Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Аналитика

05/06/2012

Безъязыкость

Я очень дурно знаю английский язык. Виноват в этом прежде всего я сам, хотя справедливости ради следует признать, что мне очень здорово помогли остаться неучем. Помогла учебная программа советской школы, которую я окончил в 1974 году. Советское среднее образование, как меня нынче уверяют, знамо дело, было лучшим в мире, только исходили его архитекторы из той мысли, что знание языков гражданину СССР без надобности… Посему два года мы занимались тем, что из урока в урок зубрили наизусть те 20 topics, что входили в экзаменационные билеты. Зато экзамен сдали блестяще, а наша учительница в очередной раз была признана дамами из РОНО лучшей из лучших.

Потом мне помогли не знать никакой речи, кроме родной, в вузе. Советское высшее образование, опять же уверяют меня с нажимом, слезой и разрыванием рубахи на груди, тоже было лучшим в мире. В программу филфака МГПИ имени Ленина, ясное дело, входили истмат, диамат, политэк, история КПСС, научный атеизм, научный коммунизм — впрочем, ровно той же суммой знаний обязан был обладать и советский инженер (какой же мост можно построить без научного атеизма? Грех один…), и врач (нельзя же доверить здоровье трудящихся человеку, который не знает, в каком году была создана первая российская марксистская группа «Освобождение труда»), и технолог, и офицер, и бухгалтер, и вообще все. А еще у нас при довольно навязчивой военной кафедре (пять пар в неделю!) параллельно ей целый семестр читали гражданскую оборону и пропасть иного мусора («Введение в советскую литературу» на первом курсе с последующим полуторагодичным изучением Панферова, Софронова, Грибачева, Мухтара Ауэзова и Берды Кирбабаева на старших курсах) — то есть все что угодно, кроме английского или иного языка межнационального общения. Латынь мы за каким-то чертом учили, а английский — нет. То есть при случае перемолвиться парой фраз с Папой Римским я бы мог, а со своим сверстником из Западной Европы или Северной Америки — нет. Потому как в институте пять лет мы пережевывали все ту же жвачку под названием topics: London is the capital of Great Britain… С таковой действительностью приходилось мириться, ибо, как учила (и учит) нас марксистско-ленинская философия, материя есть объективная реальность, данная нам в ощущениях и от них не зависящая. Оставалось только самостоятельно подслащивать себе жизнь, придумывать новые древнеримские пословицы (Lupus Tambovus amicus tibi est) и разнообразить изучение истпарта юмором определенного толка (создатели группы «Освобождение труда» запоминались по слову, составленному из первых букв их фамилий: Плеханов — Игнатов — Засулич — Дейч — Аксельрод).

Придя в школу учителем русской словесности, я с порога убедился, в сколь печальном состоянии находится преподавание словесности нерусской. В 9—10-х классах Минпрос СССР (стоит ли напоминать, что это был самый лучший, мудрый и эффективный Минпрос в мире? Наверно, не стоит) оставил на этот предмет 1 (ОДИН!!) урок в неделю. А когда через несколько лет нелегкая учительская судьба забросила меня в некую спецшколу, числившуюся среди элитных, то в доверительной беседе завуч сего храма науки призналась: спецшкола дает ту сумму знаний по иностранному языку, какую по идее должна давать «обычная» школа, а «простая» школа, без «уклона», не учит языку вовсе…

Изменилась страна, общество, эпоха, система образования, однако при общении со студентами и выпускниками поражают два обстоятельства, не считая многих других, но сегодня мы говорим целенаправленно, как товарищ Сталин, про марксизм и вопросы языкознания. Во-первых, железный занавес отдернули, Берлинскую стену разрушили, разрешения райкома на выезд за границу отменили, а языков молодые люди в массе своей как не знали, так и не знают. Во-вторых, появилась целая прослойка сегодняшних и вчерашних студентов, которые в ситуации фатального безрыбья искренне полагают знание пары иноземных наречий вполне себе приличным высшим образованием — с ожиданием за это карьерных продвижений, бенефиций и преференций. Уму непостижимо.

На этой ноте отхожу в сторонку, поскольку, как написал в свое время один гусарский поручик: «Будет и того, что болезнь указана, а как ее излечить — это уж Бог знает!»
 

Вениамин Гинодман    

"Однако"  #17 (126)::

05 июня 2012  
 

http://www.odnako.org/magazine/material/show_18792/