Как алфавит влияет на политику, почему письменность для чукчей и хакасов создавали на основе латиницы, и как по географическим названиям можно реконструировать, где какой народ раньше жил, рассказывает лингвист Андрей КИБРИК. (Из материалов к фильму «Код Кирилла. Рождение цивилизации» телеканала «Россия 1».)

– О древнем распространении тех или иных языков во многом судят по топонимике, т. е. по названиям населенных пунктов и рек на тех или иных территориях. И вот такие данные показывают, что славянский ареал ранее был существенно более западным, чем сейчас. Во всяком случае, в смысле его основного центра тяжести. Имеется большое количество различных названий мест – и населенных пунктов, и рек, в особенности на территории Германии.

В восточной части Германии, например в Саксонии, многие города имеют названия явно славянского происхождения. Например Лейпциг (или «Ляйпциг», как по-немецки он произносится), имеет связь со славянским названием дерева «липа». Т.е. является некоторым аналогом русского города Липецка. Другие крупные города этого ареала – такие, как Дрезден, Кемниц и другие – тоже славянского происхождения.

Кемниц (который назывался некоторое время Карл-Маркс-Штадт) происходит от корня того же, что в русском слове «камень». Так сказать, «Каменица» по-славянски, ну вот в германском варианте «Кемниц».

Немецкий Торгау, происходит от славянского корня «торг» – того же самого, что в слове «торговать», например. И кстати, от этого же корня, судя по всему, происходит название финского города Турку. Но не потому, что там жили славяне, а потому, что славяне, скажем так, участвовали в торговой сети, которая включала это место.

24 мая, в день, когда Церковь вспоминает святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, вся страна отмечает День славянской письменности и культуры. А что сегодня происходит с русским языком? Какие опасности угрожают ему сейчас, а какие возможные в будущем? Комментируют специалисты.

Скрепа, без которой все распадется
Людмила Сараскина, литературовед, критик:

Конечно, я боюсь за будущее русского языка. Вопиющая безграмотность проникла уже и в центральную прессу, в журналистскую среду. В газетах, журналах, на радио и на телевидении режут глаз и слух такие ошибки, за которые прежде ставили двойки в 4 — 5 классах средней школы. Такое впечатление, будто корректоры и редакторы массово прекратили свое существование.

Безграмотность стала не только терпима, но и простительна, симпатична, обаятельна. В Интернете процветает иронический «олбанский» язык, все эти «ржунимагу», «убейсяапстенку», но иные пользователи (школьники, студенты) полагают, что «давай ни сорица» — это правильно. Русский язык как школьный предмет заброшен, система ЕГЭ освобождает учеников от сочинений и прочих письменных работ, и они теряют навыки письма.

Я уже не говорю об устной речи, зачастую безобразной, корявой, отрывистой, невыразительной, с бесконечными «как бы», «типа» и «по-любому». Кажется, культуре речи вообще никто никого уже не учит. Что мы хотим от мигрантов, если сами гробим свой родной язык? Пока мы сами не научимся уважать великое достояние — свою речь, письменную и устную — никто извне не придет и нас этому не научит и учиться нашему языку не захочет.

Язык, как зеркало, отражает то, что происходит в обществе. Бороться с жаргоном административными мерами - все равно что протирать зеркало, чтобы отражение было красивее

Скажите, кто не переживает за сохранность русского языка, не болеет душой за его благополучие? Разброс "болельщиков" здесь огромен: от Жириновского, который при всем своем клоунстве, тем не менее, каким-то образом формулирует подспудные желания немалой части российского общества, до русскоязычных иммигрантов во многих странах. И внутри этого спектра мнения самые разные - от "запретить и не пущать" до "да пускай жывет как хочит, на то он и МРЯ - могучий русский язык!"

Эти злободневные заметки начнем с того, что нам ближе, - с нас самих.

"Мы должны сохранять чистоту русского языка! - уверял меня один читатель, когда видел в нашей газете слово Foreclosure или, того хуже, русскими буквами, "крайм". - Это, если хотите, наша миссия!" Так строгие родители не разрешают своему "дитяти" водиться с ребятами из соседнего двора, чтобы не нахватался какой заразы.

Сразу захотелось возразить, что нам никто не давал такого поручения - "сохранять чистоту", и мы сами не подписывались под подобным обязательством! Сохранять богатство - да! Изымать из расщелин времени забытые прекрасные глаголы и волнующие своей поэтикой прилагательные - трижды да! Не гнушаться при этом некоторыми новейшими веяниями - почему бы нет? Но борьбу за "чистоту" оставим дуэньям с оттопыренными мизинцами.

Конечно, это шутка, но если серьезно, то потуги сохранить языковую "праведность" нереальны, да к тому же еще и забавны своим наивным желанием идти наперекор времени и обстоятельствам.

Лингвист Александр Бердичевский рассказал «Ленте.ру», что стало с «олбанским» языком.

В середине 2000-х популярность приобрел так называемый «олбанский» язык — сленг, зародившийся в недрах udaff.com. Почти каждому пользователю Сети того времени были знакомы «КГ/АМ», «жывотное», «в Бобруйск» и многие другие характерные языковые обороты. Сейчас, однако, эти слова почти не используются. Действительно ли «олбанский» умер? Как он появился? Наконец, что вообще (с точки зрения лингвистики) это было? На эти и многие другие вопросы «Ленты.ру» ответил лингвист Александр Бердичевский.

«Лента.ру»: Александр, давайте начнем с истории «олбанского». Как он появился?

Александр Бердичевский: Прежде всего, давайте решим, что мы называем «олбанским», поскольку разные люди могут вкладывать в это немножко разный смысл. Мне кажется, разумно называть «олбанским», или языком «падонков», некоторый сленг, популярный в начале 2000-х годов в русском интернете, который с лингвистической точки зрения заметен прежде всего антинормативной орфографией и рядом лексических клише (устойчивых выражений). С точки зрения культурной, социологической у него есть еще некоторые черты: предпочтение некоторых тем, обилие мата, определенный жанр креативов, распространенность среди определенных групп и многое другое.

Теперь о том, что касается истории возникновения. Сама идея — мол, давайте будем писать нарочно неправильно, ровно так, как не надо писать — совершенно не нова для русского языка. Она возникла не в конце 1990-х, когда зародился язык «падонков», или «олбанский», а много раньше, встречается уже лет сто назад. Есть известные примеры. Например, по рассказам, коллеги и ученики известного филолога Дмитрия Николаевича Ушакова (который словарь составил) играли в интересную лингвистическую игру — записывали слова максимально неправильно: обычно приводят в пример слово «озперанд», вместо «аспирант».

Какая цель была у этой игры?

Да никакой цели игры не было. Просто такая языковая забава. Какая может быть цель у таких игр?

Можно рассматривать это как некоторую лингвистическую тренировку. Обратите внимание, что слово произносится так же, произношение слова от такой записи не меняется — нарушен только принцип орфографии, но не фонетический облик слова. Потом, когда говорят о предыстории «падонков», часто вспоминают пьесу «Янко круль олбанскай» Ильи Зданевича. Никакого отношения к нынешнему «олбанскому» она не имеет (и совпадение случайное), но это такая пьеса в жанре зауми, популярная в начале века, написанная искаженным русским языком, которая во многом напоминает «олбанский»1990-х: там, в частности, тоже много нарочитых орфографических ошибок. Как бы то ни было, но никакого распространения такие забавы никогда не получали, не становились сленгом, оставаясь в лучшем случае внутренней забавой.

Леонид Крысин – доктор филологических наук, зав. отделом современного русского языка Института русского языка Российской Академии Наук - рассказал Борису Долгину, Дмитрию Ицковичу и Анатолию Кузичеву в программе «Наука 2.0» - совместном проекте портала «Полит.ру» и «Вести.Fm» - о драматичных страницах  истории российской лингвистики, о словарях и их составителях, а также о том, почему тенденцию развития лингвистики предугадать так сложно. Перед вами краткое содержание беседы. Стенограмма и аудиозапись передачи доступны здесь: http://radiovesti.ru/episode/show/episode_id/10187

В истории лингвистики происходило много событий, которые не определялись научными фактами. Ученых сажали в тюрьмы, некоторые были приговорены к смертной казни. Один из основоположников советской социолингвистики и исторической фонологии, востоковед, вообще блестящий лингвист  Евгений Дмитриевич Поливанов выступал с острой критикой марризма (учение кавказоведа Николая Яковлевича Марра, которое опиралось на историю и классовую сущность языка, в его основу  положено огромное число произвольных и недоказуемых утверждений). 

Последователи Марра считали, что должна существовать только наука, освещаемая именем их учителя. А все остальные – ересь. Поливанова называли кулацким подпевалой, терминология была соответствующая, в духе того времени. В 1937-м году его арестовали, обвинив в шпионаже в пользу Японии. На суде Поливанов не признал своей вины. 25 января 1938 года он был расстрелян и похоронен на полигоне «Коммунарка». Были и другие, судьбы, которых похожи на поливановскую.
 

Неспроста в конце романа Марина – словно наиболее слабый прото-креакл — разочарованная в нудной и бесчувственной антисоветчине, находит смысл в выработке деталей, в норме, растворяется в буднях заводской рабочей, а её мысли превращаются в бесконечный поток канцелярита.

Итог романа как бы подводит к тому, что движение – языковое, мыслительное, телесное и проч. – должно, не меняя вектор, менять траекторию. Если уж приют митингующих – на кухне, то кухню стоит использовать для готовки. А борьбу с администрацией Президента, судейской пристрастностью и произволом православных активистов хорошо бы начать с искоренения скуки и тоски, уныния и упадничества. Оппозиционное суждение может стать по-настоящему увлекательным, пока его не превратили, словно песню Летова, в откровенную пошлятину. Возможно, стоит даже пренебречь изрядной долей серьёзности, сопутствующей уже сложившейся за полтора года традиции оппозиционного дискурса, по другую сторону от которой – беспощадный эпистолярный троллинг. Водораздел, позицию на границе, позицию «между» этими двумя установками, совмещающую отказ от патетики с изяществом, вероятно, удастся найти и обозначить в самой живой и непокорной материи – художественной. Государственному заказу на псевдопатриотичный реализм Глазунова и Сафронова легче лёгкого противопоставить, скажем, комиксы. Наверное, если вы всё-таки по-настоящему против, то в вас неизбежно присутствует что-то от “Pussy Riot”. Так что лучше не забывать, что «умное лицо — это ещё не признак ума», а серьёзное выражение – не признак серьёзных намерений. И что «все глупости на земле делаются именно с этим выражением лица».

Как появилась программа «Антиплагиат», как она развивалась и чем является сегодня –«Часкор» поговорил с Юрием Чеховичем, генеральным директором компании Forecsys, разработчики которой в 2005 году создали продукт, помогающий российским вузам отслеживать качество студенческих и научных работ.

Юрий Чехович — генеральный директор ЗАО «Форексис», выпускник факультета управления и прикладной математики Московского физико-технического института. В 2002 году окончил аспирантуру факультета вычислительной математики и кибернетики МГУ им. М.В. Ломоносова, а в 2004 году защитил диссертацию на соискание степени кандидата физико-математических наук. С 2000 года работает в компании Forecsys.

— Давайте начнём сначала: откуда пошёл «Антиплагиат»?
— В 2005 году в компанию Forecsys(отечественный производитель программного обеспечения, организованный на базе Вычислительного центра РАН) обратился ректор МИЭМП Артемий Никитов с просьбой помочь в решении следующей проблемы: студенты прут рефераты из интернета, а на проверку уникальности текста вручную, когда ты загоняешь каждую строчку текста в поисковую строку, уходит колоссальное количество времени; необходимо создать ПО, которое облегчало бы преподавателям процесс проверки уникальности текстов студентов. Мы оглянулись на Запад и обнаружили достаточное количество продуктов, способных решать такие задачи. Однако западные разработчики в то время выходить на российский рынок с подобными продуктами не торопились. А нам задача показалась интересной, решили попробовать. По сути,«Антиплагиат» - это текстовый поисковик, в видовой классификации софта - близкий родственник больших поисковиков, таких как Яндекс или Google. Мы сделали ПО, создали компанию, придумали слово «антиплагиат», которое оказалось весьма удачным, и работаем. Само название в итоге переросло в прямое назначение продукта, став обозначением явления борьбы с заимствованиями в целом.

Поменьше монументальности и серьеза, побольше игры и фантазии.
 

Думаю, на некоторое время эта информация ввела бы вас в ступор. «О ком это?» – подумали бы вы и, наверное, решили бы, что про вора и шапку — это какая-то кампания по борьбе с коррупцией, сейчас модно. Про семью и урода, наверное, тоже — что-то о чистке рядов. А если «бабушка надвое сказала»? Или «Все под богом ходим»? Это как понимать? От последнего вообще может стать не по себе. Иными словами, любую пословицу или поговорку, поданную именно в таком виде — на здоровенном баннере посреди города — мы восприняли бы именно так: как некое сообщение, как приглашение к коммуникации, как отправную точку какого-то потенциального диалога.

Вероятно, именно поэтому такую реакцию вызвал у татарских организаций националистического толка баннер в Чите с надписью: «Незваный гость хуже татарина». Местная газета «Вечерка» в честь своего дня рождения решила запустить кампанию по борьбе с ликвидацией фольклорной неграмотности — напомнить горожанам самые известные русские пословицы и поговорки. Татарские националисты сочли это провокацией, направленной против татар и попросили проверить баннер на экстремизм. Экстремизма, естественно, там не нашли. С таким же успехом можно говорить, например, об ущемлении прав женщин, к которому призывает пословица «Баба с возу – кобыле легче», выражение «Держи карман шире» считать пропагандой взяточничества, а народную мудрость «Заставь дурака богу молиться — он и лоб расшибет» — вообще кощунством.

Продолжать тут можно до бесконечности: достаточно открыть любой словарь пословиц и поговорок и убедиться в том, что почти все они очень опасны.

Леонид Крысин – доктор филологических наук, зав. отделом современного русского языка Института русского языка Российской академии наук, рассказал Борису Долгину, Дмитрию Ицковичу и Анатолию Кузичеву в программе «Наука 2.0» - совместном проекте портала «Полит.ру» и «Вести.Fm» - о том, что такое норма для языка, и кто и зачем её определяет. Перед вами краткое содержание беседы.

Нормы русского языка – это та тема, которая по праву заслуживает обсуждения. Само понятие нормы является основополагающим для человеческой цивилизации. Нормы существуют в любой сфере деятельности человека, и в языке тоже. В устной речи мы придерживаемся литературных норм произношения. Норма – это довольно сложное понятие, включающее несколько составляющих. Одной из них является традиция. Норма, в зависимости от времени, может меняться, в итоге возникают варианты. Старое и новое могут сосуществовать - иногда даже лингвистам трудно определить, какой вариант слова появился раньше.
 
Приблизительно шестьдесят лет назад в произношении преобладала московская норма, которой было присуще смягчение согласных звуков в некоторых позициях. Например, слова «вверьх» или «четверьг». Очень долго эта норма третировалась петербуржцами. До определенного периода произносительная норма формировалась театральной практикой – например, произношением актеров такого театра, как Малый в Москве. После появления радио и телевидения роль эталона произносительных норм перешла к дикторам.

Существует словарь для работников радио и телевидения. Но он слишком категоричен. В норме всегда есть варианты, а он их отрицает. Слова «прАвы – правЫ», «дОбры – добрЫ» – это варианты, один из которых старше. С ударением на окончании – более новая форма. 
 

Белиберда на кириллице, анахронизмы и фразы на русском языке, которые и русскими-то не назовешь, поскольку кажется, что их раз десять пропустили через лингвистическую мясорубку гугловского перевода - все это стало стандартом в изображении России на американских экранах.

Главный герой боевика 2004 года «Превосходство Борна» в исполнении Мэтта Деймона ищет адрес в телефонной книге в московской кабинке платного таксофона. Но в реальной жизни Джейсон Борн быстрее нашел бы то, что ему надо, если бы стал ходить от двери к двери в этом городе с населением 11,5 миллиона человек, поскольку  найти телефонную книгу в Москве просто невозможно.

В той же картине Борн показывает поддельный российский паспорт с необычным, но довольно правдоподобным именем «Фома Кинаев», написанном латинскими буквами. Но на кириллице там написано «ЛШТШФУМ Ащьф». Это просто бессмысленное сочетание согласных, которое любого российского пограничника заставило бы немедленно сказать: «Гражданин, пройдемте».

Тот, кто придумал эту сцену, наверняка переключил раскладку клавиатуры на кириллицу, напечатал на латинице «Foma Kinaev» и решил, что и так сойдет.

«Обычный русский парень Ащьф Лштшфум», - сухо заметил московский фотограф Дмитрий Лукьянов в блоге о коверкании русского языка в знаменитых фильмах. Эта его статья стала весьма популярной в российской блогосфере.
 

В риторике есть такая фигура речи – гендиадис называется, или, буквально, "одно через два". "От нее несло весной и фиалками", говорит Гоголь в "Мертвых душах", разлагая весеннюю фиалку примерно тем же способом, каким в "Ревизоре" Городничий наградил унтер-офицершу способностью высечь самое себя.
Гоголевский план перевыполнен. У двух Городничих – две унтер-офицерши. Только теперь – обогащенные историческим опытом пост-советской русской литературы. Наши унтер-офицерши говорят уже не языком героев Зощенко и Платонова, а языком персонажей Сорокина и Пелевина.

Это язык людей, которые в каждом новом предложении не просто меняют значение отдельных слов, но переезжают в другую картину мира. В романе Пелевина "Чапаев и Пустота" герой Гражданской войны, рассуждая о монадологии Лейбница, то и дело сбивается на обсуждение одного неудобопроизносимого русского слова. Я его тоже произносить не буду, хотя оно теперь вполне литературное. Оно образуется при снятии кожуры со слов "мандарин" и "архимандрит". Точно так же – в соединении элементов кремлевского мандарина и сколковско-лейбницевской инновационной "монады" – упражняется и господин Сурков. Сначала этот чиновник, должность которого, если сравнивать с духовной иерархией, никак не ниже архимандрита, уверяет ученый мир, что политика состоит в подавлении оппозиции как политической ереси. А потом, словно опьяненный иллюзией превращения прямо здесь, в London School of Economics, в суверенную политическую монаду, выпаливает, что благодаря победе власти над еретиками в какой-то подмосковной дыре должна-де заиграть всеми цветами радуги мировая инновационная мысль нашей, российской закваски. И заиграла бы, говорит Сурков, не помешай ей бестолковая российская прокуратура.
 

Известный ученый-лингвист Максим Кронгауз во второй раз сумел сделать то, на что самым удручающим образом не способно большинство гуру отечественной филологии: в контексте беседы о современном языке совместить научный дискурс с публичным. Предыдущая его подобная работа, «Русский язык на грани нервного срыва», тоже была хороша — образцовая научно-популярная книга по лингвистике, умная ровно настолько, чтобы не отпугнуть массового читателя профессиональной терминологией, и при этом выточенная изящной логической стамеской. Здесь же авторский слог стал еще легче, тогда как информативность повествования значительно возросла; «Самоучитель» прочитывается, без всяких преувеличений, с упоением и на одном дыхании.

Автор последовательно рассказывает о несложных, казалось бы, вещах: об олбанском языке (под которым подразумевает всевозможные странности русского языка и коммуникации в интернете), о смайликах и мемах, о новых словах и графических играх с этими словами, немного о сетевом этикете; все это с неотступной иронией, подчеркнутой тактичностью в изложении собственных взглядов и мягким юмором. Да-да, всем нам прекрасно известно, что общего между Аськой, Иркой и Клавой, чем знамениты британские ученые, кто обитает на Упячке и почему опасны граммар-наци. Однако знания эти, подобно новостям с Большого адронного коллайдера, легонько щекочут сознание, не оставляя в нем ощутимых следов, тогда как обстоятельные, но ненавязчивые рассуждения Кронгауза то и дело замыкают определенные логические цепи в голове, заставляют оценивать свою языковую практику и получать от этого нескрываемое удовольствие.

Утверждается, например, что никакого особого электронного языка не существует — только некоторый набор языковых приемов, характерный для речи многих пользователей интернета, вне зависимости от их возраста и социального статуса: вещь совершенно очевидная для филологов, но неявная для рядовых пользователей Сети, вовлеченных в различные внутренние субкультурные течения. В сущности, почти все из того, что можно там, в интернетах, наблюдать, представляет собой единичные лингвистические явления; падонков сменяют няшки и сетевые хомячки, диковинные правила словообразования, не будучи логически упорядочены, теряются в загашниках мировой истории. Однако все эти процессы как-то влияют на нашу жизнь в оффлайне, на обыденную речь, возможно, и на русский язык в целом.
 

Смогут ли лингвисты отстоять вариант «звонИт», как ударение связано с социальным престижем и что такое «каприз литературного языка», на публичном интервью «Набор слов – разговоры о языке» рассказал доцент факультета журналистики МГУ, автор «Словаря образцового русского ударения» Михаил Штудинер.

 
Ксения Туркова: Наша тема сегодня — «ЙогУрт, дОговор и маркЕтинг: что происходит с ударением». Я не случайно произнесла эти слова именно так. «ЙогУрт» в свое время вызвал бурю негодования. Все подумали, что это что-то новое, хотя на самом деле это старый вариант. В ноябре прошлого года вышел новый орфоэпический словарь, в котором вариант «дОговор» отмечен как допустимый, и это тоже вызвало скандал. Ну и «маркЕтинг», который сначала был «мАркетингом». Что происходит с ударением?

Михаил Штудинер: С ударением ничего плохого не происходит. Мы привыкли считать, что русское ударение свободно, но степень этой свободы относительна, потому что в сфере ударений, или в акцентной системе русского языка, как выражаются лингвисты, действуют определенные закономерности. Прежде всего я бы назвал тенденцию к ритмическому равновесию. Что это такое? Попробую показать на примере слова «маркетинг».
 

Оно пришло в наш язык с ударением языка-источника: «мАркетинг». От этого слова было образовано прилагательное «маркЕтинговый». И сейчас еще есть люди, которые очень старательно выговаривают «мАркетинговый». Мне кажется, что это чрезвычайно трудно, потому что в русской акцентной системе действует тенденция к ритмическому равновесию. Людям, говорящим по-русски, трудно произносить длинные последовательности безударных слогов. Если мы будем произносить прилагательное «маркетинговый» с ударением на первый слог, в нем будет очень много заударных слогов. Это неудобопроизносимо.
 

О.СЕВЕРСКАЯ: «Гром победы, раздавайся! Веселися, храбрый Росс! Звучной славой украшайся…» - про «гром победы», когда мы празднуем какое-то свое достижение, вспоминаем, а вот где он первый раз прогремел – не помним. А ведь это – первые строки неофициального русского гимна конца XVIII – начала XIX веков.

М.КОРОЛЕВА: А написан этот гимн был в 1791 году по случаю победы А.В.Суворова в Измаиле. Музыка – Осипа Козловского, слова – Гавриила Державина. И пели «храбрые россы» про «гром победы» вплоть до 1816 года, когда вместо него зазвучала уже «Молитва русских», а потом и «Боже, Царя храни».

О.СЕВЕРСКАЯ: Крылатое выражение осталось, а вот авторы ушли в тень. Это несправедливо. Про Державина с Козловским мы уже сказали, а чуть позже установим, кто же первым назначил друг другу свидание «в шесть часов вечера после войны».

М.КОРОЛЕВА: Но до этого вспомним о военном жаргоне.

О.СЕВЕРСКАЯ: И начнем с того, кто же служит в нашей армии. Вот, например, бандерлоги в ней есть: так называют спецназ. Википедия уточняет, что на факультете специальной разведки курсантов обучали иностранным языкам и акробатике, отсюда и ассоциация с вымышленным обезьяньим народом бандар-лог.

М.КОРОЛЕВА: А еще в армии служат гидросолдаты и земноводные: так называют отряды морской пехоты. Ласт, тюлень, черный – все это прозвища матросов. Рогатый – это артиллерист на флоте, рогатым может быть и командир ракетно-артиллерийской боевой части на корабле. А простых артиллеристов и служащих войск воздушной обороны зовут пушкарями. Начальника артиллерии – Богом войны.
 

Что происходит с русским языком через год после очередной инаугурации Президента Путина? То же, что и с российским обществом.

Известный российский филолог и лингвист Гасан Гусейнов в интервью «Совершенно секретно» размышляет о том, на каком языке власть и оппозиция говорят с обществом.

– Перемены, происходившие в языковой сфере за последний год, часто напоминали то, что случилось в конце 1980-х – начале 1990-х годов, когда советские власти решились заговорить с людьми на более человеческом языке. Сегодня в России те, кто задает моду в государственном политическом языке, почувствовали, что просторечная лексика и жаргон – не лучшее средство для общения с населением. Возникло ощущение, что надо выбрать другой регистр общения. И начались перемены. Раньше человеком, который на протяжении многих лет определял развязный, стебный, хамский стиль языка политики, был Жириновский. И вдруг он возглавляет в Государственной думе движение за нормативный русский язык.

– Жириновский – очень надежный флюгер. И откуда, на ваш взгляд, дует ветер?

– Основная проблема всякого жаргона и всякого упрощения языка состоит в том, что он со временем становится все менее пригодным для описания ситуации. Всем все понятно, потому что все знают одно жаргонное слово? Например, «это он пиарится» или «это стеб». Но мы ведь еще не договорились, что это означает. Привыкнув употреблять такого рода словечки для описания ситуации, общество теряет аналитические способности. Оно просто не в состоянии говорить о своих проблемах, оно их может только смутно описывать.

М.КОРОЛЕВА – Мы знаем, что такое «стоять на юру»… Скажем так – примерно знаем. Но вот с толкованием самого этого слова, «юр», уже возникают сложности. И с Украиной по-прежнему путаница у нас: то мы НА Украину отправимся, то В Украину.

О.СЕВЕРСКАЯ - То ли еще у Пушкина было!... Но начнем мы все-таки с «юра».

М.КОРОЛЕВА - Действительно, на юру может стоять человек. Человек может и сидеть на юру. Или флаг может развеваться на юру. В общем и целом мы понимаем, что всё это означает. На юру – значит, на открытом месте, вроде так…

О.СЕВЕРСКАЯ – Да, современные толковые словари это подтверждают: на юру – это, во-первых, на открытом возвышенном месте, а во-вторых, на виду у всех, там, где все проходят. И еще мы точно знаем, что сказать можно только так, «на юру». В крайнем случае, «на самом юру».

М.КОРОЛЕВА – Да-да, без предлога НА слово «юр» мы не произносим. Так что же такое юр? Тут нам толковые словари, особенно современные, как раз не помощники, надо обращаться к словарям этимологическим.

О.СЕВЕРСКАЯ - Такое слово (отдельное, без предлога) действительно было. Юр – так называли, по Далю, бойкое место, торг, базарную площадь, а также водоворот или сильное течение. И скрывается существительное «юр» в словарной статье глагола «юрить»: метаться, суетиться, соваться, спешить.

М.КОРОЛЕВА - Мы не пользуемся сейчас глаголом «юрить», так же как и существительными «юрА» и «юрИла» (беспокойный человек, непоседа, егоза), как и прилагательными «юрОвый» и «юровАтый». Зато по-прежнему пользуемся словом «юркий», а оно ведь как раз от глагола «юрить»!
 

Пора вылечиться от болезни европоцентризма.

До сих пор среди не только отпетых либералов, но и многих простых людей бытует расхожее мнение о нашей еще не достаточной "европейскости", подразумевающее, что мы – захолустье Европы, дикое и непросвещенное, которое непременно должно отдаться на воспитание "цивилизованному миру". Это одержимое стремление втиснуться "в Европу", пусть даже с полной потерей своей идентичности, исходит из убежденности в том, что существует лишь одна цивилизация – европейская. Этот взгляд готов признать Русь лишь в той степени, в какой она готова раствориться в Европе, ибо Европа для него и есть все человечество, а отказ от «европейскости» равнозначен отказу от статуса человеческого.

Но в этой статье я хочу сосредоточиться на том, что такое Европа. Ибо считаю, что нам надо раз навсегда отделаться от ошибочного приравнивания цивилизационного понятия «европейское» и моральной оценки «хорошее и правильное». Основанием для этого зачастую служит географическое определение Европы, простирающейся до Урала. Смешение этих трех понятийных уровней приводит к путанице и напоминает в буквальном смысле блуждание в трех соснах. Так что же такое Европа?
 

В Древней Греции Европой сначала называли всю известную землю к западу от Эгейского моря, противопоставляя ее Азии, лежащей к востоку (и по сей день этот полуостров, на котором сейчас расположена Турция, называется Малая Азия). Поскольку географические познания вначале были весьма ограниченными, то Эгейское море воспринималось как граница между частями света: в Азии солнце восходило, в Европе – закатывалось. Отсюда и этимология слова «Европа» – страна заката. Со временем же, когда были освоены земли черноморского бассейна, граница Европы была «отодвинута» до Дона (Танаис на древних картах). Почему именно до Дона? Все очень просто: древние греки дальше не проникли, и земли к востоку для них лежали уже за границей «цивилизованного мира». Тогда же и возникло поверье о варварах, живущих к востоку от Европы. Варварами назывались иноязычные этносы, говорящие на непонятных языках. (До сих пор в русском языке живут похожие слова, означающие непонятную речь: «ворковать» – когда влюбленные разговаривают на только им понятном языке; «ворчать» – бурчать что-то неразборчивое; «варнякать» – нелитературное грубое слово, означающее неприятную речь.) Это потом слово «варвар» стало признаком дикости, жестокости, грубости и вандализма. Кстати, слова «вандал» и «варвар» стали синонимами именно потому, что племена вандалов принимали самое активное участие в разорении разложившегося и уже не способного к сопротивлению Рима (IV-V вв.). Эти события впоследствии укрепили представление о том, что восточные племена (варварские по самому определению) являются непременно плохими. Мол, Европа всегда страдала от набегов азиатских варваров, грабивших «цивилизованных европейцев». Итак, в античности граница Европы была «отодвинута» до Дона, ибо греческие поселения распространились именно до этих пределов.
 

Лингвисты записывали слова и шутки за южноуральскими рабочими.

Авторы словаря языка уральских рабочих верят в то, что их проект поможет вернуть престиж профессиям токаря, сварщика или лепщицы пельменей. Издание готовится к выходу в ЧелГУ. Филологи уже собрали материал и сделали первые выводы.
 

Словарь опубликуют на грант Российского гуманитарного научного фонда, который челябинский вуз выиграл в 2009 году.
 

— Когда мы подавали заявку, то подумали: кто кроме уральских лингвистов сможет раскрыть языковую личность рабочего? — рассказывает Елена Голованова, доктор филологических наук, профессор кафедры теории языка ЧелГУ. — Мы располагаем богатейшим материалом устной профессиональной речи, которую обязательно нужно изучать. Об этом говорили и наши преподаватели. К примеру, профессор Александр Иванович Лазарев занимался рабочим фольклором. Записывал песни, предания, легенды, бытующие на Урале.
 
 

Материал собирали студенты и ученые. Они раздавали своим родственникам, друзьям и знакомым из рабочей среды специальный вопросник. Испытуемому предлагалось ответить, как называется продукция, сырье, материалы, бракованные изделия и разные помещения на его заводе — типа «тошниловка» вместо столовой. Рассказать страшные истории о «гиблых» местах на территории цехов. Обозначить, как принято здороваться с коллективом, прощаться в конце смены и привести еще какие-нибудь примеры из болтовни на работе.
 

Между страной отправления и страной прибытия есть третье пространство, в котором оказываются все эмигранты. Это зона одиночества, это блеск и нищета двуязычия, богатство и проклятие поликультурности.

Спросите, чувствую ли я себя финном? Нет. Русским? Нет. Может быть, я человек без родины?

Мы, иммигранты первого поколения, уже не те, но еще и не эти. Даже несмотря на двуязычие многих из нас (или именно вследствие?), мы не финны и не русские. Мы между. Кто мы – экзотические цветы без корней, приговоренные завянуть, или сорняки, успешно захватывающие новые пространства? Или мы формируем какую-то свою, отдельную грядку?

Третье пространство означает отрыв от дуализма, жестких противоположностей. В нашем случае такой парой является «финн-русский». В третьем пространстве противопоставление стирается и на смену формулы «или-или» приходит «и то, и другое». Проблема переходит от противопоставления и разграничения к взаимовлиянию.

Характерно, что идентичность уже не определяется по одному этническому или культурному признаку. Двойная идентичность эмигранта формируется как страной отправления, так и страной прибытия. В лучшем случае там (или здесь) рождается нечто новое. Третье пространство есть зона, в которой подвергшийся перемене человек может осознать кто он, где он и куда идет.

Встреча с неведомым и погружение в третье пространство есть всегда очень персональный, даже интимный опыт. Правил нет, законов нет. Единственное, чего стоит придерживаться, это готовность выслушать другого, постараться понять.
Этнически и культурно гомогенное финское общество столкнулось лишь в последние десятилетия с явлением поликультурности. Финское общество еще не готово к этому, финны еще не осознали, что с увеличением иммиграции они и сами оказываются все больше в третьем пространстве, на стыке, на перекрестке.

Переехав в Финляндию иммигрант попадает в ситуацию, в которой его этническая, или вернее биологическая финскость не значит ничего. Все решает язык, культура и социальные навыки. Этническая финскость остается в тени культурной русскости. Многие ингерманландцы под давлением внешней оценки начинают чувствовать себя русскими. К какой-то стае надо прибиться, и раз «в финны не гожусь», то лучше «буду русским». Парадокс продолжается: чувствовавший себя нерусским в России становится русским за границей.

Двуязычие и поликультурность всегда приветствуются на официальном уровне, их обогащающее влияние декларируется обществом. В повседневной и реальной жизни дело обстоит зачастую прямо противоположным образом, знаю это по собственному опыту как в Финляндии, так и в России. Поликультурность мыслится как богатство для преобладающей культуры. Большинство предполагает, что меньшинства нужны для увеселения своей экзотической культурой, для обогащения культуры большинства. Меньшинства же не хотят роли шута, для них поликультурность зачастую проклятие, они хотят освободиться от него, слиться, забыть.

Мы знаем, как за пределами туристических центров финны косятся, когда рядом кто-то радостно и громко болтает на фарси или русском. Иммигранты не говорят по-русски публично, во всяком случае за пределами столичного региона. Те кто говорит по-русски на улице, - это либо туристы, либо студенты. Если к иммигранту приезжают гости из России, их просят не говорить по-русски на лестнице и на балконе. Русских не встретишь в барах и пабах, во всяком случае там, где они живут: ведь веселящиеся в ресторане русские — это, конечно же, бандиты, наркодилеры, которые гуляют на темные деньги. Так могут подумать. Поэтому лучше молчать, не выделяться, а прятаться, сливаться. Сомалиец не может спрятаться, поэтому ему нет смысла и молчать.

Принцип работы мозга всегда интересовал ученых. В результате проведенного недавно эксперимента они выяснили, какая часть нашего серого вещества отвечает за распознание нужных звуков.

Вы замечали, что без труда слышите собеседника в шумных местах (конечно, если вам интересно то, что он говорит)? Месяц назад ученые Колумбийского университета провели эксперимент, который помог выяснить, какая часть мозга отвечает за концентрацию на определенных звуках.

Процесс

В исследовании участвовали шесть пациентов, страдающих эпилепсией. Временно в их мозг вживили электроды для определения зоны, отвечающей за припадки. Сегодня эта процедура является общепринятой при тяжелых формах заболевания. Ученые синхронно показывали две видеозаписи с людьми, рассказывающими короткие истории. Участникам надо было сконцентрироваться на одной из звуковых дорожек.

Результат

Ученым удалось сделать открытие: определились части коры головного мозга, отвечающие за дешифровку речи, то есть за ее восприятие. Также исходя из результатов стало ясно, какие из нейронов способствуют игнорированию акустической информации, а какие — концентрации на ней.