Проблема непереводимости философии стала одной из самых дискутируемых в Европе – но если проблемы взаимопонимания или парадоксы интеллектуальной истории легко становятся законным предметом исследований, то непереводимость как таковая (можно сказать, брендированная известным «Словарем европейских философий» Барбары Кассен) требует всякий раз особого, почти артистического подхода. Даже если изучение непереводимости строится на строгих данных социологии знания или истории образования, в таком изучении всегда есть место экспромту и неожиданной догадке. «Русский Журнал» собирается регулярно освещать эту важнейшую для современной культуры тему, особенно в преддверии международного коллоквиума во Франции.
* * *
Выдвинутая Б.А. Успенским идея диглоссии допетровской России[1], требующей выражать понятия возвышенного опыта и официального быта церковнославянским наречием, а ситуации повседневного общения – профанным русским слогом, как и любая большая идея, оказалась очень продуктивна для лингвистики, и ещё покажет свою продуктивность для истории русской литературы. Но она выявила роковую ситуацию отечественной мысли, гуманитарной и философской, в наши дни; начиная с того, что противопоставление «диглоссии» (функционального размежевания языков) и «двуязычия» (сосуществования двух полноценных языков) напоминает множество мнимых оппозиций оригинального и переводного термина. Так, например, школьный предмет называется «обществознанием», а наука «социологией», хотя первое слово – такой же перевод, как слово «двуязычие» есть перевод «диглоссии». При этом считается, что если школьники не способны заниматься большими исследованиями и темами, а только усваивать изнаночную сторону научных построений, то им достаточно профанной науки «обществознания» в противовес сакральной «социологии».