Заметки о новом празднике и о разном отношении к нему. В феврале прошлого года фракция КПРФ в Государственной думе организовала широкое обсуждение законопроекта об учреждении новой памятной даты — Дня русского языка. Отмечать его было предложено 6 июня, в день рождения Александра Сергеевича Пушкина.

Мне запомнилась необыкновенная атмосфера тех общественных слушаний, названных «круглым столом». Большой зал, амфитеатр рядов, заполненных до отказа, и, кажется, здесь нет ни одного равнодушного человека. Взволнованной заинтересованностью проникнуто не только каждое выступление, но и реакция слушателей. Горячие аплодисменты, прерывающие речь оратора, возгласы поддержки или негодования, предложения с мест…

И было абсолютно понятно, почему так кипят страсти. Ведь идея коммунистов о введении государственного праздника — Дня русского языка, единодушно поддержанная всеми участниками обсуждения, продиктована отнюдь не благостным настроением, а настоятельной необходимостью привлечения общественного внимания к важнейшей и острейшей для нашей страны проблеме, или точнее — целому узлу жизненно насущных проблем.
 

Одной из крупнейших общин русского населения за границей является община в Азербайджане. Несмотря на многочисленные претензии в адрес Баку, целиком и полностью состоящими из обвинений в ущемлении национальных меньшинств и в насильственной азербайджанизации – особенно активны в этом вопросе талышские и лезгинские лидеры – русское население Азербайджана считается одним из наименее ассимилирующих и успешно сохраняющих и даже развивающих свой язык и культуру. Странности этой ситуации заключаются в политике национализма,  проводимой в стране в начале девяностых годов двадцатого века и охватившая огромное число этнических азербайджанцев. По этой причине которой Азербайджан покинуло большое количество русских и представителей других национальностей.
 
Как ни странно, русские стали появляться в Азербайджане относительно недавно – начиная с сороковых годов девятнадцатого века. Основными переселенцами тогда были молокане, духоборы и некоторые другие субэтнические группы русских, которых по той или иной причине для правительства было целесообразно сослать. Эти группы достаточно быстро интегрировались и сосуществовали с местным населением в мире, о чем приводится информация в словаре Брокгауза. Изначально русские занимались земледелием, но потом в процессе урбанизации освоили другие ремесла, которые были нужными для жителей города. С восьмидесятых же годов девятнадцатого века происходить заселение Азербайджана не ссыльными субэтносами, а крестьянами, решившими добровольно освоить земли Азербайджана вследствие отсутствия таковых в их владении в других регионах империи.

В итоге дошло до того, что согласно всероссийской переписи 1897 года число русских в Азербайджане составило 74 000, причем более половины от этого число проживало в Баку – около 38 000. Число русских росло очень интенсивно. И уже в 1913 году только лишь в Баку русских насчитывалось около 80 000. И, что важно отметить, несмотря на кратковременное приобретение Азербайджаном независимости в конце десятых годов двадцатого века, которое само собой, как и в ряде других республик Кавказа, сопровождалось националистической волной, русские из Азербайджана не уезжали в огромных количествах. Даже можно отметить, что русские партии входили в парламент Азербайджанской демократической республики.
 

Такую фразу, как «партия жуликов и воров», если отвлечься от содержательной составляющей этой характеристики, противно даже произносить вслух, настолько это не хлёстко, неизобретательно. Гордиться первородством такой кондовой филологической конструкции просто глупо. Последнее, придуманное оппозицией, что ещё как-то ложилось на слух, — это «путинги». Всё остальное — из словаря пенсионера: «партия жуликов и воров», «белоленточники» и т.п.

Кстати, это один из главных признаков идеологической деградации либералов: лишь по-настоящему новая идея концентрирует под собой и свежий политический словарь. Именно по этой причине единороссам не стоило бы гнать волну на пустом месте, так как эта волна в очередной раз приподнимет их противников. Обложите Навального и его друзей новой лексикой — и вам не надо будет напрягаться, народ сам сделает ваши изобретения бессмертными, растащив их не только по всей РФ, но и по всему миру.

Что касается сути самого вопроса о подаче исков, то Навальному ничего не стоит взять пять-шесть наиболее известных, вопиющих уголовных историй региональных членов «Единой России», опубликованных в СМИ, передать их своему адвокату и просто ждать развития шоу. Пяти-шести дел вполне достаточно, чтобы сделать необходимое морально-политическое обобщение в отношении всей партии в целом. К тому же, сама партия не сделала ни одного яркого, публичного заявления по факту обнаружения в своих рядах таких членов, в лучшем случае, лишая их задним числом партийных билетов. Единороссы должны понимать, что даже одна такая публичная акция уже сама по себе подняла бы рейтинг партии в глазах россиян.
 
 

Политический язык на памяти одного поколения за четверть века трижды менялся. Сначала был позднесоветский политический язык, затем наступило время языка перестройки, следом язык обогатился достоянием постсоветской эпохи. Сейчас мы выходим из этой фазы, и важно понять, как ее анализировать и понимать. Фонд Михаила Прохорова совместно с Сибирским федеральным университетом с 21 по 25 мая провел курс семинаров, посвященных современным методам анализа политического языка. Модератор мероприятия, доктор филологических наук, профессор кафедры классической филологии Московского государственного университета и директор Центра гуманитарных исследований Российской академии народного хозяйства и государственной службы Гасан Гусейнов в интервью ИА «Пресс-Лайн» рассказал об особенностях и недостатках современного российского политического языка.

— Гасан Чингизович, что такое политический язык?

— Политический язык — это важнейшее средство организации консенсуса в обществе, ультимативное средство организации общественного согласия. Там, где нет политического языка, не может быть общественного согласия. Организация политического языка политическими же методами — это вырабатывание каждый день в каждодневной дискуссии в печати, на радио, телевидении, в спорах на работе — везде — способов общественного согласия и общественного поведения.

— А политическое языкознание?

— И политическое языкознание — это такая фундаментальная дисциплина, которая существует на стыке политики, социологии, собственно языкознания, литературоведения. Очень важно в этой теме обозначить ее не абстрактно-теоретический, а экзистенциальный смысл. Политический язык всех нас объединяет.
 

- Судя по тому, как общаются сегодня люди, с русским языком у нас не всё в порядке…
- Следует разделять понятие грамотности и культуры общения. Грамотность, конечно, не на высоте. Но ведь она не дана человеку от природы, врождённая особенность мозга заключается в способности запоминать и воспринимать печатную информацию. У кого-то эта способность развита больше, у кого-то - меньше.

Грамотность приобретается усилием воли, посредством чтения, благодаря хорошей зрительной памяти. Наша большая проблема в том, что быть грамотным сегодня не обязательно. В наше время служебное письмо можно написать по шаблону в Интернете, а «Word» всегда подчеркнёт ошибки. Технические средства освобождают человека от желания быть грамотным. Другой вопрос - культура общения. Это воспитывается гораздо сложнее. Сегодня я шла к вам на встречу и слышала, как женщина, останавливая такси, кричала: «Ехай сюда!». Фраза, конечно, резанула слух. И эта ошибка гораздо печальней, чем орфографическая.

- Всё-таки у нас много безграмотных людей?
- Когда мы проводим диктанты в библиотеке Никитина, как правило, находится один человек, который пишет без ошибок или с одной-двумя ошибками. У остальных результаты гораздо хуже. Но это было, есть и всегда будет, потому что русский язык - сложный. Когда мы проверяли ЕГЭ, у нас была установка - не снижать оценки за нарушение правил особого типа, например, «нн» в прилагательных и причастиях или написание «не» слитно и раздельно. Некоторые правила нельзя ставить во главу угла при выставлении оценки, потому что сами преподаватели спорят на их счёт.
 

Вообще от уровня грамотности сейчас становится диковато. Сужу об этом по общению с читателями в Интернете, которым занимаюсь уже тринадцатый год. Не хочу говорить об уважении к языку — речь-то о рутинной процедуре, ну, лень тебе правила учить — закинь ты свой текст в «Ворд» и проверь орфографию, одна минута времени на все... В день я отвечаю на тридцать-сорок вопросов, и в одном из ответов обязательно пишу, что вот-де, поправил ваши ошибки, но дальше этого делать не буду, хотите ответов — уважайте язык. В большинстве случаев работает. В этом смысле самые бешеные слова, которые я знаю — «будующее» и «приемник». Вот в «Манчестер Юнайтед» скоро тридцать лет работает как Алекс Фергюсон тренером; меня примерно раз в неделю спрашивают, кто станет его приемником. Ну, в ближайшем будующем.

Меня больше всего расстраивает девальвация запятой. Три четверти людей не имеют малейшего представления о запятых, и не замечают, что это лишает их речь интонации в письменном пересказе. А на письме сейчас все больше того общения, что раньше было на словах.

— Делите ли вы слова на свои и чужие? По какому слову вы можете определить, что это не ваш человек?

— Я работаю комментатором и среди комментаторов, а это значит, что я гораздо больше имею дело с живой речью, чем с каноническими языковыми оборотами. Вокруг меня люди всех поколений, и к молодежному сленгу, к «пивасу», к «жести» я отношусь как к экспрессивной лексике, человека по её употреблению не определяю. Для меня всегда важно, как человек матерится. Весело ему материться, или в этом сосредоточена злоба какая-то, или, может, чисто механически все это проговаривается. Ругаться весело. Если так — значит человек свой. Интонация, в общем, важнее слов, а слова — они же ни в чем не виноваты.

— Есть ли у вас любимое слово? Речевая привычка?

— «Свои» слова у меня есть, конечно. Придумывается куча неологизмов. Мой самый устаканившийся неологизм — «обезмячить». Придумал не сам, но ввел в активный оборот. Очень полезное футбольное слово.

— Кстати, о футбольных словах. Нужно ли владеть какими-то особенными языковыми приемами и навыками, чтобы стать спортивным комментатором? Как вообще у комментаторов получаются такие «лихие» сравнения и метафоры?

— Чтобы быть спортивным комментатором, нужно обладать двумя природными качествами — фантазией и реакцией. И больше ничем, остальное приложится.
 

Столкновение воображаемого с реальным порождает нонсенс, абсурд, пространство, внутри которого нет смысла. Однако речь вовсе не об отсутствии всякого смысла, имеется в виду отсутствие определяющего смысла, основного в каждом отдельном случае. Именно так, то есть с точки зрения исследователя, следует понимать нонсенс: «Нонсенс – это бессмыслица. Но это не антоним смысла. Если бы это был антоним смысла, тогда бы в нем отсутствовал всякий смысл. А в нем смысл есть. В нонсенсе нет главного смысла, определяющего. Поэтому нонсенс – это бессмыслица с точки зрения определяющего смысла. На самом деле он состоит из множества доопределяющихся смыслов того, что не может быть определено». Нонсенс движет всем сущим, любое суждение в своем развитии оканчивается абсурдом, который вопреки расхожему мнению содержит некое сообщение, облаченное в смысл.

Вслед за десемантизацией пространства следует десемантизация самого слова, которое, будучи исконным шифром, знаком вещи, само по себе очищенное от предмета, не несет, по сути, никакого смысла (определяющего, поскольку мы имеем дело с абсурдом).

Так, слово «стул» и непосредственно предмет, носящий это имя, связаны между собой человеческим воображением. Если поменять слова местами и назвать стул, скажем, окном или шкафом, в реальном порядке ничего не изменится. Несмотря на наши языковые перестановки, стул по-прежнему будет стоять на четырех ножках и предназначаться для сидения.
 

Нижегородский портал INNOV подобрал для вас самое интересное из нашего Великого и Могучего.

В честь празднования Дня русского языка (6 июня) мы подготовили интересные факты о русском языке. Из статьи, к примеру, вы узнаете, почему слово бык и пчела однокоренные, какое русское слово самое длинное и к чему англичане произносят Yellow-blue bus. Интересное и смешное гарантируем!

Единственное слово русского языка, не имеющее на поверхностном уровне корня – вынуть. Считается, что в этом слове так называемый нулевой корень, находящийся в чередовании с корнем -им- (вын-им-ать). Раньше, примерно до XVII века, этот глагол выглядел как вынять, и в нём был материальный корень, такой же как в снять, обнять, понять (ср. снимать, обнимать, понимать), однако впоследствии корень -ня- был переосмыслен как суффикс -ну- (как в сунуть, дунуть).

Единственные слова в русском языке с тремя буквами «е» подряд – это длинношеее (и прочие на -шеее, например, криво-, коротко-)и  «змееед».

В русском языке понятия индеец (абориген Америки) и индиец (житель Индии) обозначены разными словами (не являются омонимами). Практически во всех западноевропейских языках эти два слова пишутся одинаково.
 

Не лепо ли ны бяшет, братие, начяти старыми словесы трудных повестий о полку Игореве, Игоря Святославлича! Начати же ся той песни по былинамь сего времени, а не по замышлению Бояню!

Урыли честного жигана \ И форшманули пацана, \ Маслина в пузо из нагана, \ Макитра набок - и хана! \ Не вынесла душа напряга, \ Гнилых базаров и понтов.

Ну, чо, типа, чуваки и блогеры, в натуре, превед, Пушкин. Афигеть!, русский язык ниасилил: слишкам многа букафф. Но ты, аффтар, пеши исчо. А мы, типа, блин, таво, по пивку, а?

И это все по-русски.

В целях сохранения, поддержки и развития русского языка как общенационального достояния народов РФ, средства международного общения и неотъемлемой части культурного и духовного наследия мировой цивилизации ровно год назад, тоже в день рожденья солнца русской поэзии Александра Сергеевича Пушкина, президент Дмитрий Медведев подписал указ о праздновании 6 июня Дня русского языка.

Сегодня в России впервые на государственном уровне отмечается День русского языка. Это и понятно, и – не очень. Дни учителя, пограничника, библиотекаря – с ними все ясно. В такие дни мы чествуем представителей данных профессий, еще раз осознавая, как важен их труд для всех нас.

А что родной язык? Он необходим нам, как воздух, но так же, как воздух, достается даром. И потому кажется, что он – явление само собой разумеющееся. Как воздать ему должное? Бесконечным повторением слов И.С.Тургенева – «великий и могучий»? Но, повторяя когда-то сказанное классиком, все ли мы действительно осознаем у рус­ского языка столь впечатляющие качества? Далеко не все. Язык любого народа – это его код. В нем так много глубокого и таинственного, что разобраться во всем под силу, пожалуй, только специалистам.

С любовью занимаются изучением процессов, происходящих в нашем родном языке, на факультете русской филологии и национальной культуры РГУ имени С.А. Есенина. Ученые и преподаватели факультета могут сообщить нам – так сказать, рядовым носителям языка – о многом интересном. В том числе и о том, что способно насторожить.

Оказывается, если сравнить толковый словарь русского языка начала прошлого века с таким же словарем современным, то в последнем слов, рядом с которыми стоят «положительные» пометки типа «поэтичное», «торжественное», стало значительно меньше. Зато прибавилось слов с такими, например, примечаниями: «вульгарное», «пренебрежительное», «презрительное». Что это означает? Увеличение в речи количества слов с отрицательной окраской может означать лишь одно: люди стали хуже относиться друг к другу.
 

Я очень дурно знаю английский язык. Виноват в этом прежде всего я сам, хотя справедливости ради следует признать, что мне очень здорово помогли остаться неучем. Помогла учебная программа советской школы, которую я окончил в 1974 году. Советское среднее образование, как меня нынче уверяют, знамо дело, было лучшим в мире, только исходили его архитекторы из той мысли, что знание языков гражданину СССР без надобности… Посему два года мы занимались тем, что из урока в урок зубрили наизусть те 20 topics, что входили в экзаменационные билеты. Зато экзамен сдали блестяще, а наша учительница в очередной раз была признана дамами из РОНО лучшей из лучших.

Потом мне помогли не знать никакой речи, кроме родной, в вузе. Советское высшее образование, опять же уверяют меня с нажимом, слезой и разрыванием рубахи на груди, тоже было лучшим в мире. В программу филфака МГПИ имени Ленина, ясное дело, входили истмат, диамат, политэк, история КПСС, научный атеизм, научный коммунизм — впрочем, ровно той же суммой знаний обязан был обладать и советский инженер (какой же мост можно построить без научного атеизма? Грех один…), и врач (нельзя же доверить здоровье трудящихся человеку, который не знает, в каком году была создана первая российская марксистская группа «Освобождение труда»), и технолог, и офицер, и бухгалтер, и вообще все. А еще у нас при довольно навязчивой военной кафедре (пять пар в неделю!) параллельно ей целый семестр читали гражданскую оборону и пропасть иного мусора («Введение в советскую литературу» на первом курсе с последующим полуторагодичным изучением Панферова, Софронова, Грибачева, Мухтара Ауэзова и Берды Кирбабаева на старших курсах) — то есть все что угодно, кроме английского или иного языка межнационального общения. Латынь мы за каким-то чертом учили, а английский — нет. То есть при случае перемолвиться парой фраз с Папой Римским я бы мог, а со своим сверстником из Западной Европы или Северной Америки — нет. Потому как в институте пять лет мы пережевывали все ту же жвачку под названием topics: London is the capital of Great Britain… С таковой действительностью приходилось мириться, ибо, как учила (и учит) нас марксистско-ленинская философия, материя есть объективная реальность, данная нам в ощущениях и от них не зависящая. Оставалось только самостоятельно подслащивать себе жизнь, придумывать новые древнеримские пословицы (Lupus Tambovus amicus tibi est) и разнообразить изучение истпарта юмором определенного толка (создатели группы «Освобождение труда» запоминались по слову, составленному из первых букв их фамилий: Плеханов — Игнатов — Засулич — Дейч — Аксельрод).
 

...соцсети — явление необратимое, с которым бесполезно бороться.

Роман Лейбов признался, что соцсети сильно влияют и на филологов: «Да, люди всегда общались обрывками, но всегда были границы, островки порядка. Задача филологов сегодня — работать против эволюции. А эволюция заключается в том, что психология внимания у людей, структура их памяти сегодня совсем другие. Мы запоминаем ключевые слова в поисковых системах, которые очень быстро меняют мир, да и сам мир очень быстро меняется».
 

По мнению Виталия Белобровцева, роль социальных сетей в России и Эстонии очень отличается. Если в России они используются для социальной и политической активности из-за давления властей, то в Эстонии соцсети — это, скорее, клубы по интересам, которые объединяют, например, любителей книг или автомобилей. «Соцсети имеют огромное влияние в авторитарных обществах, - сказал Белобровцев, - У нас, в Эстонии реального политического или идеологического влияния они не имеют. В странах, где СМИ дают, мягко говоря, не взвешенную информацию, например, в России, сети приобретают огромное значение».

Vita Sovietica: Неакадемический словарь-инвентарь советской цивилизации / Под редакцией Андрея Лебедева. – М.: Август, 2012. – 296 с.
 
Что происходит с жизнью, если вдруг оказывается, что она, когда-то совершенно не отличимая от повседневности, от воздуха и света, от нас самих -закончилась двадцать лет назад? Одной фразой – если, конечно, не упрощать – сразу и не ответишь. Приходится писать словарь: большую книгу учёта исчезнувших форм существования.
 
Потому что, что бы с ней ни происходило, несомненно одно: она вдруг делается интересной и значительной. Во всяком случае, достойной некоторого специального внимания, некоторого особенного припоминательного усилия. Причём вся, включая то в ней, о чём и вспоминать не хочется, а примешься вспоминать – непременно станешь радоваться, что всё это наконец и бесповоротно позади. Такого сколько угодно: от пионерских, не к ночи будь помянуты, лагерей и каши на завтрак до портретов вождей на улицах и общей цветовой, формальной, предметной скудости позднесоветских будней (случись мне что-нибудь писать о своём тогдашнем детстве, я бы непременно устроила в этом тексте главу о своеобразной советской колористике, о цветовом авитаминозе, об этом отчуждённо-зелёном да тускло-коричневом, устало-сером да пасмурно-голубом, заполнявшем всё, провоцировавшем отчаянную тоску глаза и мозга по яркости – та, в свою очередь, представлена была разве что официальным красным, кричащим и чужим, от которого хотелось прятаться).
  
 

О.: Всегда ли жители разных городов понимают друг друга? А называя простые вещи по-особому, всегда ли употребляют соответствующие слова правильно? И имеют ли право навязывать свои словечки всему миру?

М.: Столько вопросов и все — философские. Хорошо, что есть специалисты, готовые дать на них ответ.

О.: «Питерские чиновники, приезжая в столицу, всеми силами вышибают из своего мозга шаверму, булку хлеба, поребрик и парадное», — эту цитату из газеты «Известия» приводит Владимир Беликов, доктор филологии, ведущий научный сотрудник Института русского языка РАН.

М.: Его статью «Городские диалекты» опубликовала «Учительская газета», ее мы сейчас и изучим вместе с вами. Да, большинство знает: шаверму можно отведать в Петербурге, в Москве потчуют шаурмой. А в Твери продают и едят шавАрму, и все жители города знают, где можно найти самую вкусную из шаварм. Знакомы с этим блюдом и жители Иванова, Брянска, Курска...

О.: А в Перми шаверма стоит 80 р., а шаурма — 100 р. Если приезжий петербуржец решит, что по сравнению с москвичом ему предоставлена скидка, он ошибется, — уточняет Беликов, — между шавермой и шаурмой — две большие разницы: они отличаются по «хлебной оболочке» и «мясной составляющей».

М.: Теперь о булке хлеба. То, что считается у нас «фирменным знаком» города на Неве, в нем самом расценивается как «московский прикол». Истина, как всегда, посередине. Владимир Беликов напоминает, что вообще-то и в Москве едят не батоны, а булки с маком и корицей, а бутерброды — с черным и белым хлебом; в Питере же для бутербродов используют черный хлеб и белую булку.
 

На связи с нами Елена Анатольевна Иванова – доцент Института лингвистики РГГУ. У нас к вам сразу вопрос ребром. Как вы считаете, Елена, что лучше отражает знание русского языка: ЕГЭ или старый экзамен – сочинение и устный русский?

Е. ИВАНОВА: Я как раз принадлежу к тем людям, которые категорически считают, что старый экзамен был много лучше, по ряду причин. Это связано с тем, что старый экзамен правильнее ориентировал школьников на то, что они будут делать после обучения в школе, т.е. он обучал писать тексты, читать необходимую литературу при этом, извлекать информацию нужную. Мы сейчас очень сократили обучение этим вещам, поскольку ЕГЭ состоит на две трети из тестовых заданий по орфографии и пунктуации, а вот как раз знание орфографии и пунктуации, сейчас оно остается нужным, но оно не настолько нужно в пропорции, как умение пользоваться текстами. Мы совсем разучились пользоваться текстами.

К. ЛАРИНА: Подождите, Лена, там же есть так называемая часть С – творческая. Ее недостаточно, вы считаете?

Е. ИВАНОВА: Думаю, что нет. Это спорный, сложный вопрос, который должны обсуждать специалисты. Мы кажется, мы не учитываем вот какой вещи. Когда у нас с вами есть небольшой текст, на который наши школьники должны дать коротко, по определенным параметрам ответы – а каждый из этих параметров обязательно оценивается, т.е. вы должны в нужный момент написать, когда вы согласны с автором, когда вы проиллюстрируете свое согласие каким-то примером и прочее. Так вот это приводит к тому, что они не учатся писать тексты как таковые. Они учатся писать шаблон, на который их натаскивают.
 

Понимание ценности и в прямом смысле цены слова является новейшим и очень существенным признаком общественно-политической динамики Украины. Статус украинского языка, хотя и не так давно (с конца 80-х годов), но упрочился как синоним демократичности общества — именно таким способом до недавнего времени воспринимали его как национально настроенные граждане, так и их политические антагонисты. Логика развития Украины воспринималась (всеми частями общества!) именно так — если речь идет не об имперских задворках, а о независимом государстве, то и государственный язык в нем — украинский. Политические оппоненты в этом виденье были единодушны, независимо от того, что не всем им такое направление государственного развития нравилось; то есть синонимичность понятий “независимое украинское государство”, “украинский язык” и “демократия” еще в преддверии провозглашения постсоветской независимой Украины стало конвенцией — подчеркну — для всех политических сил.

Идея изменения статуса украинского языка как элемента предвыборной риторики тоже упрочилась и не производит впечатления Бог знает какой политической новации, привычно будучи реверансом тоталитарному прошлому. Но что является неожиданностью последних политических сезонов, так это то, что медийный дискурс вдруг наполнился идеями изменения статуса государственного языка не как способа идентификации с тоталитарным прошлым как более “правильным” общественным строем, не как проявление посягательства на основы демократии в украинском государстве, а как способ демократизации “недостаточно демократического” независимого украинского государства. Другими словами, мнимый путь развития общества в противоположном тоталитаризму направления определенные силы стали презентовать уставшей от политических игр общественности не иначе, как через предоставление иного чем нынешний статуса русскому языку.

 

– В обиходе, когда разговариваю с друзьями, я использую мат и не считаю его чем-то плохим. Заметьте, ни в одном языке больше нет такого обширного пласта нецензурной лексики, слов, признанных «плохими». Хотя оскорбление становится оскорблением, когда ты вкладываешь в него оскорбительный смысл. Русский язык богат, и бывают случаи, когда ненормативная лексика уместна, если ты хочешь оценить ситуацию жестче и точнее. Что же касается художественного текста, имеет значение, поэзия это или просто грубость. Стихи Маяковского - помните, про б... «с хулиганом да сифилис», опубликованы в его собрании сочинений. Пушкин писал о себе: «Опершись жопой о гранит с мосье Онегиным стоит». Ну, не мог Пушкин написать «попой»! Он писал в соответствии с художественным смыслом. Какая «попа», если речь идет о мужике. У женщины еще может быть «попа». Что же касается мата в моих песнях, я, признаюсь, сомневался, показывал разным людям, пытался придумать по-другому. Но 99% тех, с кем я советовался, сказали, что не надо ничего трогать.

В издательстве «Никея» вышла в свет книга кандидата философских наук Марины Михайловой — «Эстетика молчания: молчание как апофатическая форма духовного опыта». С автором беседует сотрудник издательства «Никея» Елизавета Меркулова.
 
- Почему Вы обратились к молчанию? Сегодня куда более актуальны различные формы говорения, выступления, высказывания и выявления собственной позиции… Почему молчание? Ведь молчание – это отсутствие слова…
 
- Вы совершенно правы в том, что различные формы говорения на сегодняшний день широко распространены, что вовсе не означает, что они актуальны в прямом изначальном смысле слова – действенны, насущны. Скорее напротив, перенасыщенность социального и культурного пространства всевозможными высказываниями, мало обеспеченными опытом и действием, приводит к тому, что слово обесценивается до уровня болтовни, слова уже не имеют той силы, как в былые эпохи, когда «солнце останавливали словом, словом разрушали города».

С моей точки зрения, именно опыт молчания как слушания, внимания, ответственного и открытого предстояния жизни способен сегодня восстановить статус слова. Как говорили древние, никто не может дать другому то, чего у него нет. Если человек не обладает жизненной силой, если его существование диссонансно и дисгармонично, если он оторван от мирового целого и заключен в кокон чужих слов, банальных предустановок сознания и тиражированных поступков, что он может сказать другому?
 
 

«Сибирская академия дизайна» открыла в Красноярске курсы каллиграфии для всех желающих. Преподает забытое искусство Иван Арбатский, профессор кафедры «Архитектурное проектирование» СФУ, член Союза дизайнеров России, главный редактор журнала «Дизайн + архитектура». Арбатский утверждает, что сегодня наступило время возвращения рукотворного дизайна. Он рассказал ИА «Пресс-Лайн», почему у поколения «указательного пальца» появляется интерес к каллиграфии.

— Иван Валентинович, в современном «компьютерном» мире сохранился интерес к каллиграфии?

— Не просто сохранился, интерес к каллиграфии сегодня повышается. Само время вынуждает человека возвратиться к чему-то живому. Современный человек, находясь в постиндустриальном информационном пространстве, весь обвешен гаджетами. А в последнее время в России народилось поколение людей, которые выросли вместе с компьютером, они с ним на «ты». Их уже не удивишь компьютерными программами, играми, новыми средствами связи. Для них это стало обыденностью. Но они удивляются другому. Тому, что человек может делать не современными технологическими и хайтековскими способами, а своими руками. Настало время, когда ручной труд стал завораживать людей.
 

При прочтении некрасивых или неприятных слов на втором языке двуязычных людей они не оказывают такого же воздействия на мозг человека, как это делают подобные слова на родном языке, благодаря бессознательной особенности мозга, которая подавляет потенциально разрушительные эмоции. К таким выводам пришло новое исследование.

Когда человек читает негативное слово, такое, как "провал", на неродном языке, мозг двуязычных людей, говорящих на английском и китайском, не показывает даже такой же реакции, которая заметна при прочтении нейтральных слов, таких как "цель". Полученные данные говорят о том, что мозг может обрабатывать значения слов бессознательно, при этом "удерживая" некоторую информацию от нашего сознательного.

"Мы разработали этот эксперимент, чтобы разгадать бессознательное взаимодействие между обработкой эмоционального содержания информации и доступом к системе родного языка. Мы полагаем, что впервые нам удалось определить механизм, который контролирует эмоции и фундаментальные мысли вне сознания", - говорит один из специалистов исследования Яньцзин Ву (Yanjing Wu), психолог из университета Бангора в Великобритании. "Возможно, этот процесс схож с психическим механизмом репрессий, который был описан специалистами, но в котором люди не находились".

Двуязычные люди, как правило, меньше эмоционально реагируют на слова своего второго языка. К примеру, бранные слова на втором языке обычно не оказывают шокирующее воздействие на человека, при этом некоторые исследования показали, что люди чувствуют себя более комфортно, обсуждая неловкие темы на втором языке.