным движением связывался и еще один цвет – оранжевый (о чем уже говорилось в выпуске этой рубрики, посвященном цветовой символике); поскольку незадолго до этого на Украине возникло прозападное «оранжевое» движение, то и российскую прозападно ориентированную оппозицию стали называть «оранжистами».

Помимо «цветового» имени у оппозиции возникло также и имя «территориальное». В силу того, что первый митинг состоялся на Болотной площади, слово «Болотная» приобрело новое значение и стало практически именем нарицательным: возникло устойчивое словосочетание «Болотное движение». Впрочем, вскоре у этого слова появился «антоним»: после того как в другом месте Москвы, на Поклонной горе, состоялся альтернативный митинг в поддержку власти, выстроилось своего рода семантическое противопоставление двух полюсов: «Болотная – Поклонная».
Поскольку основными участниками «Болотного движения» были люди интеллектуального и творческого труда, то для именования их как некоего целого стало использоваться словосочетание «креативный класс». В свою очередь, противники и критики «белоленточников» стали несколько презрительно называть их «хомячками» – подчеркивая тот момент, что все они лишь играют роль статистов в некоей управляемой массовке. В ответ на это участников «Поклонной» назвали «анчоусами» – ссылаясь на то, что их принудительно свозили с государственных предприятий на митинги в переполненных автобусах, куда они набивались как анчоусы в консервную банку.
 

Новую книгу Александра Гениса «Уроки чтения. Камасутра книжника» на презентации расхватали, как горячие пирожки.

Сравнение не случайно: известный культуролог рассказал «Труду» о том, как в главные темы сегодняшнего круга чтения, наряду с эротикой, попала и кулинария, причем обязательно в исполнении звезд.

— Книжка, убеждающая людей, что читать полезно... Тут некая тавтология: раз человек ее читает — в чем его надо убеждать?

— Я ведь учитель литературы и знаю, как трудно научить человека правильно общаться с книгой. Чтение, может быть, и арьергард культуры, но в арьергарде всегда все самое вкусное. Как десерт после обеда. Но на самом деле глубокой и искренней причиной является то, что мне, всю жизнь пишущему о литературе, в конце концов захотелось написать о себе. По сути это — автобиография: через книги, которые прочел. Литература — всегда мемуары: встреча с Кафкой, Прустом или Достоевским для многих важнее личных или семейных праздников.

— Но почему «камасутра»?

— Процесс познания книги очень эротичен. В нем есть нечто плотское. Книга — живое существо. Познавая ее, познаешь и себя. Когда пишешь — тем более. Например, работая над этой книжкой, я впервые понял все величие Чехова. Книги, как и людей, нельзя познавать второпях, гонясь за количеством: наслаждение чтением можно длить, как наслаждение любовным свиданием.

— Существует ли возраст, когда человека уже невозможно научить получать это наслаждение?

«Человек, который более или менее прилично владеет родным языком, по определению способен заговорить и на другом — хотя бы на базовом уровне. Ограничителем может служить только недостаток мотивации», — рассказывает известный переводчик Дмитрий Петров.

Разговаривая с человеком, который знает 37 иностранных языков, чувствуешь себя дремучим двоечником. Переводчик-синхронист и преподаватель в рамках лектория «Прямая речь» Дмитрий Петров поделился профессиональными секретами и заверил, что может обучить английскому или немецкому почти любого человека.

— Дмитрий, ваш отец — переводчик, мама — преподаватель иностранных языков. Вы не помните случайно, на каком языке сказали свое первое слово?

— Первые слова я сказал на детском языке, как и все, потому что дети далеко не сразу, а только через некоторое время начинают осознавать, что в нашем мире люди говорят на разных языках, что это связная система коммуникации, а не просто набор звуков. Тем не менее я достаточно рано, независимо от формального обучения, стал интересоваться языками, поскольку в доме, в силу профессии моих родителей, было много книг на иностранных языках — и художественных, и учебников, и словарей. Сначала я их просто листал, потом начал читать.

В семье никто не заставлял меня заниматься языками. Более того, мама надеялась, что я стану музыкантом, меня обучали игре на фортепиано. Учителя и близкие люди говорили, что у меня есть способности, но желания посвящать себя музыке не возникало, а вот заниматься языками явно всегда хотелось. Отчасти это было обусловлено генетическими факторами, но имелся и мой собственный интерес, который я по мере возможности проявлял. В школе учил английский и немецкий, а преподавала, кстати, моя мама. Параллельно занимался испанским и итальянским.

На переводческом факультете Московского института иностранных языков, куда я поступил после школы, официально преподавали два языка, в моем случае это были английский и французский. Среди нас училось много иностранных студентов, и я старался использовать любую возможность хотя бы немного с каждым поговорить на его языке. Так пополнял свой арсенал.

— Что в вашем понимании означает знание языка?

— Надо быть очень аккуратным в определениях. Невозможно разные языки знать на одном уровне. И, естественно, если языком не пользоваться, навык утрачивается. Есть такие, которыми я пользуюсь наиболее часто и профессионально как преподаватель, как переводчик и во время поездок, — это основные европейские языки: английский, немецкий, французский, итальянский, испанский. А есть те, которыми я неплохо владею, но более пассивно, то есть могу на них общаться, читать, но жизнь нечасто предоставляет ситуации, где ими можно воспользоваться. И есть древние языки, которые мне интересны с академической точки зрения, потому что я занимаюсь вопросами их эволюции, — это латынь, древнегреческий, санскрит, церковнославянский. На них уже никто не говорит, но тем не менее они оставили след в истории человечества.

— Когда у вас сформировалась своя система изучения языков? Наверное, когда уже сами освоили десяток-другой?

— Своя система стала формироваться, когда я понял: если применять обычную стандартную схему обучения, мне не хватит жизни, чтобы освоить интересующее меня количество языков. То есть цель была сугубо эгоистическая: найти какие-то обходные пути, в каких-то местах срезать дорогу, чтобы быстрее подойти к мало-мальски приемлемому уровню, который можно обозначить как владение языком. А когда это стало получаться для себя, захотелось поделиться и с другими. Стал проводить тренинги. Работал как индивидуально, так и с целыми группами в формате семинаров. Ряд моих коллег преподают по этой методике в созданном мною Центре инновационно-коммуникативной лингвистики.

Надо оговориться: есть уровень профессионального владения, который нужен переводчикам, преподавателям, филологам. В этом случае не обойтись без очень глубокого освоения языка. Но 95 процентам людей язык нужен для более практических целей — для поездок, общения, переписки, знакомства с информационными источниками. У многих просто нет необходимости вникать очень глубоко во все богатство языка. Им нужен более быстрый и практический результат. Собственно, ради этого я и попытался сформулировать основные принципы методики. Суть ее сводится к следующему: есть ряд базовых алгоритмов, некая матрица, «таблица умножения» языка, которую необходимо как можно быстрее довести до автоматизма. Кроме того, важно следовать собственной мотивации. Язык дается, когда вы находите к нему свой собственный пароль, когда подбираете код для того, чтобы войти в новое пространство и чувствовать себя в нем комфортно.

Практически обязательным атрибутом русского застолья является произнесение тостов. В официальных ситуациях соответствующие слова говорятся всерьез, а на дружеской вечеринке они чаще приобретают ироническую окраску.

Принято считать, что, выпивая, русские говорят друг другу: «На здоровье!» Действительно, так могут сказать друг другу, поднимая бокал, два собеседника – хотя обычно в варианте «Ваше здоровье!» или «Твое здоровье!» Но в строгом смысле слова тостом это назвать все-таки будет не совсем верно. Классический тост имеет развернутую структуру: в первой части рассказывается небольшая история, а во второй делается шутливый или парадоксальный вывод, за который и предлагается выпить.

Герой популярной советской комедии 60-х годов «Кавказская пленница», молодой фольклорист Шурик, приезжает на Кавказ, чтобы собирать местные сказки, легенды и тосты – и каждый встреченный им кавказец предлагает ему записать свой тост (например: «Мой прадед говорит: имею желание купить дом, но не имею возможности; имею возможность купить козу, но не имею желания. Так выпьем за то, чтобы наши желания совпадали с нашими возможностями!»). И каждый тост непременно влечет за собой выпивание полного бокала вина: ведь «тост без вина – это как свадьба без невесты»! Очередной длинный тост заканчивается так: «И вот когда вся стая полетела зимовать на юг, одна маленькая, но гордая птичка сказала: "Лично я полечу прямо на солнце". Она стала подниматься все выше и выше, но очень скоро обожгла себе крылья и упала на самое дно самого глубокого ущелья. Так выпьем же за то, чтобы никто из нас, как бы высоко он ни летал, никогда не отрывался бы от коллектива!» – после чего уже совершенно пьяный Шурик начинает жалобно плакать. «Что случилось, дорогой?» – спрашивают заботливые хозяева. «Птичку жалко!» – сквозь слезы отвечает Шурик. И эта фраза – «Птичку жалко» – вот уже полвека является популярным речевым «мемом», при помощи которого можно снизить – и не только в случае тостов – чрезмерно многозначительный пафос.

Слово хипстер постепенно занимает свое место в лексике современного русского языка. В связи с этим Администрация города Екатеринбурга в рамках проекта «Екатеринбург говорит правильно» пробует разобраться, существует ли аналог этому понятию в традиционной речи.

Прежде всего, стоит отметить, что слово хипстер пока не входит в состав литературного русского языка и поэтому не фиксируется большинством авторитетных нормативных словарей.

Понятие хипстеры появилось в США в 1940-х годах как термин, образованный от жаргонного «to be hip», что переводится приблизительно как «быть в теме» (такое же происхождение имеет и слово хиппи). Хипстерами первоначально называли представителей особой субкультуры, сформировавшейся в среде поклонников джазовой музыки. В наше время оно обычно употребляется для обозначения обеспеченной городской молодежи, интересующейся элитарной зарубежной культурой, модой, альтернативной музыкой, артхаусным кино и тому подобными проявлениями современного искусства.

Существует ли в русском языке укоренившееся слово, несущее подобный смысл? Пожалуй, нет. «Большой словарь-справочник синонимов русского языка» В.Н. Тришина в качестве синонима к существительному хипстер приводит слово битник. Однако, на наш взгляд, поставить хипстеров и битников в один синонимический ряд можно с большой натяжкой. Согласно определению «Большого толкового словаря русского языка» под редакцией С.А. Кузнецова, битник - это «представитель молодежного движения, направленного против существующей морали и выражающего свой протест в броской одежде, необычных прическах и манерах и провозглашении добровольной бедности и отрешенности от социальных проблем».

Двойка, тройка, четверка, пятерка – это привычные названия школьных оценок по используемой в России пятибалльной системе. Но эти же – и им подобные – слова имеют в русском языке и другие значения.

1. Хотя единица (цифра «один») является формально самой низкой оценкой («очень плохо»), но фактически она ставится только в исключительных случаях – обычно не за знания, а за поведение, – и называется при этом «кол». А «однушкой» называют однокомнатную квартиру (одна комната + кухня).

2. «Двойка» – это оценка «неудовлетворительно». Около двадцати лет назад телевизор, совмещенный с видеомагнитофоном, стали называть «видеодвойкой». А вот двухкомнатную квартиру называют «двушкой». Если же вы спросите у человека старшего поколения, что такое «двушка», он, конечно, скажет, что это двухкопеечная монета, – в советское время именно она использовалась для того, чтобы позвонить из уличного телефона-автомата, и была поэтому предметом особого спроса.

3. «Тройка» – это оценка «удовлетворительно». Во многие другие языки это слово вошло именно в таком виде: как обозначение трех запряженных в традиционную русскую повозку лошадей. Понятно, что сегодня это значение стало глубоко архаичным, – и словом «тройка» чаще называют, например, мужской костюм, в который, помимо пиджака и брюк, входит еще и третий элемент – жилет. «Трешкой» сегодня называют трехкомнатную квартиру; в советское время же это была исключительно бумажная купюра в три рубля (другое ее название – «трояк»). В 50-70-е годы, когда бутылка водки стоила около трех рублей, крайне популярным был мужской «сценарий» проведения досуга под названием «сообразить на троих»: трое мужчин (обычно незнакомых) скидывались по рублю в винном магазине, покупали поллитровую бутылку водки и выпивали ее втроем (по очереди пользуясь одним граненым стаканом) где-нибудь неподалеку, сопровождая этот процесс задушевной беседой.

4. «Четверка» – это сегодня, пожалуй, только школьная оценка «хорошо»; а вот в старой России лошадей могла быть не «тройка», а именно «четверка». Впрочем, есть популярное слово «четверть», употребляющееся, например, в значении «четверть часа»: например, время 11:15 называют «четверть двенадцатого», а 11:45 – «без четверти двенадцать». «Четвертью» называют также каждую из четырех частей школьного года, на которые он делится (и между которыми находятся каникулы).

5. «Пятерка» (оценка «отлично») – в советское время это также и бумажная купюра в пять рублей. Сегодня двойное значение этого слова используется в названии популярного торгового бренда продовольственных магазинов «Пятерочка» (у клиента здесь должны совмещаться две ассоциации: «отлично» и «недорого»). А вот пятикопеечная монета в советское время называлось «пятак» – и была очень востребованной, поскольку использовалась для прохода в метро через автоматические турникеты (цена проезда – пять копеек – не менялась в течение нескольких десятилетий). Уменьшительной формой – «пятачок» – назывался нос поросенка (напоминающий монету – именно пятак был тогда самой крупной по размеру монетой). И уже оттуда слово «пятак» вернулось в грубый сленг, где выражение «дать в пятак» стало означать «ударить в лицо». Кисть же руки – из-за наличия пяти пальцев – называется «пятерня», а выражение «Дай пять!» представляет собой просторечное приглашение к дружескому рукопожатию.

6. «Шестерка» – это самая младшая по достоинству карта в игральной колоде из 36 листов. Именно поэтому в уголовном жаргоне «шестеркой» пренебрежительно называют того, кто занимает самое низкое положение в какой-либо криминальной структуре. А в широком обиходе «шестеркой» несколько десятилетий называли самую популярную, шестую модель массового отечественного автомобиля «Жигули».

7. «Семерка» в современном русском языке не имеет устойчивого второго значения и ассоциируется, пожалуй, прежде всего с популярным американским киновестерном полувековой давности, который шел в советском прокате под названием «Великолепная семерка».

8. «Восьмерка» – это погнувшееся велосипедное колесо.

9. «Девятка» – верхний угол футбольных ворот, забить гол в который считается верхом мастерства. Это также и популярная в прошлом (особенно в криминальных кругах) азартная карточная игра, в которой из последовательно получаемых карт нужно набрать максимум очков, но не более девяти (азарт состоит в том, что при «переборе» очков свыше девяти все они сгорают); сейчас более популярен вариант этой игры под названием «Двадцать одно» (а число 21 в обиходе так и называют – «очко»). «Девяткой» называют и еще одну популярную (девятую) модель «Жигулей», а также самый крепкий сорт пива «Балтика», имеющий порядковый номер 9 и содержащий 9% алкоголя (считается, что пьют «девятку» преимущественно закоренелые пьяницы).

10. «Десятка» – центр мишени для стрельбы; выражение «попасть в десятку» означает «сделать что-то очень точно, правильно». До недавнего времени «десяткой» называли также бумажную купюру в десять рублей, которая сейчас постепенно выходит из употребления и заменяется монетой.

50. А самой мелкой фактически стала сегодня купюра в пятьдесят рублей, которую называют «полтинником» (то есть «половиной» от ста). В советское же время «полтинником» называлась монета в пятьдесят копеек; и любопытно, что по своей покупательной способности эти «полтинники» разных эпох (после всех инфляций и деноминаций) оказываются более или менее сопоставимыми – разве что проезд в метро сегодня (в 2013 году) стоит в шесть раз больше: не пять копеек, а тридцать рублей (то есть примерно один доллар) – и продолжает дорожать.
100. Купюра в сто рублей – это «сотня», или – в более сленговом варианте – «стольник». А вот «сотка» – это единица измерения площади (сто квадратных метров); в обиходном языке это слово употребляется прежде всего в словосочетании «шесть соток». Дело в том, что именно таким был размер садового участка, предоставлявшегося горожанам для ведения подсобного хозяйства – и сейчас «шесть соток» означает «стандартная скромная загородная дача». Само слово «сто» в разных выражениях может использоваться в значении «высшая степень чего-либо»: например, «Стопудово!» представляет собой твердое обещание («Обязательно!»), а «выглядеть на все сто» значит «выглядеть прекрасно». (Впрочем, поздравление 80-90-летнего юбиляра словами «Ты выглядишь на все сто!» будет все же звучать несколько двусмысленно.)

Двойкой, тройкой, четверкой и так далее называли раньше и маршруты городского транспорта. Возможно, в небольших городах это по-прежнему так, но в Москве, где большинство автобусов имеют уже трехзначные номера, этого уже практически не услышишь.

Алексей Михеев

Английская версия: http://rbth.ru/blogs/2013/12/20/russian_numbers_and_their_dual_meanings_32765.html

А также дрянь, дураки и мерзавцы. Давая такую нелестную характеристику кому-либо, нелишне будет знать, что именно она обозначает.

Русский народ остер на язык. За словом, как говорится, в карман не полезет.

Однако, доставая в очередной раз бранное слово из «лексического кармана», не лишним будет узнать о его первоначальном значении. Почему оно, собственно, стало бранным, напоминает блогер vova-91.

1. Дурак

Пожалуй, самое распространенное (наряду с «женским» вариантом – дура) из отечественных ругательств. Надо сказать, что «дураки» на Руси появились относительно недавно: в широкий обиход это слово вошло во второй половине XVII века с легкой руки протопопа Аввакума. Лидер староверов в сердцах так именовал почитателей «бесовской мудрости»: риторики, философии, логики и т.д. Интересно, что поборники старой веры затем стали называть «дураками» защитников исправления богослужебных книг во время реформы патриарха Никона.

Интересно, что Аввакум подсмотрел это слово из скоморошеской культуры: вероятно, это было названием одной из ватаг скоморохов. Лингвисты полагают, что «дурак» происходит от индоевропейского dur (кусать, жалить) и буквально переводится как «укушенный», «ужаленный». Возможно, «титул» дурака был связан с ритуалом посвящение в скоморохи – по одной из версий человек должен бы пережить укус гадюки. Кстати, исходя из этой гипотезы, пословица «дурак дурака видит издалека», скорее всего, изначально имело отношение именно к скоморохам. Дураки, в нынешнем смысловом значении, вряд ли способны идентифицировать себе подобных.

О. СЕВЕРСКАЯ: Мы выбираем, у нас забирают, как это часто не совпадает… Нет, мы не песню известную решили перепеть. Мы хотим поговорить о заимствованиях.

М. КОРОЛЕВА: Кстати, не всегда язык заимствует что-то у других языков. Иногда он и собственные слова переосмысливает. Но – обо всем по порядку.

О. СЕВЕРСКАЯ: «Матрешка», «колхоз», «спутник», «перестройка» – в разные исторические эпохи из русского в другие мировые языки приходили оригинальные, непереводимые слова. Но не так давно в английский вошло в прямой транслитерации еще одно слово: krysha.

М. КОРОЛЕВА: «Крыше» Алексей Михеев посвятил заметку, которую опубликовал портал Russia beyond the Headlines. Само по себе слово это, конечно, не новое и обычно обозначает просто roof. А в необычном употреблении применяется к сфере социально-экономических отношений, и вот это иностранцам непонятно.

О. СЕВЕРСКАЯ: Несложно догадаться, что перед нами метафора и в данном контексте акцентируется защитная функция, - пишет Алексей: «крыша» – это нечто, что оберегает того, кто под ней находится, от нежелательных внешних воздействий. А вот и экскурс в историю: в 90-е годы мелкие фирмы стонали от рэкетиров, облагавших их данью, и бизнесмены вынуждены были обращаться к тем, кто мог бы обеспечить им постоянную и надежную защиту, искать «крышу» у милиции или… других рэкетиров.

Якорь убил крота после того, как чудак его хорошенько пощипал и заставил рыгать — уж лучше бы он сидел на бане и не заморачивался… Вам, конечно, вряд ли доведется услышать такую фразу в жизни. Но теоретически это вполне возможно. Никита Мелкозеров на всякий случай составил в помощь бестолковый словарь футбольного сленга.

Аквариум — игровое упражнение, которое отличается от «Аквариума» Бориса Гребенщикова большим количеством привлеченных участников и отсутствием музыкальных инструментов. Наличная команда делится натрое. Упражнение предполагает игру на пару ворот с использованием голкиперов. Две группы страстно противостоят одна одной на ограниченном участке поля. Участники третьей исполняют роль нейтральных, больше одного касания делать им не можно.

Девятка — один из верхних углов ворот. Как вариант этимология слова уходит в советское прошлое. Тогда футбольное образование предполагало наличие городков с деревянными стенами. На них наносилась стандартная разметка ворот, которые расчерчивали на квадраты. Верхние всегда помечались цифрой «9», нижние — «6».

Положить — забить эффектный мяч. Как пример — фраза «положил в девятку».

Завалить — помимо буквальное уложить соперника на газон, то же, что и «положить».

За последние несколько десятилетий домашняя медийная техника прошла невиданный эволюционный путь – и появление новых технических средств коммуникации неизменно пополняло обиходный словарь.

Илья Ильф еще в довоенные годы горько шутил по поводу технического прогресса: «В фантастических романах главное это было радио. При нем ожидалось счастье человечества. Вот радио есть, а счастья нет». И действительно, от самого популярного советского варианта радио трудно было ждать счастья. Редко кто владел настоящими радиоприемниками, зато обязательным атрибутом каждой городской квартиры была «радиоточка»: конечный, «вещательный» элемент проводной трансляционной сети. По этой сети можно было слушать единственную государственную радиопрограмму, а в военное время сеть использовалась для оповещения об угрозах. Радиоточка представляла собой большой черный динамик, похожий на тарелку, – и именно «тарелкой» его чаще всего и называли. Черная «тарелка» стала характерной приметой тоталитарной эпохи. Городская радиосеть сохранилась и по сей день, хотя «тарелки» давно сменились устройствами, похожими на настоящие радиоприемники и принимающими уже не одну, а три программы. А «тарелками» сегодня называют спутниковые телеантенны.

В 50-80-е годы ламповые, а затем и транзисторные радиоприемники постепенно появлялись во всех семьях. В диапазоне коротких волн вещание на Советский Союз вели западные радиостанции («Голос Америки», «Свобода», «Немецкая волна» и др.), однако их частоты заглушались специальными шумовыми устройствами, которые так и назывались – «глушилки»; эти «глушилки» порождали в радиоэфире немыслимую – но при этом хорошо опознаваемую – какофонию.

Телевидение в 50-е годы было еще диковинкой, и те семьи, в которых стоял телевизор, обычно не отказывали гостям, желающим посмотреть эфир: это так и называлось: прийти «на телевизор». В 70-80-е телевизор был уже практически в каждой семье, став неким инструментом культурного объединения огромной страны: лучшие передачи и фильмы одновременно смотрели, а затем обсуждали миллионы людей. А вот в постсоветское время отношение к телевидению стало несколько снисходительным: сегодня телевизор – это символ рассчитанной на невзыскательного зрителя массовой культуры, и не только интеллектуалы, а очень многие презрительно называют его «ящиком». А поскольку телевизор – это еще и средство массовой пропаганды, то его порой называют и «зомбоящиком», то есть инструментом «зомбирования» людей. Хорошим тоном является утверждение «Я не смотрю телевизор»; впрочем, тот, кто так говорит, оказывается, как правило, в курсе всех заметных теленовинок.

2013 год оставил нам не реальные слова, а быстро исчезающие мемы и игрушки.

Слова, которые все мы — и лингвисты, и журналисты, и пользователи интернета — с удовольствием фиксируем и смакуем — не имеют никакого отношения к языковой утилитарности.

Лингвисты и пользователи соцсетей на днях подвели итоги сразу двух конкурсов с похожими названиями: «Слово года» и «Словарь года». В первом слова-победители выбирал экспертный совет при Центре развития русского языка (под руководством лингвиста Михаила Эпштейна), во втором — обитатели Фейсбука под руководством куратора-лингвиста Алексея Михеева. Результаты получились и разные, и похожие одновременно.

В конкурсе «Слово года» победительницей объявили «госдуру», вошедшую в речь — в основном в речь журналистов — с легкой руки Владимира Познера. На втором месте оказался «евромайдан», на третьем — «креакл» (он же представитель креативного класса). А главными выражениями 2013 года лингвисты признали «антисиротский закон», «взбесившийся принтер» и «узники Болотной».

В другом лингвистическом состязании — «Словаре года» — некоторые из этих единиц тоже присутствовали, по крайней мере, почти все они вошли в лонг-лист, но результаты оказались другими. Суть этого конкурса в том, что словарные единицы предлагают сами пользователи Фейсбука, а в «словарь» включаются те, которые набрали наибольшее количество лайков. Промежуточные итоги организаторы подводят каждый месяц.

Нецензурное обозначение мужского полового органа. Нецензурное обозначение женского. Нецензурное обозначение процесса совокупления. Нецензурное обозначение женщины распутного поведения. А также все образованные от этих слов языковые единицы. Вот это теперь точно нельзя использовать в печати. Все остальное – можно.

Оттепель, боже мой. Дожили. Прямо не верится.

Никиту Сергеича можно без стеснения цитировать – про художников-абстракционистов. Ленина – про интеллигенцию. Михаила Сергеича – про м-ков (или нельзя? а вдруг разводка?). Озоном-то каким повеяло.

Однако таковы последние указания Роскомнадзора, обнародованные центральной газетой. А в ней, в газете прямо так и говорится, со ссылкой на экспертов-языковедов, что грубо-просторечная "жопа", например, полностью реабилитирована и возвращается в строй. Правда, газета данное вольное слово все еще публикует с опасливыми точками, но это, наверное, с непривычки. Пройдет еще несколько дней, и оно окончательно утвердится на ее полосах. Может быть, даже в названии.

Более того. Совсем уж нецензурные обозначения тоже можно использовать. Только осторожно. Без точек, за которые будут карать, но с использованием речекряков описательного характера. Женщина на букву "б". Глупый лысый мужчина на букву "х". Тупая блогерша на букву "п".

А ведь еще вчера нас терзали этой проклятой неизвестностью. Объявили, что сперва предупредят, а потом и закроют все газеты, которые будут печатать непечатное, а что считать таковым, не сказали. Сами, мол, знаете. Возникала, мягко говоря, ситуация правовой неопределенности, и запретными казались самые простые слова. А если добавить к этому, что многие события уходящего года точнее всего описывались элементами ненормативной лексики, то можете себе представить, какие неразрешимые проблемы приходилось решать независимым политическим обозревателям и финансовым аналитикам.

Люди всегда наделяли разных животных разными символическими качествами. И в русском языке это привело к появлению множества связанных с животными сравнительных оборотов.

При сравнении человека с животными значительно чаще подчеркиваются их негативные качества. Так, из всех домашних животных позитивно в русском языке оценивается только бык: о здоровом мужчине говорят здоровый как бык. В то же время если женщину сравнивают с коровой, то она может быть только толстая как корова. Свинья – это символ нечистоплотности, причем выражение грязный как свинья означает нечистоплотность физическую, а если просто сказать «Он – свинья», это означает нечистоплотность моральную: так говорят, когда человек совершил какую-то подлость, поступил по-свински.

Баран (а также осел) – прежде всего глупый (смотреть как баран на новые ворота – значит «смотреть и ничего не понимать»); овца – забитая и пугливая женщина. Не очень лестны и сравнения с домашней птицей: про излишне высокомерного человека говорят надулся как индюк или важный как гусь (впрочем, гусь может быть и символом безразличия: с него как с гуся вода означает «из-за неприятностей он не переживает»). Петух символизирует агрессию – драчливый как петух, а вот курица ассоциируется прежде всего с неразборчивым почерком: пишет как курица лапой.
Лошадь символизирует тяжелый, причем в нынешние времена не только физический труд: про любого трудоголика можно сказать, что он пашет как лошадь. А вот «сивая» лошадиная масть рождает скорее труднообъяснимые лексические обороты: про человека, говорящего откровенную неправду, говорят врет как сивый мерин, а про какое-то абсурдное высказывание – бред сивой кобылы.

В каких еще случаях используют фамилию «Кркич», каким словом пугают испанских детей и кого называют «10-Б». Eurosport.ru собрал самые молодые слова в лексиконе футбольного болельщика и объяснил их значение и происхождение.

Автобус – тактика, при которой команда всем составом встает у своих ворот и не позволяет соперникам забить. Термин ввел в обиход Жозе Моуринью, в сентябре 2004 года обрушившийся на «Тоттенхэм» за слишком оборонительную тактику. Впрочем, наибольшую популярность «автобус» приобрел уже после матча самого «Челси», когда «синие» в полуфинале Лиги чемпионов-2011/12 на «Камп Ноу» всей командой сидели в своей штрафной.

Актриса – игрок, который часто симулирует.

Алдервейрелд – слово, которое помогает определить, хороший комментатор или плохой. Плохой комментатор называет Алдервейрелда просто «Тоби».

Глор – 1. Человек, который болеет за несколько сильных клубов сразу; 2. Человек, который меняет любимую команду в зависимости от результатов или по иным причинам. Производное от английского Glory Hunter.

Глорить – болеть за определенную команду или игрока. Если ты глоришь за кого-то, это не значит, что ты глор – но это и вполне себе повод обвинить тебя в этом.