Шрифты, написание букв — мы каждый день читаем книги, рекламные тексты и вывески. Обычно мы не обращаем внимания на то, как выглядит, как написана буква, каким шрифтом набрана книга, — а зря. Зря, потому что в истории шрифтов, в этих овалах, засечках и вертикальных черточках видна не только история одного языка или письменности, но история всей мировой культуры. В том, как выглядит и влияет текст на человека, еще много неизученного и даже таинственного.
Написанию этой статьи, помимо общих житейских обстоятельств, сопровождающих любого нерадивого исполнителя, мешало еще нечто. Это «нечто» уводило автора в туман нечетких размышлений, в литературную неуверенность, а иногда — на кухню. «Нечто» тормозило мысль и носило автора по волнам абстракций, не предлагая необходимого для их материализации берега. Наконец «нечто» было вычислено. По умолчанию текстовая программа автору предлагала шрифт Calibri, плоская, рубленая графика которого постоянно толкала автора в жанр жалоб. Отсутствие в шрифте засечек у человека, воспитанного на «литературной» гарнитуре, получившего опыт чтения на гарнитуре «школьной», а потом космополитизированного «лазурской» антиквой и «обыкновенной» альдиной, вызывает чувство неодетости. Шрифт без засечек для меня — это интеллектуал в бане: он, безусловно, и без одежд полон смыслов, но обнаженность его не позволяет сосредоточиться именно на них. Итак, мне пришлось вернуться к гарнитуре «Таймс», чтобы умудриться хоть как-то высказаться.
В одном из медицинских отчетов однажды мне довелось вычитать примечательный факт о том, что китайцы, перенесшие инсульт, практически никогда не теряют речь. Иероглифическая моторика, вероятно, тренирует мозг таким образом, что речевая нагрузка на мозговые зоны распределяется несколько иначе, чем у народов, взращенных на алфавите. Это, безусловно, поле для рассуждений нейропсихологов, и я не рискну на него вступить, но сам факт того, что начертание в письменности меняет психические функции, очевиден.