Одни называют его «ивентом», другие — «эвентом». Третьи и вовсе обходятся без обобщений, ограничиваясь отдельными терминами — конференция, прием, праздник, презентация и т.д. По словам доктора филологических наук, завотделом современного русского языка Института русского языка им. В.В. Виноградова РАН Леонида Крысина, в русские словари слово «ивент» пока не попало, а если и попадет, то, по-видимому, как специальный термин. «Предпочесть следует орфографическую форму «ивент» в соответствии с английским произношением этого слова, — считает эксперт. — Поскольку в современном русском литературном языке преобладает не транслитерация, а транскрипция иноязычных слов, то есть оформление их внешнего облика в соответствии с произношением прототипа в языке-источнике».

 
Корпоративы, тимбилдинговые мероприятия, конференции, фуршеты и автепати — всего не перечислишь. Да и какой в этом смысл, если правила и стандарты организации этих событий принадлежат авторству горстки энтузиастов, чьи имена сегодня известны даже детям.
Новый формат досуга для бизнесменов, несколько подуставших от сигар, азартных игр и полуодетых танцовщиц, которые стали традиционным приложением к любому мероприятию, предложил в середине 40-х годов ХХ века Джек Мортон, основатель Jack Morton Productions. Его визитной карточкой стала респектабельность: азартные игры сменили феерические шоу-номера, а вместо обнаженных девушек пресыщенную публику развлекали звезды эстрады. Джек Мортон сформулировал основное правило для мероприятий сектора B2B. Во время одного из интервью он сказал, что невозможно объединить людей, просто собрав их вместе. Нужно создать особую атмосферу, которая бы пробудила их чувства.

Слова перестают означать то, что они означают: мы погружаемся в лингвистическое зазеркалье.

На днях у кого-то из коллег на мониторе я случайно увидела очередной демотиватор. Точный текст не воспроизведу, но было написано что-то вроде того, как странно устроен мир: слово «пусси» ассоциируется совсем не с тем, что оно обозначает, «хомячок» звучит гордо, а «наши» — почти ругательство. Демотиватор был не очень смешной, зато точный. Неизвестный автор здорово ухватил одну из примет времени: лингвистическое зазеркалье, которое уводит нас все дальше и дальше.

И одним из самых ярких примеров этой зазеркальной реальности действительно стало дело Pussy Riot. Поначалу, когда скандал только начался и название девичьей панк-группы впервые зазвучало в радио- и телеэфире, было слышно, как все привыкают к этому слову — не к самому слову, конечно (вряд ли его кто-то раньше не слышал), а к его публичности и частотности. Иными словами, в первое время произносимое равнялось означаемому: слово ассоциировалось с тем, что оно означает в переводе и вызывало даже некоторую неловкость.

Писатель Дмитрий Быков написал тогда стихи про бабий бунт, в которых и назвал все своими именами:
 

Наливалась соками рябина,
Теплый ветер дул из южных мест,
Выходила на берег вагина,
Выходила выразить протест.
 

К. ЛАРИНА: Они просто молодцы. Я хочу всех поздравить с хорошей, качественной работой. А теперь то, что я насобирала: «Мяч отобран с мясом», «Судья Уэбб сопереживает ему всей гримасой своего лица», «Хочется верить, что стадион будет заполнен до отказа. А где и когда этот отказ наступит, мы узнаем совсем скоро», «И вот сейчас мог бы быть гол, если бы у Фабрегаса были глаза на спине. Но это нелогично даже для Фабрегаса», «Все сколько-нибудь нападающие у Англии сегодня забивают». Про Лорана Блана очень много шуток, это новый тренер французской сборной.

О. СЕВЕРСКАЯ: Уже бывший тренер.

К. ЛАРИНА: «Тренер французов Лоран Блан очень спокоен, философичен даже. Он производит впечатление человека, у которого вот-вот должны родиться стихи». Еще про него: «Лоран Блан в бешенстве, но это бешенство очень интеллигентного человека». «Вот тебе, пожалуйста, и наброс забросович». Хороший термин. «Ведущие форварды двух команд сегодня одинаково хвостаты. И в этой дуэли хвостатых пока впереди Энди Кэрролл», имеется в виду прическа с хвостиком. «Мартин Ольссон пошел на этот мяч с резкостью кухарки, которая пробует борщ». Какая красота! Еще про Кержакова: «Кержаков не дает простора Дудке, и Дудка дует назад». Еще глагол от фамилии «Обраньяк - мастер стандартов, сейчас он постарается оброньить кому-то из своих товарищей по команде мяч на голову».

М. КОРОЛЁВА: А кто сказал kerzhakov, это кто-то из англоязычных комментаторов?
 

48% считают, что русский язык нужно сделать вторым официальным в тех местностях, где большинство населения этого желает.

По данным всеукраинского опроса, проведенного с 23 мая по 1 июня Киевским Международным институтом социологии, 26% украинцев считают необходимым сделать русский язык вторым государственным.

При этом, 65% опрошенных поддерживают предоставление русскому языку и языкам национальных меньшинств официального статуса в тех регионах Украины, где большинство населения (50% или больше) этого желает. Против такого решения выступают 27% респондентов.

Стоит отметить, что 19% уверены, что русский язык нужно исключить из официального общения по всей территории Украины, 48% считают, что русский язык нужно сделать вторым официальным в тех местностях, где большинство населения этого желает, и 26% опрошенных считают, что русский язык нужно сделать вторым государственным на всей территории Украины.
 

Переводчик и психолингвист Дмитрий Петров полгода назад буквально ворвался на голубые экраны. Его реалити-шоу «Полиглот» на канале «Культура» побило все ожидаемые рейтинги среди образовательных программ. Сам Дмитрий в разной степени владеет более чем 30 языками, ведет занятия в Московском государственном лингвистическом университете и параллельно работает в Казахстане, где помогает местным преподавателям эффективно учить казахскому языку. За свою лингвистическую карьеру он успел поработать и с политиками: Михаилом Горбачевым, Борисом Ельциным, Владимиром Путиным. Особенностями собственной методики, приемами изучения языка, а также секретами профессии Дмитрий ПЕТРОВ поделился с «НИ».

– Дмитрий, ожидали, что «Полиглот» вызовет такой резонанс?

– Честно признаюсь, о большой популярности не думал. Этот проект был рискованным экспромтом, во многом – импровизацией. Но людям оказалась нужна вот такая простая образовательная программа. С одной стороны, она напоминает сериал, с другой – несет конкретные знания. Многие мои «телестуденты» – люди искусства, но к их подбору я был не причастен. Кстати, в Интернете некоторые зрители предполагают, что каждый урок был отрепетирован по ролям. Это неправда.

– Как же появилась ваша методика изучения языка за 16 часов?

– От глубокого отчаяния и возмущения, что миллионы наших соотечественников, отучившись в школах, вузах, на курсах фактически не могут связать двух слов на иностранном языке. А ведь многие сегодня путешествуют, имеют деловые контакты за рубежом, общаются, создают там семьи. Куда же в наше время без иностранного языка! Да, за 16 часов нельзя выучить язык, но благодаря этой методике можно добиться двух очень важных результатов. Во-первых, понять структуру языка, во-вторых, что еще важнее, – избавиться от страхов и комплексов, из-за которых человек считает, что не способен выучить иностранный язык. Это лишь эмоциональный, психологический блок. Сначала свобода, потом – правильность.
 

"Язык - это одежда мысли", писал Сэмюэль Джонсон.

Если нет мыслей, остается маскировать их отсутствие стуком в ведра и визгом. С принятием закона об основах государственной языковой политик поднимается волна протеста националистов против русского языка. Наподобие тех, которые в разгар Евро-2012 умудрились написать плакаты про притеснение мовы на английском языке, и расхаживали с ними перед иностранными болельщиками, в надежде вызвать жалость Эуропы к себе несчастным и угнетаемым. Кто ее притесняет, так и не понятно, если новый языковой закон так и сохраняет мову, как государственный язык, но это националистов мало волнует. Главное создать видимость протестов.

Уинстон Черчилль сказал: «фанатик — человек, не способный изменить ни мнение, ни тему».

Хотелось бы напомнить фанатикам-националистам, что думали о языке представители украинской творческой интеллигенции.

Вот Тарас Шевченко:

Даже первое издание «Кобзаря» в 1840 г. Написано по-русски и название его звучит, как «Кобзарь», это уже позже убрали мягкий знак. Вся художественная проза – на русском. Даже знаменитая пьеса из истории запорожского казачества «Назар Стодоля» первоначально была написана на русском языке и лишь потом переведена на украинский.
 

О.: Вдруг, внезапно, неожиданно... Эти слова отличаются по смыслу, хоть все они и говорят о сюрпризах, не всегда, увы, приятных.
М.: Языковед Алексей Шмелев готов помочь нам с этими сюрпризами разобраться. Если мы обратимся к его статье «Неожиданности в русской языковой картине мира», она опубликована в «Учительской газете».

О.: Внезапность связана с неожиданностью родственными связями: прилагательное внезапный произошло от древнерусского запа «надежда, ожидание», — напоминает Шмелев. Но не всякая внезапность и неожиданность — синонимы. Допустим, чей-то уход посреди доклада ни для кого не станет неожиданностью, потому что все привыкли к выходкам этого человека.
М.: Внезапным всегда бывает какое-то изменение ситуации, внезапность требует динамики, она отражает то, что происходит в мире, события. Неожиданными же бывают факты, мысли, идеи или выводы.
О.: Если вы ощутили внезапный голод, значит, вы внезапно проголодались, а вот если голод был для вас неожиданным, можно предположить, что вы по идее были сыты: пришли, например, после обильного банкета...
М.: «Мы полюбили друг друга так внезапно, так быстро, как будто оба вдруг сделались больны», — цитирует Алексей Шмелев Гончарова. И приводит другой пример: они заключили фиктивный брак, но неожиданно полюбили друг друга. В первом случае налицо событие, во втором — неожиданный факт: не должны были полюбить друг друга, а любовь возникла.
О.: Можно сказать, что чье-то появление было как внезапным, так и неожиданным. Но то, что персонаж появился, может быть только неожиданным. Неожиданность может характеризовать какой-то аспект ситуации (скажем, неожиданным было не само появление нашего героя, а то, что он пришел так скоро). А внезапность — отличие ситуации в целом.
М.: Неожиданность неожиданности — рознь. Высказывания с этим словом могут быть неоднозначными. Шмелев приводит в пример «неожиданное выступление всеми уважаемого профессора», предоставляя нам гадать: был ли неожиданным сам факт выступления (поскольку на собраниях профессор обычно молчит) или же неожиданным оказалось само содержание выступления — никто не ожидал, что профессор скажет именно это?

В рамках 7-го Московского книжного фестиваля прошёл круглый стол, посвящённый причинам отсутствия в России доступных, комментированных изданий литературы XIX–XX веков. По мнению организаторов, «в России, в отличие от других европейских стран, классика издаётся выборочно, неполно, и часто без какого-либо сопроводительного аппарата. Фактически, издательства, за редким исключением, удовлетворяют запросы школьников на «одноразовые» книжки по учебной программе. Только отдельные тексты издаются качественно полиграфически и содержательно, силами небольших издательств. Русская классика не представлена в полноте. Важнейшие произведения таких писателей, как Лесков, Короленко, могут быть не представлены вовсе даже в московских книжных магазинах, не говоря уж о провинции».

Ка­ким долж­но быть из­да­ние клас­си­ки, ка­кой ком­мен­та­рий ак­ту­а­лен и при­ем­лем се­го­дня, об­су­ди­ли из­ве­ст­ные фи­ло­ло­ги и пе­да­го­ги – Алек­сандр Ос­по­ват и Дми­т­рий Бак.

Алек­сандр Ос­по­ват. Из­да­ние клас­си­че­с­кой ли­те­ра­ту­ры с не­об­хо­ди­мым по­зна­ва­тель­но-оз­на­ко­ми­тель­ным ком­мен­та­ри­ем – это пред­мет, име­ю­щий не­сколь­ко сто­рон. С од­ной сто­ро­ны, ра­зу­ме­ет­ся, из­да­тель­ст­ву не вы­год­но за­ка­зы­вать кни­ги со сколь­ко-ни­будь по­дроб­ным ком­мен­та­ри­ем, это чи­с­тая ком­мер­ция. Вто­рое (что ме­ня бо­лее ин­те­ре­су­ет) – со­зда­ние об­лег­чён­но­го ком­мен­та­рия (в сло­во «об­лег­чён­ный» я не вкла­ды­ваю ни­ка­ко­го им­пе­ра­тив­но­го от­тен­ка) не­из­беж­но упи­ра­ет­ся в то, что оно долж­но вос­хо­дить к не­ко­то­ро­му се­рь­ёз­но­му, боль­шо­му ака­де­ми­че­с­ко­му ком­мен­та­рию, без ко­то­ро­го со­здать об­лег­чён­ный ва­ри­ант про­сто не­воз­мож­но. А по­дав­ля­ю­щее боль­шин­ст­во тек­с­тов рус­ской клас­си­че­с­кой ли­те­ра­ту­ры не име­ют сколь­ко-ни­будь ос­но­ва­тель­но­го по­яс­ни­тель­но­го со­про­вож­де­ния. И по­это­му воз­ни­ка­ет та­кой па­ра­докс: что­бы из­дать «Вой­ну и мир» с ком­мен­та­ри­ем для чи­та­те­ля, нуж­но иметь ака­де­ми­че­с­кий ком­мен­та­рий к «Вой­не и ми­ру». То же са­мое и с «Ка­пи­тан­ской доч­кой», с Сал­ты­ко­вым-Ще­д­ри­ным и т.д. В боль­шин­ст­ве же слу­ча­ев мы его не име­ем. Вот в этом и со­сто­ит глав­ная про­бле­ма.

Ещё од­на, мо­жет быть, бо­лее спе­ци­аль­ная
 

Можно подключить когорту филологов для перевода названия Pussy Riot на русский язык, но если не вдаваться в детали, то первое, что приходит в голову, – это «бунт вагины» (вместо вагины здесь должно стоять слово, рифмующееся со словом "звезда" и не употребляемое на страницах уважающих себя изданий). Подвиги суфражисток - являлись ли они бунтом вагины? Возможно, среди участниц событий более чем столетней давности и были свои Pussy Riot, но на тот момент активистки борьбы за равноправие женщин решали куда более глобальные задачи. Взять хотя бы избирательное право.

Сейчас у феминисток патовая ситуация: они победили на всех фронтах, сформировавшихся еще в конце XIX века, добились полного равноправия с мужчинами. Они могут летать в космос, играть в футбол и становиться главами государств. Но нужно таки продолжать что-то делать, протестовать, всячески заявлять о себе. Во Франции с этого года отменено обращение "мадемуазель". Пока, правда, в официальных документах, но дойдет и до повседневной речи. Это сделано, чтобы не оскорблять французских женщин, которых угнетает неделимость понятия "месье", ведь в случае с женщинами аналог раскладывается на "мадемуазель" и "мадам". Теперь счет сравнялся: там месье, тут мадам. 1:1. Ценное нововведение. Правда, по степени своей значимости оно явно проигрывает такому действительно важному завоеванию, как одинаковая оплата труда мужчинам и женщинам.
 

«Фуй», «вобла целиком», «задрафтить темплейт», «пруфридить»… BFM.ru прислушался к тому, как говорят сотрудники крупных компаний, и собрал наиболее типичные примеры современного московского корпоративного новояза.

Офисный сленг повышает эффективность коммуникаций между коллегами, но при этом одобряющих его использование — ненамного больше, чем порицающих. Таковы результаты опроса, проведенного по заказу BFM.ru исследовательским центром портала SuperJob.ru. С тем, что сленг упрощает общение на работе, согласились 46% респондентов, 27% ответили отрицательно. Еще у 14% нет сформировавшегося мнения на этот счет, а 13% опрошенных и вовсе сообщили: они не знают, о чем идет речь.

Опрос также показал: носители офисной субкультуры пока не понимают, как относиться к языку, на котором они говорят с коллегами. «Затрудняюсь ответить» было самой распространенной реакцией на вопрос об отношении к офисному сленгу — 30% респондентов. 25% участников опроса дали положительный ответ, 21 — отрицательный. Вот несколько аргументов представителей последней группы: «Я хорошо знаю русский язык, и мне его вполне хватает для общения. Сленг — от недостатка нормальных слов и выражений, а точнее — от глупости»; «При помощи сленга неопытные сотрудники маскируют свой непрофессионализм, показывают, что они якобы «в теме»; «Копирование западных отношений и выражений. Зато отношение к работе чисто совковое»; «Очень сильно раздражает, когда используют офисный сленг или делают умные англоязычные вставки. Мы живем в России, давайте разговаривать по-русски».
 

Александр Генис: После долгого перерыва нашу нью-йоркскую редакцию навестил старый друг “Американского часа”, участник множества передач, наш частый собеседник в эфире – профессор Эморийского университета Михаил Эпштейн. Много лет назад я нашел определение для его многогранной деятельности: “мастер поэтической мысли”. (Так называли Вальтера Беньямина). Вот в таком качестве я и хочу представить нашим  слушателям Михаила Наумовича, с которым мы обсудим жгуче актуальную тему: роль интеллектуала в политических протестах.

Михаил, мы много лет беседуем с вами на радио, и обычно мы говорим о достаточно  абстрактных вещах или достаточно  абстрактно о неабстрактных вещах. Но сегодня я предлагаю вам поговорить о том, что конкретно и актуально. Мы живем в бурное время,  и   Россия переживает очередной этап   протестов.  Об этом говорят все, и мы не можем молчать. Хотя каждый раз, когда происходит такое, я с некоторым стыдом, а иногда и ужасом думаю  о том, как это все странно. Как странно любоваться  живописью или эстетским кино, когда где-то демонстрации, бурные протесты. Как это все в стороне! Я помню, что  в 91 году, во время путча, я просто не знал, что сказать в микрофон, потому что мне казалось, что все бесполезно, все бессмысленно.  И тут я прочитал, что Цветаева в 1918 году писала пьесу о Казанове. Я подумал, что в  этом тоже есть какая-то правильная позиция…
Но это лирическая преамбула. Я хочу обсудить с вами такой вопрос: что гуманитарная мысль может добавить, как  она может быть использована, как она может помочь  тому, что происходит в России, в  ее политической жизни?

Михаил Эпштейн: Когда я выступаю  перед американской или английской академической аудиторией  и  изъясняюсь на какие-то гуманитарные темы, скажем,  о лингвистике, о философии,  о том, что они должны иметь какое-то практическое измерение в своей  технологии,  мне, как правило,  задают вопросы: а как это соотносится с политикой, а как это соотносится с вопросом о власти? Это  то, чем американская академическая интеллигенция  больше всего  интересуется, начитавшись Фуко и Дерриды.
 

145 лет назад, в июне 1867 года, император Александр I одобрил указ о введении в Лифляндии и Курляндии государственного языка. Но, получив информацию, что идея регулирования употребления языков не одобряется теми, кто госязык не знает и знать не хочет, отказался от идеи сделать проект указа законом.  

Как же обстояло дело в Балтии со знанием госязыка? Еще в XVIII столетии рижанин, офицер российской армии, знаменитый ныне барон Мюнхгаузен, вполне свободно говорил по-русски. И таких знатоков госязыка в Лифляндии было немало. Рижский купец, ездивший по торговым делам в Москву; лифляндский дворянин, пожелавший поступить на госслужбу, усердно изучали русский и добивались успеха. В Риге же местные жители писали по-немецки деловые бумаги, вели на родном языке делопроизводство в Рижском магистрате и даже не задумывались, нужно ли им знание госязыка.

Но вот в 1820 году педант-император Александр I потребовал сделать русский язык обязательным в школах Курляндии, Лифляндии и Эстляндии. Думаете, после этого молодые рижские немцы повысили уровень знания русского языка? Ничуть! Внедряемый по приказу свыше, язык нисколько не увеличил свою популярность у местного населения. А молодые рижские немцы и латыши довольно быстро поняли, что сдача экзамена и знание русского языка – совершенно разные вещи.

 

Доминирование русского языка в качестве основного средства повседневной коммуникации среди части населения многих стран на территории бывшего СССР и среди различных групп мигрантов по всему миру позволяет предположить существование русскоязычных пространств, одной из необходимых характеристик которых является использование русского языка для повседневного общения.

В основе образования и функционирования русскоязычных пространств лежит не только русский язык, но и общие культурные основания, образцы поведения и образ мыслей, усвоенные в ходе социализации и инкультурации тех или иных русскоязычных групп.

Это дает основание говорить о нескольких (по крайней мере, двух) русскоязычных пространствах, в культурном отношении отличных друг от друга. Наиболее различающиеся между собой группы - это «русское зарубежье», представленное потомками эмиграции из Российской империи после 1917 года, а также военной эмиграцией в период 1941-1945 годов и современное «русскоязычное пространство», возникшее в результате эмиграции из бывшего Советского Союза (БСС) уже в послевоенное время, в период «холодной войны» и постперестроечной эмиграцией.

«Русскоязычных», в свою очередь, можно разделить на две обширные группы. Во-первых, это группа русскоязычных, которые находятся в пределах БСС. Первая часть данной группы - это никуда не уезжавшие «мигранты», оказавшиеся таковыми после распада СССР; и вторая часть этой группы - это те, кто мигрировал в пределах границ БСС. И, во-вторых, это группа русскоязычных, покинувших пределы БСС и осевших в других странах.
 

Приторное, пошлое, мещанское? Нет — просто стилистически ограниченное.

Недавно, в очередной раз покупая на рынке фрукты и овощи, я поймала себя на непростительной лингвистической трусости: каждый раз, совершая подобные покупки, я старательно избегаю употребления известных всем названий мер веса в родительном падеже. Проще говоря, стараюсь сделать так, чтобы в мою просьбу чего-нибудь взвесить не проникли «граммы» и «килограммы». Говорю как-нибудь так: «Мне, пожалуйста, два кило огурцов». Или, внутренне содрогаясь, так:  «Будьте добры граммчиков 300 вот этих орехов». Ибо знаю — продавщице-то все равно, а вот рядом в очереди мало ли кто стоит. Может, даже и коллега-журналист, который твердо знает: в родительном падеже только граммов и только килограммов, не подозревая при этом, что формы «грамм» и «килограмм» в разговорной речи считаются нормой аж с начала 50-х. Но это тайное знание, и оно нисколько не утешает. Так что на всякий случай и как бы чего не вышло, я килограммов не употребляю. Тем более что уже не раз поправляли, и доказывать было бесполезно.

Таких слов — красных тряпок — в нашей речи довольно много. Об их истории и судьбе уже никто не задумывается, они работают как сигнализация: произнесли — запищало, пошла реакция под названием «не наш человек» или, в крайнем случае, «что это с ним?»

И венчает это собрание слов-индикаторов глагол «кушать». Он меня тоже пугает, и лишний раз я его не произнесу даже там, где точно можно. «Страшусь, не звезданули бы по морде», как сказал бы поэт Вишневский. В своем окружении я почти не знаю людей, которые бы хоть раз не признались мне в том, как ненавидят всех, кто «кушает». Говорят, что «прямо тошнит», когда его слышат, что это противно и пошло, и даже что при ребенке так выражаться нельзя. Много лет я выслушивала это, малодушно боясь произнести хоть слово в защиту этого несчастного глагола, чтобы лишний раз не показаться противной и пошлой. И вот сейчас наконец решила написать небольшую «апологию кушанья».
 

Крыть ли матом на государственном уровне, как писать злосчастный «парашют», как журналисты оскорбили академиков, что такое «дзеканье» и что оно делает в Забайкалье — интервью ИА «Чита.Ру» с доктором филологических наук, профессором, завкафедрой русского языка Сибирского федерального университета, членом Орфографической комиссии Российской академии наук Татьяной Григорьевой.

— Отличается ли забайкальское произношение от другого?
— У вас не сибирское произношение. Я из всей Сибири выделяю Иркутск и Читу в этом отношении. Есть какие-то элементы московского, есть — польского. Прежде всего, это так называемое «дзеканье»: произношение «дз» вместо чистого «д» в словах типа «дети», «иди».

Считается, что это черта польского литературного языка. Быть может, это правильно связывать с последствиями польского восстания 1832 года, сосланные в Забайкалье поляки образовали очень мощную диаспору. Эталоном служил их внешний облик, речь…

Я хорошо представляю, как этот социальный фактор может стать определяющим. Пример из моего детства: я жила в городе Канск Красноярского края. В моей школе учились дети военнослужащих, мы звали их «городошники». Это была элита нашей школы — их привозили на автобусах, они лучше учились, лучше одевались, они ели яблоки. В наше время яблок в магазинах не было. И они все «дзекали». И тогда я абсолютно сознательно, в пятом или шестом классе начала «дзекать».
 

Если язык развивается по своим законам, то речь зависит от человека.

С нашим языком что-то неладно? Такой вопрос волнует не только россиян, которые сейчас переживают эпоху перемен, но и жителей более «спокойных» стран. Прежде всего это связано с процессом глобализации, когда волей-неволей насаждаются единые нормы общения, начинает преобладать какой-то один язык – в данном случае английский. Некоторые ученые называют его даже языком-убийцей, языком-тиранозавром… Впрочем, почти во всех европейских странах проявляется такая закономерность; ученые-лингвисты делают успокоительные выводы – мол, все нормально, наш язык сам себя защитит и сохранит. Народ же, как говорится, нутром чует, «что-то не так» и требует принять оборонительные меры. В Германии, например, создано крупное неакадемическое сообщество – «Союз немецкого языка», цель которого – отстаивать «самоуважение и достоинство всех, чьим языком является немецкий».

Так что же с языком в России? Все нормально или стоит тревожиться? Какой точки зрения придерживается на сей счет, например, декан факультета русской филологии и национальной культуры РГУ имени С.А. Есенина, кандидат филологических наук Елена Осипова?
 

На казахоязычном сайте «Абай.kz» выдвинута инициатива исключить из местного алфавита четырнадцать букв: «й», «в», «ё», «ф», «х», «ц», «щ», «ь», «ы», «ъ», «э», «ю», «я», а также «h».

Авторы языковой инициативы полагают, что Казахстану нужно перейти на так называемый алфавит «тоте жазу», который был разработан лингвистом Ахметом Байтурсыновым около ста лет назад и сейчас используется казахскими диаспорами в некоторых странах, например – в Китае.

В самом Казахстане сейчас используют алфавит на основе кириллицы: 33 буквы русского алфавита плюс девять дополнительных букв.

Инициаторы полагают, что звуки, обозначаемые названными буквами, «не присущи фонетическому строю казахского языка». В случае, если к новаторам от лингвистики прислушаются, и казахам удастся избавиться от еще одного проявления «мрачного наследия эпохи советского тоталитаризма» в виде ненужных русских букв, казахский язык обогатится целым рядом замечательных слов: Иванов, Петров, Сидоров превратятся в «Ибаноп», «Петроп», «Сидороп»; Франция станет «Прансииа», а слово «федерация» и вовсе обретет новое значение. Не обрадуются те, кого зовут Федя. Правда, по-прежнему узнаваем останется имя Филипп Киркоров – «Пилипп Киркороп».

Ресурс «Мегаполис» информирует, что казахская письменность за ХХ век претерпела несколько реформ: сначала арабика, потом – латиница, а с 1940 года и поныне основывается на кириллице. За пределами Казахстана китайские, афганские и иранские казахи пишут арабской вязью, на латинице пишут в Турции, европейских странах, а теперь и в Узбекистане, Туркменистане.
 

В мемуарах Л. К.Чуковской мы встречаем такой эпизод: Ахматова, отвечая собеседнику, который говорит ей о «классичности» ее поэзии и сравнивает ее с Пушкиным, называет себя всего лишь автором «горстки странных стихов».

[1]Великих стихов всегда — горстка (как еще мы измерим наследство Горация, или Сафо, или Тютчева, или Бараташвили, и даже написавшего очень много — для лирика — Блока?), и они всегда странные. Это непременное свойство того, что мы называем «классика», «огонь под ледяной корой», словами Гете, и не чувствует этой странности только совсем поверхностный, совсем непоэтичный читатель. То, в чем этого нет, называется не классикой, а эпигонством или академизмом. О классической странности (иначе говоря, новизне или свежести) Ахматовой говорить особенно трудно, потому что она не лежит на поверхности: нет эксцентричных метафор, «ярких» сравнений, новаторской версификации, каких-то небывалых форм композиции. Для современницы высокого модернизма Серебряного века и его продолжения, авангарда, Ахматова как будто совсем консервативна и не по-модернистски «проста»: почти девятнадцатый век.

Я — тишайшая, я — простая,
— «Подорожник», «Белая стая»…

Излишне говорить, что простота эта обманчива: «У шкатулки тройное дно»; «Но признаюсь, что применила Симпатические чернила» — предупреждает читателя сама Ахматова. Наши лучшие филологи пытались приоткрыть ларчик этой «простоты» и много чего там обнаружили (Б. Эйхенбаум, В. Виноградов). «Тайны ремесла». В других стихах Ахматова уточняет — «священного ремесла»:

Наше священное ремесло
Существует тысячи лет.
 
 

Русская речь слышна в любом уголке западной столицы Украины, несмотря на локальные запреты. Местным радиостанциям горожане предпочитают "Русское радио", добравшееся и до западных окраин, хоть и с некоторой местной рекламной спецификой. Из многочисленных кафе и баров несутся звуки российской, а не украинской эстрады. Местные работяги отдают предпочтение пиву "Балтика-7", а не львовскому "1715". И даже галицкие домохозяйки, несмотря на призывы поддержать национального производителя, как достойную альтернативу местной сметане приобретают молочные продукты российского и белорусского производства. На вопрос "почему" - лаконичный ответ: "Зарплаты маленькие, крадут много – отсюда и потери в качестве. Нет, без России нам никак!".

Продавцы при малейшей языковой заминке мгновенно переходят на русский язык. Впрочем, их как раз понять проще всего: задача продавца – продать товар, а какими методами и на каком языке это будет сделано – дело десятое.
Несмотря на безбожно "задранные" цены, повышенным спросом пользуются не только продукты питания, но и текстиль, одежда, обувь российского производства. Газетные киоски на 80% заполнены русскоязычными изданиями и полиграфической продукцией соседней страны. Из местного – две-три областных газеты и таблицы Евро-2012. Даже интернет-блогосфера по данным официальной украинской статистики на 90% предпочитает общаться на русском, а не на "державном" языке.

Само по себе смещение интересное: при реальном языковом делении населения Украины приблизительно 50/50 - в блогах в лучшем случае 9:1. Без всяких языковых законов – на каждый сетевой роток не накинешь платок. Разумеется, переносить сетевую статистику на "оффлайновое население" некорректно, но цифры лишний раз подтверждают многократно озвученный тезис – русский язык на Украине будет вопреки разным ограничительным и запретительным мерам. В силу распространенности и достаточной популярности русскоязычной культуры.
 

ХХ век в истории России был веком социально-политических катаклизмов. Одной из причин столь серьезных потрясений стала деформация исторического сознания и возникшая на этой основе готовность соотечественников модернизировать Россию по западным рецептам. Теоретической основой пренебрежения собственной историей стала методология классической рациональности в форме позитивизма. Историки-позитивисты провозгласили тезис о том, что научная история должна основываться на письменных свидетельствах или на бесспорных археологических артефактах. Методологические позиции позитивистов усилились готовностью научной общественности рассматривать миф как аналог басни и сказки, означающий вымысел, небылицу, сочинение, пустую болтовню (1) Поэтому отечественная история в наших учебниках начинается с VI в. - периода появления первых упоминаний о славянах в письменных источниках. Отражением такого игнорирования бесписьменной истории русского народа стали концепции норманизма и евразийства, которые способствовали хаотизации, дезориентации общественного сознания и некритическому отношению к либеральным моделям модернизации России.

Гипотеза автора заключается в утверждении, что формирование мировоззренческой картины мира осуществляется в соответствии с исторически концентрированным опытом и является способом активизации и координации деятельности субъектов, направленной на выживание и развитие этноса. Исторический опыт выживания и развития этноса был сохранен в мифах, сказках и былинах, которые мы можем рассматривать как стимуляторы реализации бессознательных моделей хозяйственно-культурной и социально-политической деятельности. Функционирование этих бессознательных моделей - архетипов этноса определяется антропологическими потребностями человека в сохранении жизни, продолжении рода и самореализации.

Сохраненные исторической памятью мифы и сказки заключают в себе ментальные модели самоорганизации, которые обеспечивают преемственность и устойчивость развития этноса. В исторической памяти европейцев и русских сохранились бессознательные модели хозяйственно-культурной и социально-политической самоорганизации русского народа, которые мы можем условно назвать как "модель медведя" и "модель кузнеца".