Александр Генис: После долгого перерыва нашу нью-йоркскую редакцию навестил старый друг “Американского часа”, участник множества передач, наш частый собеседник в эфире – профессор Эморийского университета Михаил Эпштейн. Много лет назад я нашел определение для его многогранной деятельности: “мастер поэтической мысли”. (Так называли Вальтера Беньямина). Вот в таком качестве я и хочу представить нашим  слушателям Михаила Наумовича, с которым мы обсудим жгуче актуальную тему: роль интеллектуала в политических протестах.

Михаил, мы много лет беседуем с вами на радио, и обычно мы говорим о достаточно  абстрактных вещах или достаточно  абстрактно о неабстрактных вещах. Но сегодня я предлагаю вам поговорить о том, что конкретно и актуально. Мы живем в бурное время,  и   Россия переживает очередной этап   протестов.  Об этом говорят все, и мы не можем молчать. Хотя каждый раз, когда происходит такое, я с некоторым стыдом, а иногда и ужасом думаю  о том, как это все странно. Как странно любоваться  живописью или эстетским кино, когда где-то демонстрации, бурные протесты. Как это все в стороне! Я помню, что  в 91 году, во время путча, я просто не знал, что сказать в микрофон, потому что мне казалось, что все бесполезно, все бессмысленно.  И тут я прочитал, что Цветаева в 1918 году писала пьесу о Казанове. Я подумал, что в  этом тоже есть какая-то правильная позиция…
Но это лирическая преамбула. Я хочу обсудить с вами такой вопрос: что гуманитарная мысль может добавить, как  она может быть использована, как она может помочь  тому, что происходит в России, в  ее политической жизни?

Михаил Эпштейн: Когда я выступаю  перед американской или английской академической аудиторией  и  изъясняюсь на какие-то гуманитарные темы, скажем,  о лингвистике, о философии,  о том, что они должны иметь какое-то практическое измерение в своей  технологии,  мне, как правило,  задают вопросы: а как это соотносится с политикой, а как это соотносится с вопросом о власти? Это  то, чем американская академическая интеллигенция  больше всего  интересуется, начитавшись Фуко и Дерриды.
 

145 лет назад, в июне 1867 года, император Александр I одобрил указ о введении в Лифляндии и Курляндии государственного языка. Но, получив информацию, что идея регулирования употребления языков не одобряется теми, кто госязык не знает и знать не хочет, отказался от идеи сделать проект указа законом.  

Как же обстояло дело в Балтии со знанием госязыка? Еще в XVIII столетии рижанин, офицер российской армии, знаменитый ныне барон Мюнхгаузен, вполне свободно говорил по-русски. И таких знатоков госязыка в Лифляндии было немало. Рижский купец, ездивший по торговым делам в Москву; лифляндский дворянин, пожелавший поступить на госслужбу, усердно изучали русский и добивались успеха. В Риге же местные жители писали по-немецки деловые бумаги, вели на родном языке делопроизводство в Рижском магистрате и даже не задумывались, нужно ли им знание госязыка.

Но вот в 1820 году педант-император Александр I потребовал сделать русский язык обязательным в школах Курляндии, Лифляндии и Эстляндии. Думаете, после этого молодые рижские немцы повысили уровень знания русского языка? Ничуть! Внедряемый по приказу свыше, язык нисколько не увеличил свою популярность у местного населения. А молодые рижские немцы и латыши довольно быстро поняли, что сдача экзамена и знание русского языка – совершенно разные вещи.

 

Доминирование русского языка в качестве основного средства повседневной коммуникации среди части населения многих стран на территории бывшего СССР и среди различных групп мигрантов по всему миру позволяет предположить существование русскоязычных пространств, одной из необходимых характеристик которых является использование русского языка для повседневного общения.

В основе образования и функционирования русскоязычных пространств лежит не только русский язык, но и общие культурные основания, образцы поведения и образ мыслей, усвоенные в ходе социализации и инкультурации тех или иных русскоязычных групп.

Это дает основание говорить о нескольких (по крайней мере, двух) русскоязычных пространствах, в культурном отношении отличных друг от друга. Наиболее различающиеся между собой группы - это «русское зарубежье», представленное потомками эмиграции из Российской империи после 1917 года, а также военной эмиграцией в период 1941-1945 годов и современное «русскоязычное пространство», возникшее в результате эмиграции из бывшего Советского Союза (БСС) уже в послевоенное время, в период «холодной войны» и постперестроечной эмиграцией.

«Русскоязычных», в свою очередь, можно разделить на две обширные группы. Во-первых, это группа русскоязычных, которые находятся в пределах БСС. Первая часть данной группы - это никуда не уезжавшие «мигранты», оказавшиеся таковыми после распада СССР; и вторая часть этой группы - это те, кто мигрировал в пределах границ БСС. И, во-вторых, это группа русскоязычных, покинувших пределы БСС и осевших в других странах.
 

Приторное, пошлое, мещанское? Нет — просто стилистически ограниченное.

Недавно, в очередной раз покупая на рынке фрукты и овощи, я поймала себя на непростительной лингвистической трусости: каждый раз, совершая подобные покупки, я старательно избегаю употребления известных всем названий мер веса в родительном падеже. Проще говоря, стараюсь сделать так, чтобы в мою просьбу чего-нибудь взвесить не проникли «граммы» и «килограммы». Говорю как-нибудь так: «Мне, пожалуйста, два кило огурцов». Или, внутренне содрогаясь, так:  «Будьте добры граммчиков 300 вот этих орехов». Ибо знаю — продавщице-то все равно, а вот рядом в очереди мало ли кто стоит. Может, даже и коллега-журналист, который твердо знает: в родительном падеже только граммов и только килограммов, не подозревая при этом, что формы «грамм» и «килограмм» в разговорной речи считаются нормой аж с начала 50-х. Но это тайное знание, и оно нисколько не утешает. Так что на всякий случай и как бы чего не вышло, я килограммов не употребляю. Тем более что уже не раз поправляли, и доказывать было бесполезно.

Таких слов — красных тряпок — в нашей речи довольно много. Об их истории и судьбе уже никто не задумывается, они работают как сигнализация: произнесли — запищало, пошла реакция под названием «не наш человек» или, в крайнем случае, «что это с ним?»

И венчает это собрание слов-индикаторов глагол «кушать». Он меня тоже пугает, и лишний раз я его не произнесу даже там, где точно можно. «Страшусь, не звезданули бы по морде», как сказал бы поэт Вишневский. В своем окружении я почти не знаю людей, которые бы хоть раз не признались мне в том, как ненавидят всех, кто «кушает». Говорят, что «прямо тошнит», когда его слышат, что это противно и пошло, и даже что при ребенке так выражаться нельзя. Много лет я выслушивала это, малодушно боясь произнести хоть слово в защиту этого несчастного глагола, чтобы лишний раз не показаться противной и пошлой. И вот сейчас наконец решила написать небольшую «апологию кушанья».
 

Крыть ли матом на государственном уровне, как писать злосчастный «парашют», как журналисты оскорбили академиков, что такое «дзеканье» и что оно делает в Забайкалье — интервью ИА «Чита.Ру» с доктором филологических наук, профессором, завкафедрой русского языка Сибирского федерального университета, членом Орфографической комиссии Российской академии наук Татьяной Григорьевой.

— Отличается ли забайкальское произношение от другого?
— У вас не сибирское произношение. Я из всей Сибири выделяю Иркутск и Читу в этом отношении. Есть какие-то элементы московского, есть — польского. Прежде всего, это так называемое «дзеканье»: произношение «дз» вместо чистого «д» в словах типа «дети», «иди».

Считается, что это черта польского литературного языка. Быть может, это правильно связывать с последствиями польского восстания 1832 года, сосланные в Забайкалье поляки образовали очень мощную диаспору. Эталоном служил их внешний облик, речь…

Я хорошо представляю, как этот социальный фактор может стать определяющим. Пример из моего детства: я жила в городе Канск Красноярского края. В моей школе учились дети военнослужащих, мы звали их «городошники». Это была элита нашей школы — их привозили на автобусах, они лучше учились, лучше одевались, они ели яблоки. В наше время яблок в магазинах не было. И они все «дзекали». И тогда я абсолютно сознательно, в пятом или шестом классе начала «дзекать».
 

Если язык развивается по своим законам, то речь зависит от человека.

С нашим языком что-то неладно? Такой вопрос волнует не только россиян, которые сейчас переживают эпоху перемен, но и жителей более «спокойных» стран. Прежде всего это связано с процессом глобализации, когда волей-неволей насаждаются единые нормы общения, начинает преобладать какой-то один язык – в данном случае английский. Некоторые ученые называют его даже языком-убийцей, языком-тиранозавром… Впрочем, почти во всех европейских странах проявляется такая закономерность; ученые-лингвисты делают успокоительные выводы – мол, все нормально, наш язык сам себя защитит и сохранит. Народ же, как говорится, нутром чует, «что-то не так» и требует принять оборонительные меры. В Германии, например, создано крупное неакадемическое сообщество – «Союз немецкого языка», цель которого – отстаивать «самоуважение и достоинство всех, чьим языком является немецкий».

Так что же с языком в России? Все нормально или стоит тревожиться? Какой точки зрения придерживается на сей счет, например, декан факультета русской филологии и национальной культуры РГУ имени С.А. Есенина, кандидат филологических наук Елена Осипова?
 

На казахоязычном сайте «Абай.kz» выдвинута инициатива исключить из местного алфавита четырнадцать букв: «й», «в», «ё», «ф», «х», «ц», «щ», «ь», «ы», «ъ», «э», «ю», «я», а также «h».

Авторы языковой инициативы полагают, что Казахстану нужно перейти на так называемый алфавит «тоте жазу», который был разработан лингвистом Ахметом Байтурсыновым около ста лет назад и сейчас используется казахскими диаспорами в некоторых странах, например – в Китае.

В самом Казахстане сейчас используют алфавит на основе кириллицы: 33 буквы русского алфавита плюс девять дополнительных букв.

Инициаторы полагают, что звуки, обозначаемые названными буквами, «не присущи фонетическому строю казахского языка». В случае, если к новаторам от лингвистики прислушаются, и казахам удастся избавиться от еще одного проявления «мрачного наследия эпохи советского тоталитаризма» в виде ненужных русских букв, казахский язык обогатится целым рядом замечательных слов: Иванов, Петров, Сидоров превратятся в «Ибаноп», «Петроп», «Сидороп»; Франция станет «Прансииа», а слово «федерация» и вовсе обретет новое значение. Не обрадуются те, кого зовут Федя. Правда, по-прежнему узнаваем останется имя Филипп Киркоров – «Пилипп Киркороп».

Ресурс «Мегаполис» информирует, что казахская письменность за ХХ век претерпела несколько реформ: сначала арабика, потом – латиница, а с 1940 года и поныне основывается на кириллице. За пределами Казахстана китайские, афганские и иранские казахи пишут арабской вязью, на латинице пишут в Турции, европейских странах, а теперь и в Узбекистане, Туркменистане.
 

В мемуарах Л. К.Чуковской мы встречаем такой эпизод: Ахматова, отвечая собеседнику, который говорит ей о «классичности» ее поэзии и сравнивает ее с Пушкиным, называет себя всего лишь автором «горстки странных стихов».

[1]Великих стихов всегда — горстка (как еще мы измерим наследство Горация, или Сафо, или Тютчева, или Бараташвили, и даже написавшего очень много — для лирика — Блока?), и они всегда странные. Это непременное свойство того, что мы называем «классика», «огонь под ледяной корой», словами Гете, и не чувствует этой странности только совсем поверхностный, совсем непоэтичный читатель. То, в чем этого нет, называется не классикой, а эпигонством или академизмом. О классической странности (иначе говоря, новизне или свежести) Ахматовой говорить особенно трудно, потому что она не лежит на поверхности: нет эксцентричных метафор, «ярких» сравнений, новаторской версификации, каких-то небывалых форм композиции. Для современницы высокого модернизма Серебряного века и его продолжения, авангарда, Ахматова как будто совсем консервативна и не по-модернистски «проста»: почти девятнадцатый век.

Я — тишайшая, я — простая,
— «Подорожник», «Белая стая»…

Излишне говорить, что простота эта обманчива: «У шкатулки тройное дно»; «Но признаюсь, что применила Симпатические чернила» — предупреждает читателя сама Ахматова. Наши лучшие филологи пытались приоткрыть ларчик этой «простоты» и много чего там обнаружили (Б. Эйхенбаум, В. Виноградов). «Тайны ремесла». В других стихах Ахматова уточняет — «священного ремесла»:

Наше священное ремесло
Существует тысячи лет.
 
 

Русская речь слышна в любом уголке западной столицы Украины, несмотря на локальные запреты. Местным радиостанциям горожане предпочитают "Русское радио", добравшееся и до западных окраин, хоть и с некоторой местной рекламной спецификой. Из многочисленных кафе и баров несутся звуки российской, а не украинской эстрады. Местные работяги отдают предпочтение пиву "Балтика-7", а не львовскому "1715". И даже галицкие домохозяйки, несмотря на призывы поддержать национального производителя, как достойную альтернативу местной сметане приобретают молочные продукты российского и белорусского производства. На вопрос "почему" - лаконичный ответ: "Зарплаты маленькие, крадут много – отсюда и потери в качестве. Нет, без России нам никак!".

Продавцы при малейшей языковой заминке мгновенно переходят на русский язык. Впрочем, их как раз понять проще всего: задача продавца – продать товар, а какими методами и на каком языке это будет сделано – дело десятое.
Несмотря на безбожно "задранные" цены, повышенным спросом пользуются не только продукты питания, но и текстиль, одежда, обувь российского производства. Газетные киоски на 80% заполнены русскоязычными изданиями и полиграфической продукцией соседней страны. Из местного – две-три областных газеты и таблицы Евро-2012. Даже интернет-блогосфера по данным официальной украинской статистики на 90% предпочитает общаться на русском, а не на "державном" языке.

Само по себе смещение интересное: при реальном языковом делении населения Украины приблизительно 50/50 - в блогах в лучшем случае 9:1. Без всяких языковых законов – на каждый сетевой роток не накинешь платок. Разумеется, переносить сетевую статистику на "оффлайновое население" некорректно, но цифры лишний раз подтверждают многократно озвученный тезис – русский язык на Украине будет вопреки разным ограничительным и запретительным мерам. В силу распространенности и достаточной популярности русскоязычной культуры.
 

ХХ век в истории России был веком социально-политических катаклизмов. Одной из причин столь серьезных потрясений стала деформация исторического сознания и возникшая на этой основе готовность соотечественников модернизировать Россию по западным рецептам. Теоретической основой пренебрежения собственной историей стала методология классической рациональности в форме позитивизма. Историки-позитивисты провозгласили тезис о том, что научная история должна основываться на письменных свидетельствах или на бесспорных археологических артефактах. Методологические позиции позитивистов усилились готовностью научной общественности рассматривать миф как аналог басни и сказки, означающий вымысел, небылицу, сочинение, пустую болтовню (1) Поэтому отечественная история в наших учебниках начинается с VI в. - периода появления первых упоминаний о славянах в письменных источниках. Отражением такого игнорирования бесписьменной истории русского народа стали концепции норманизма и евразийства, которые способствовали хаотизации, дезориентации общественного сознания и некритическому отношению к либеральным моделям модернизации России.

Гипотеза автора заключается в утверждении, что формирование мировоззренческой картины мира осуществляется в соответствии с исторически концентрированным опытом и является способом активизации и координации деятельности субъектов, направленной на выживание и развитие этноса. Исторический опыт выживания и развития этноса был сохранен в мифах, сказках и былинах, которые мы можем рассматривать как стимуляторы реализации бессознательных моделей хозяйственно-культурной и социально-политической деятельности. Функционирование этих бессознательных моделей - архетипов этноса определяется антропологическими потребностями человека в сохранении жизни, продолжении рода и самореализации.

Сохраненные исторической памятью мифы и сказки заключают в себе ментальные модели самоорганизации, которые обеспечивают преемственность и устойчивость развития этноса. В исторической памяти европейцев и русских сохранились бессознательные модели хозяйственно-культурной и социально-политической самоорганизации русского народа, которые мы можем условно назвать как "модель медведя" и "модель кузнеца".

Схема бытия, упрощенная до противостояния «оппозиция-власть», не учитывает того, что власти бывают разные. Сегодня бывает проще грозить кулаком неким проворовавшимся чиновникам, чем пойти против мнения коллег на работе, а кредит на машину или квартиру удерживает от резких движений почище любого полицейского.

Читая очередную статью, где опять фигурируют слова «креативный класс» и «быдло», я подумал, как быстро съежился политический лексикон. Все основные понятия можно пересчитать по пальцам одной руки. От частого употребления эти понятия стерлись до состояния старой конфетной обертки, из которой давно выпало содержимое. Что-то подобное наблюдалось в советское время, когда слова «диктатура пролетариата» очень слабо ассоциировались с реальным заплывшим партийным чиновником.

Вместе с тем не проходит чувство, что все эти споры охранителей и освободителей оставляют за скобками что-то важное. Что схема бытия, упрощенная до противостояния «оппозиция-власть», не учитывает того,что власти бывают разные. И протесты бывают не только в виде митингов и акций в Интернете.

Кроме официальной власти, сидящей в Кремле и правительстве, есть и другие власти: власть устоявшихся мнений в социальной группе (попробуйте заявить что-нибудь не то – заклюют друзья в Фейсбуке) и еще более мощная власть – власть денег.
 

Сегодня, 21 июня 2012 года, музыканту и поэту, лидеру рок-группы «КИНО» Виктору Цою исполнилось бы 50 лет.

О нашем великом современнике, о поисках Христа в искусстве, о свободе творчества и свободе веры — лекция Марины Андреевны Журинской, прочитанная в московском храме святителя Николая Чудотворца в Кленниках.

Сначала — нечто предваряющее. Когда на меня в связи с Цоем обрушились некоторые не вполне правильные слова, я вдруг поняла, от чего погибнет мир. Мне пора переходить на такие обобщения.

Мир погибнет не от ядерной войны, не от экологической катастрофы, не от наркотиков и не от СПИДа. Мир погибнет от того, что он стремительно утрачивает дар ученичества. Пресекается всякая историческая традиция! Главным считается самовыражение.

«Каждый человек имеет право на самовыражение». А если ему выразить нечего, но он все равно выражает, потому как имеет право? Что он может выразить, об этом же никто не думает. Все аргументы в споре теперь: «ящетаю» и «мнекаатся». И если человек говорит: «я считаю», неполиткорректно ему сказать: А вы неправильно считаете. Как же это он неправильно считает, когда это его самовыражение!? Я что, против его личности выступаю?

Я человек неполиткорректный. В свое время я преподавала в Православном университете. Первокурсники – народ лихой: «святые отцы рекоша» раз, «святые отцы рекоша» два. Третий раз сказала: Всё, никаких анонимных ссылок на святых отцов. Будьте добры – имя, фамилия, отчество, произведение и точный текст. После этого все сильно затихли. Через какое-то время набрался храбрости студент, которого вы, наверное, теперь знаете как иеромонаха Димитрия (Першина) и процитировал Максима Исповедника. Тогда я тогдашнего Мишу Першина слегка сгребла в медвежьи объятья, и на уровне точного текста стало абсолютно очевидно, что никаких противоречий между тем, что утверждаю я, и тем, что пишет преподобный Максим, просто нет.
 
 

Похвально, что современная школа готовит юного человека к встрече со всеми реалиями нашей жизни, не допуская возникновения лохов – даже если ученик не умеет накалывать и не хочет оттягиваться, он всё равно разберётся, о чём говорят одноклассники и старшие товарищи. Однако останавливаться только на жаргонизмах я бы авторам не рекомендовал: необходимо всесторонне изучить и нецензурную брань, чтобы, например, мальчики понимали, насколько неправильно и даже опасно всуе употреблять выражения со словом «мать» – как можно нарваться на перо или заточку, оскорбив того, кто в этой теме всесторонне разобрался. А лингвистический семинар, исследующий негативное значение слова «ху*вый» и позитивную ауру слова «пи**атый» – убеждён, что прогульщиков на таком занятии не было бы ни одного.
И ежели премудрые составители школьных учебников исходят из благой цели подготовить ученика к самостоятельной жизни, необходимо заточить все предметы под практическую целесообразность.

На физкультуре нужно отказаться от дебильного бега, кувырков и прыжков в длину: вместо левых упражнений нужны занятия боксом и приёмы самообороны без оружия. На математике ребёнок должен играть в покер, просчитывая комбинации и следя за шулерами. На уроках географии должно изучать опасные и безопасные уголки своего родного города, Москвы, Питера и основных столиц мира и туристических центров, чтобы не попасть под раздачу.

Биология, само собой разумеется, будет посвящена межполовым отношениям и подробному информированию школьника, для чего нужен рот, задница и передница, как ими пользоваться, чтобы не было беды.
  

Словосочетание «светская этика» не имеет в исследовательской литературе широкого хождения и терминологического статуса. Его нет, в частности, в российских, английских, немецких философских и специализированных этических словарях. В европейской традиции теория морали начиная с Аристотеля всегда именовалась этикой (философией морали), но никогда – светской этикой. В Германии школьный предмет, предлагаемый в качестве альтернативы теологии, также не именуется светской этикой, а просто этикой. Еще один показательный пример: Тэнзин Гьяцо (Далай-лама XIV), написавший книгу о нерелигиозном понимании современных нравственных проблем, назвал ее «Этика для нового тысячелетия», сочтя определение «светская» излишним. Мне неизвестны учебники, курсы лекций, иные систематизации под названием «светская этика». В западной литературе для обозначения нерелигиозной нравственной практики и нерелигиозного подхода к проблемам нравственного воспитания чаще принято употреблять термин «светский гуманизм» в сопоставлении и по аналогии с «религиозным гуманизмом». Однако и в этом случае светский гуманизм, как правило, считается эквивалентом гуманизма вообще.

И религиозные, и нерелигиозные этические теории исходят из ценности индивидуально-ответственного поведения и заботливого, уважительного отношения к ближнему. Основное отличие состоит в том, что научная, философская этика ориентирована на автономию воли личности и высокую степень достижимости нравственного совершенства человека и общества, в то время как религиозная этика осуществления нравственного идеала переносит в потусторонний мир, а необходимые для этого человеческие усилия связывает с божественной благодатью. Иными словами, этические системы различаются в первую очередь по способу обоснования морали, но не по нормативно-ценностному содержанию, которое и является основным содержанием учебного курса. Поэтому выделять его содержательно по признаку «светскости» нет никаких оснований. Если вы попытаетесь сравнить отдельные модули учебного курса, то ни в одном не найдете таких моральных суждений, формулировок таких моральных норм, которые не могли бы стать предметом этического рассмотрения и не утверждались бы в нерелигиозной морали.
 

Ключевое слово уходящей недели – вполне невинное. Это "прогулка". Так, 12 июня, когда отмечался День России, в очередной раз были склонны называть очередную акцию протеста многие собеседники корреспондентов Радио Свобода. Этот "Марш миллионов" однажды даже "политическими гуляниями" назвали – по аналогии с устойчивым выражением "народные гуляния".
 
К директору Института лингвистики РГГУ Максиму Кронгаузу обратимся с таким вопросом:
 
– Было уже довольно много разных "прогулок". Вслед за Прогулками писателей состоялась Прогулка художников. Хотя она и называлась "Кочевой музей искусства", это громоздкое обозначение почти никто не вспоминал. Было много всяких других, вплоть до недавней "Муравьиной прогулки". Это уж совсем как из детского мультфильма название. Не кажется ли вам, что политический словарь обновился, и теперь слово "прогулка" туда вошло достаточно прочно?
 
– Я не уверен, что это имеет отношение к политическому словарю. Мне кажется, что здесь мы видим идею дистанцирования от политики. Слова "гуляния", "прогулка" возникают в речи с целью уйти от политики или показать, по крайней мере, что данное действие не является впрямую политическим. Наверное, со временем это тоже может войти в политический словарь, но построены эти употребления по принципу ухода от политической лексики.
 
– Вы уверены, что политической? Многие ведь осознанно идут на акции протеста с плакатами, с соответствующими текстами.

– Но ведь эти слова тоже не ушли. Есть и "акция протеста", и есть слово "шествие", и "митинг". Они не то, чтобы вымываются из русского языка, просто наряду с ними появилось как бы – это слово очень важно! – как бы неполитическая лексика. Сейчас мы можем назвать одно и то же событие, используя слова, принадлежащие к традиционному политическому лексикону, и слова, обозначающие эти действия как более легкие.

Каково значение слова "драйв"?
Дмитрий Медведев, обращаясь к однопартийцам-единороссам, сказал: "От партийной работы все, кто в ней участвует, должны испытывать драйв, тогда можно добиваться успеха". Какое же чувство можно считать по-настоящему партийным? Удовлетворение? Радость? Что за драйв? К чему стремиться?

Сначала о лексикографической фиксации или, проще говоря, о наличии слова драйв в русских словарях. Оно есть у Владимира Владимировича Лопатина в "Русском орфографическом словаре", но в нем (как во всяком орфографическом) нет толкования. Так что уточнила только написание - драйв, на конце - "в".

В "Большом академическом словаре русского языка" - свеженьком, XXI века - есть драйвер - служебная программа, обеспечивающая взаимодействие других программ с различными устройствами компьютера. Указано, что от английского "водитель". Нет, это по смыслу не подходит. Ищу дальше, испытывая трудности, но стремясь к успеху.

Заглядываю в "Толковый словарь русского языка начала XXI века". О, сколько драйва! Целых три. Первый: "чувственная, энергичная манера исполнения музыки, характеризующаяся особыми приемами и средствами выразительности". Это не партийное значение. Второе: "ощущения, волнения, возникающие от такого исполнения". И третье: "напористость, энергичность".
 

Любой национальный организм имеет идейно-смысловое ядро, дающее ему мировоззренческое обоснование и возможность перманентного обновления энергий существования. Вокруг него концентрируется политика, экономика, культура общества. Все это обуславливает важность, объемность, многоаспектность и актуальность темы стратегического "смыслового строительства" и проектирования своей исторической судьбы. Причем не только в историко-теоретическом, но и в политико-прикладном плане. Поэтому данный материал - лишь первый в серии публикаций, посвященных идейным течениям западной части Русского мира.

Территория нынешних Белоруссии и Украины или, как ее именовали в досоветской историографии, Западной Руси, на протяжении столетий превращалась в своего рода цивилизационно-культурное пограничье русского и западного мiров. Здесь возникло несколько идейных течений. В историко-хронологическом плане самым древним и глубоким из них стал западнорусизм, получившее мощный импульс к формированию в период раздробленности и религиозно-национальной дискриминации населения нынешних белорусских и украинских земель. Это мировоззрение, порожденное православием, корнями генетически восходит к Киевской Руси и связано с идеями и проектами возрождения единой политически и экономически мощной Русской державы.

В практической плоскости его многочисленными проявлениями была многовековая борьба предков нынешних белорусов и украинцев за свою самость - возможность быть самими собой, за русскость, порой просто за саму возможность самоидентификации себя как русских людей, за свое право на единство и свободу православного вероисповедания.
 

Депрессивны ли русские, и умирают ли они именно от этого? В трудах культуролога Игоря Яковенко неоднократно подчёркивалась вездесущность и губительность русского гнозиса, завязанного на мироотречности, презрении к окружающей реальности, всяческого дискредитирования жизни и материи. Некое тождество между гностицизмом, где мир – ошибка злого и неразумного Демиурга, и депрессивным взглядом на мир, который представляется не только плохим, но и лишённым смысла[3], представляется очевидным. Итак, русские (как минимум в последние десятки лет, рассматриваемые Эберстадтом) склонны к депрессии, что приводит к гностическому взгляду на мир. Или наоборот.

Задуматься над этим меня заставил случай с моей подругой, обнаружившей, что после серьёзных занятий английским языком и чтения книг по-английски, у неё вдруг напрочь исчезли суицидальные наклонности, которые были ей свойственны. Я бы не придала этому значения, если бы недавно другой мой знакомый, назовём его Макс, не признался, что так и не выучил английский к своим 35 годам, а мысли о суициде его до сих пор посещают. Я сказала ему: «Макс, срочно учи язык!».

Наблюдения мои косвенно подтверждаются данными Эберстадта. «По последним имеющимся данным, среди людей с высшим образованием смертность не такая низкая, как в Западной Европе, но в общем сравнимая. Среди людей, получивших только среднее образование, смертность гораздо выше – скорее как в беднейших странах Латинской Америки. А вот среди тех, кто не кончил школу, смертность уже как в беднейших странах Африки[4]». Понятно, что люди с высшим образованием лучше знают языки и способны вывести свою идентичность за пределы гностического языкового космоса. Некоторые даже называют Россию «эта страна», а завтракают, вообще страшно сказать – в «Джоне Донне».
 

В списке приоритетных для украинцев вопросов статус русского языка оказался на 31 месте из 33. Об этом свидетельствуют данные социологического опроса, проведенного совместно Центром им. Разумкова и фондом «Деминициативы».

Если в 2004 году статус русского языка интересовал 8,9% украинцев, то в 2012-м – 3,9%.

Согласно результатам исследования, украинцев больше всего волнуют материальные проблемы – безработица, кризис, цены на продукты.

На первых местах в списке преодоление безработицы (59,3%), преодоление кризиса в экономике, экономический рост (51,8%), повышение общего уровня зарплат, пенсий, стипендий (51,5%), снижение цен на продукты и товары первой необходимости (43,3%) и т.п.

Замыкают перечень «преодоление конфликта религиозных конфессий» (3,1%) и «вступление Украины в НАТО» (2,9%).

Всего респонденты могли выбрать не более 10 значимых для них вопросов из перечня.

Исследование было проведено с 31 мая по 6 июня 2012 года. Было опрошено 2009 респондентов старше 18 лет во всех областях Украины, Киеве и АР Крым.
 

М. КОРОЛЁВА: Мы сегодня говорим о том, зачем американцам русский. Мы начнем с того повода, который вас в Москву на этот раз привел. Мне рассказали, что вы привезли в РГГУ целую группу американских студентов. Что ищут они здесь?

О. СИМОНОВА-ПАРТАН: Я привезла сюда группу из 10 американских студентов, которые изучают русский язык на разных уровнях: после первого года, после второго года и более продвинутого уровня. Между нашим колледжем и Российским Государственным университетом существует летняя 6-недельная программа.

М. КОРОЛЁВА: Давайте уточним, что вы преподаете в колледже Holy Cross, Колледж Святого креста, это иезуитский колледж, т.е. это вроде бы учебное заведение, связанное с религией, хотя я не уверена, что в США это всегда так, несмотря на название.

О. СИМОНОВА-ПАРТАН: Это то, что называется liberal art, свободное гуманитарное образование, это католический иезуитский колледж, который находится в 50 минутах от Бостона по пути в Нью-Йорк. В основном все мои студенты, приехавшие сюда со мной, являются до этого выпускниками частных католических школ. Прелесть такого рода студентов для такого человека, как я, который преподает русскую литературу классическую, или кино, или просто культурологию, состоит в том, что они, конечно, знакомы с двумя главными книгами – с Ветхим и Новым заветом. Т.е. когда им преподаешь «Идиота» Достоевского и говоришь им, что это князь Христос, ничего больше объяснять не надо. Т.е. преподавание для них русской литературы в переводе не требует дополнительной религиозной информации.

М. КОРОЛЁВА: Когда вы привозите их сюда, тогда и не возникает вопроса, что они здесь делают. Понятно, что это некое углубленное изучение русского языка и русской культуры. Кроме часов собственно языка и литературы, это, видимо, экскурсии. Как им Россия живьем?

О. СИМОНОВА-ПАРТАН: Они, по-моему, в восторге. Это второй год, когда я привожу студентов. У нескольких человек был вначале культурный шок, когда они были напуганы толчеей. Но после вчерашнего приезда из Суздаля все находятся в другом состоянии. Сегодня у нас была обзорная экскурсия по Москве. Что они здесь делают? В основном эта группа изучает русский язык на трех разных уровнях. Помимо этого, я, как их профессор, должна организовать им культурную программу. Это удивительно, что они для себя открывают. Поскольку я знал, что приду на «Эхо Москвы», когда мы были в Суздали, мы все сидели за столом в ресторане «У Бальзаминова», это было очень колоритно, и я сказала: «Скажите, все-таки что вас привело сюда?» Десять человек вокруг стола, самый частый ответ – загадочность.

М. КОРОЛЁВА: Та самая загадочная русская душа или культура?

О. СИМОНОВА-ПАРТАН: Кто-то пришел через чтение в переводе романов Достоевского и понял, что в переводе-то в переводе, но хочется выучить.

М. КОРОЛЁВА: Т.е. все-таки Достоевский.

О. СИМОНОВА-ПАРТАН: Кто-то пришел, потому что всё это поколение воспитано теми, кто вырос во времена холодной войны, и для родителей это всё были bad guys, это были плохие русские. Т.е. мнение родителей о русских было всегда очень отрицательным.

М. КОРОЛЁВА: Оля, уточните, пожалуйста, это такие американцы американцы, т.е. среди них нет выходцев из России?

О. СИМОНОВА-ПАРТАН: У меня есть одна девушка, которая приехала с Украины в двухлетнем возрасте и есть студенты с польскими корнями, потому что это католический университет. В основном это американцы итальянского происхождения, ирландского, французского происхождения. Некоторые студенты мне сказали – тут я уже похвалюсь: «Я пришел, потому что мне нужно было какой-то язык изучать, но испанский – это так просто, мне хотелось что-то поинтереснее, а тут Ольга Партан». И их затянуло. Поскольку я в прошлом по образованию актриса, я думаю, что я преподаю это довольно живо. Кого-то это приводит, потому что для американского правительства русский считается критическим языком.

М. КОРОЛЁВА: В каком смысле?

О. СИМОНОВА-ПАРТАН: Так же как арабский и китайский. Они получают гранты на изучение языка. Скажем, если человек собирается быть дипломатом, изучает русский язык, то правительство поддерживает изучение русского, арабского и китайского. Мы существуем за счет того, что есть еще эти фонды. Тем, кто преподает немецкий, куда труднее. А арабский, китайский и русский сейчас считаются критическими языками.

М. КОРОЛЁВА: Вы меня немного удивили. Как раз в последнее время я читала о том, что интерес к изучению русского падает не только среди обычных людей в США, но и вроде как со стороны американского правительства тоже интерес не так велик. Считается, что нечего особенно делать сейчас в России.

О. СИМОНОВА-ПАРТАН: Это так и не так. Я все равно считаю, что всегда есть индивидуальный фактор. Весь колледж – это 2600 человек. У нас очень много народу. У нас сейчас записалось на первый год русского языка же 21 человек, без первокурсников. У нас будет две секции в этом году. У нас есть концентрация русская. И сейчас программа с РГГУ. У нас просто расцвет, на программу в РГГУ подало 19 человек. Но администрация не пустила тех, у кого отметки ниже, чем 4.

М. КОРОЛЁВА: Т.е. еще специально отбирали.

О. СИМОНОВА-ПАРТАН: Они отбирали. Я тоже должна тут похвалиться тем, что в РГГУ наши студенты с их изящностью, воспитанностью, прибранностью пришлись по вкусу.

М. КОРОЛЁВА: Это американцы-то? Как интересно.

О. СИМОНОВА-ПАРТАН: Мне еще повезло в том, что в РГГУ мы работаем с отделом, он называется РКИ – русский как иностранный. В этом отделе мы познакомились с совершенно потрясающим человеком, что представляет для меня понятие старой русской интеллигенции, Валентина Яковлевна Труфанова, которая ведет эту программу – русский как иностранный. Она тоже пришлась по душе нашим студентам. Это состоялось. Я очень этому рада. Слова Гиппиус – «я не в изгнании, я в послании». Мне кажется, что у меня есть какая-то просветительская миссия. Когда они сюда приезжают и я им показываю свою Москву, я им показываю скамейки, говорю – вот тут у меня было первое любовное свидание…