Специалисты считают, что онлайн-провокаторы страдают от чувства собственной незначимости, и советуют их игнорировать.

Все мы знаем из мультфильмов и детских рассказов о троллях. Эти создания, пришедшие к нам из скандинавской мифологии, всегда изображались как уродливые существа, которые пакостили людям. Согласно легендам, тролли боялись света — на солнце они тотчас превращались в камень. Потому жили в пещерах или густых лесах.

C популяризацией интернета тролли обрели человеческий облик. Теперь этим словом называют людей, которые подолгу сидят в cети и, следуя заветам скандинавских собратьев, продолжают портить людям жизнь. Они пишут пользователям гадости в интернете и провоцируют тех на конфликт. Тролли по-прежнему не любят света и редко выходят из своих пещер, предпочитая мониторы компьютеров. Сетевых задир развелось так много, что появился даже специальный термин — троллинг (от англ. слова trolling — «ловля рыбы на блесну»).

Троллинг как социальная агрессия.

«Явление троллинга заключается в том, что человек размещает на виртуальных ресурсах провокационные сообщения, вызывая бурные дискуссии и конфликты, — говорит социолог Евгений Копатько. — Чаще троллинг — это форма социальной агрессии. Его цель — вызвать негативные реакции участников форумов. Очевидна и цель тролля — получение удовлетворения от того, что он находится в эпицентре конфликтов. Троллинг — это способ самореализации людей, испытывающих чувство собственной социальной незначимости. И поскольку интернет — это территория безнаказанности, они могут не волноваться, что придется нести ответственность за свои поступки. Троллинг стал частью нашей культуры. На мой взгляд, это не самое лучшее явление. Проблема однозначно есть, и будет существовать до тех пор, пока живут люди, которым нравится вариться в таком соусе отношений».

Плюсы тролинга.
Социолог Наталья Бойко, наоборот, считает, что троллинг — явление скорее положительное, чем негативное: «Все зависит от того, на какую аудиторию он рассчитан. Если тролль закинул тему для обсуждения на форум, где сидят взрослые адекватные люди, то в результате они начинают развивать мысль — и ничего в этом плохого нет. Негативный же окрас троллинг приобретает в среде подростков, которые лишь обмениваются оскорблениями. В последнее время активные пользователи Сети перестали реагировать на такие провокации. Потому зачастую жертвами троллинга становятся люди, редко пользующиеся интернетом».

О. – Что бы такое почитать о русском языке? Чтобы и не скучно, и полезно. Этот вопрос нам часто задают.

М. – Мы по мере возможности на него отвечаем. А сегодня хотим это сделать с помощью рекомендаций Максима Кронгауза – уж к ним-то вы точно прислушаетесь.

О. – Можно, конечно, и на английском что-нибудь почитать… но как бы это не оказалось вредным.

М. – Почему – поймете чуть позже. Пока – о русском языке.

О. – Языковед Максим Кронгауз на сайте Постнаука.ру рассказывает о пяти книгах, которые не только рекомендует, но и сам перечитывает с удовольствием. По словам нашего коллеги, к ним вполне приложим эпитет «классические», а если добавить пафоса, то это вообще книги-легенды. Три из них популярные, две – научные. Но (и это редчайший случай) даже две монографии может с удовольствием читать или просматривать неспециалист. С них Кронгауз и начинает.

М. – Сергей Карцевский, «Язык, война и революция». Эта небольшая книга вышла в Берлине в 1923 году. В ней - необычайно интересные наблюдения над изменением русского языка в начале двадцатого века, а точнее – с 1905 года. Автор в ту пору уже эмигрант, и это позволяет ему быть более откровенным, чем языковедам, которые жили в Советском Союзе.

О. - Именно Сергей Карцевский, например, сохранил для нас всевозможные названия ЧК: от чрезвычайки, чайки и черезчурки до Верочки (Всероссийская ЧК), Манечки и Эмочки (Московская ЧК).

М. - И это от него мы узнали, что выражение «Вера Михайловна» означало высшую меру наказания, а «умереть от угрызения совести» – быть расстрелянным.

О. – Книга Карцевского читается с огромным интересом, доступна для всех, уверен Кронгауз.

М. – Собственно, так же, как еще одна монография – Афанасия Селищева, под названием «Язык революционной эпохи. Из наблюдений над русским языком (1917–1926)». До сих пор она остается самым полным описанием тогдашнего языка.

О. – При этом русский описывается на фоне французского языка XVII–XVIII вв., что позволяет увидеть поразительные аналогии. В советское время книга хранилась в спецхране, и трудно даже понять, почему автора не посадили сразу. Приведем одну цитату, которую сам Афанасий Матвеевич Селищев приводит как цитату из газеты «Рабочая Москва»: «Недаром некоторые поговаривают: – Говорит непонятно – значит, большевик…».

М. - Селищева все-таки арестовали в 1934 году по делу «Российской национальной партии» и осудили на пять лет лагерей. На свободу он вышел совершенно больной, но досрочно – в 1937 году. Умер в 1942-м. И книга его – выдающийся памятник эпохе и русскому языку того времени.

О. – А вот Корней Чуковский, книга «Живой как жизнь». Кронгауз называет ее своей самой любимой книгой о русском языке. Писатель, переводчик, критик, - он понимал язык так, как понимают его лингвисты, и это поистине удивительно. Он не ужасался неграмотности окружающих, ошибкам молодежи и т.п. (или, по крайней мере, не только ужасался), но сознавал неизбежность изменений языка и его норм. М. – При этом многие мысли и слова Чуковского кажутся написанными о нашем времени. Например: «Но вот миновали годы, и я, в свою очередь, стал стариком. Теперь по моему возрасту и мне полагается ненавидеть слова, которые введены в нашу речь молодежью, и вопить о порче языка. Тем более что на меня, как на всякого моего современника, сразу в два-три года нахлынуло больше слов, чем на моих дедов и прадедов за последние два с половиной столетия» (напомним, что книга вышла в свет в 1962 году).
 

Алексей Царегородцев о том, как найти нужные слова для названия бренда.

Ежегодно в Роспатент, по некоторым данным, подается примерно 50 тыс. заявок на регистрацию "словесных обозначений". Объем такой, что может показаться, будто "свободных и красивых" слов в русском языке почти не осталось. Ведь даже в самых толстых отечественных словарях всего 60-80 тыс. понятий. Где же взять "нужные слова", рассказывает генеральный директор брендинговой компании REALPRO Алексей Царегородцев.

Ответ на вопрос не так прост. За сухой формулировкой "словесное обозначение" скрывается мудреный процесс подбора ключей, открывающий суть продукта, услуги, компании. Имя – это, если хотите, "выстрел в самое сердце" потребителя. Это, да простят меня некоторые за лирическое сравнение, - как стрела Амура. Попала – возникло притязание. Пролетела мимо – время, деньги, симпатии – в корзину. Имя – ключ. А значит, удачный нейминг – возможность меньшими средствами решить задачу позиционирования и донесения УТП до адресата. Правильное имя совершенно бесплатно будет каждый день формировать нужные ассоциации у клиента и обеспечивать продуманное авторами нейма первое впечатление, которое значительно увеличивает шансы на покупку.

Они такие разные…

Сегодня рынок охотнее реагирует на товары с «говорящими» названиями.
 

Рассказ о том, что 8 сентября – в Международный день грамотности – быть безграмотным особенно опасно.

Самая тайная из известных организаций – это Комитет По Спасению Слов, или по-другому – орфоэпики-террористы. Их жертвами становятся те, кто неправильно произносит слова, ошибается в ударениях и пренебрегает языковой нормой.
Раз – орфоэпик-террорист слышит, как ты на работе, на улице, в очереди, на автобусной остановке говоришь вместо «так много» – «столько много», вместо «тОрты» – «тортЫ», вместо «кулинАрия» – «кулинарИя» или «довлеть над…»; и тебя берут на заметку, за тобой устанавливается слежка.
Два – следя за тобой, орфоэпик убеждается, что твоя ошибка не случайна, что ты злостный нарушитель чистоты логосферы, что в твоей речи навсегда поселились «лОмоть» – вместо «ломОть», «мелькОм» – вместо «мЕльком», «крЕмень» – вместо «кремЕнь», «зЕро» – вместо «зерО».
Три – тебе делается первое замечание, а со стороны это выглядит так: незнакомый человек мягко поправляет тебя, когда ты произносишь «намерЕние», а не «намЕрение», «катАлог», а не «каталОг», и теперь все зависит от того, прислушаешься ли ты к голосу коллективного разума или нет.
Четыре – ты продолжаешь говорить «туфлЯ», «стОляр», «мАляр», «позвОнит», «по срЕдам», «свеклА», «укрАинский», а кто-то (необязательно тот же самый человек, что и в прошлый раз) уже в более жесткой форме (иногда орфоэпики позволяют себе использовать насмешку или уничижительную интонацию: при втором предупреждении это считается приемлемым) делает тебе замечание: «тУфля», «столЯр», «малЯр», «позвонИт», «по средАм», «свЁкла», «украИнский». С этой минуты твоя жизнь в твоих руках: третьего предупреждения не будет.
Пять – орфоэпик убеждается, что ты неисправим, что ты закоренелый преступник, что ты по-прежнему ударяешь «жАлюзи», «диспАнсер», «сливОвый», «факсимилЕ», «флюорографИя», «ржавЕть» «Искони», «щАвель», когда правильно – «жалюзИ», «диспансЕр», «слИвовый», «факсИмиле», «флюорогрАфия», «исконИ», «ржАветь», «щавЕль».
Все, ты приговорен.

Лучше быть немым, чем мертвым

Вынесенный тебе приговор – это необязательно смертная казнь: смертная казнь, как известно, всего лишь высшая мера. Обычно орфоэпики (у них очень серьезные связи, очень-очень длинные руки и очень-очень-очень большие возможности) ограничиваются тем, что снимают лингвопреступников с должности, увольняют их с работы, уводят от них жен, устраивают приговоренным публичные разоблачения и обструкции (то есть натурально – закупорки). Вот несколько примеров. Пускай те, кто регулярно нарушал языковые нормы, выскажутся сами.
Филипп Киркоров: «В песне «Выдумать» я четыре раза употребляю слово «баловАть» и все время ударяю его на первый слог. Эту песню я исполнил на концертах пять тысяч шестьсот двенадцать раз, а сколько ее прокрутили по радио и телевидению, и не сосчитать. Вы даже не представляете, что сейчас со мной происходит».
Алексей Кортнев, певец, композитор: «Ведь хорошая же у нас была группа – «Несчастный случай». И тексты глубокие, и музыка не попсовая. А вот со словом «жерлО» отношения не сложились. И в песне «Сталинский сокол» из альбома Mein Liber Tanz (1995) и в песне «Столбы» из альбома «Межсезонье» (1996) я почему-то ударяю это слово на первый слог. Казалось бы, что мешало полезть в словарь, проверить ударение? Ой, а сейчас еще вспомнил. В заглавной для того альбома песне «Межсезонье» я спел «бАлую душу». Прям как Киркоров. Что вам сказать? Теперь вот снимаюсь в телесериалах, мыльных, извините, операх».
Эстрадный певец Юрий Антонов: «Мы начинали одновременно с Валерой Леонтьевым. Нас еще постоянно сравнивали друг с другом и все считали чуть ли не соперниками. Валера успешно выступает до сих пор, а обо мне уже ничего не слышно. Знаете почему? Помните песню про улочки – «Пройду по Абрикосовой…»? Так вот, в ней я три раза произношу названия улиц как «грушЕвые», а такого слова нет ни в одном словаре, а есть «грУшевые».
Роман Билык, группа «Звери»: «Угораздило ж меня в песне «Быть добрее» сказать «красивЕе» вместо «красИвее». Как черт дернул! Вроде ж всегда по русскому «пять» было и диктанты на «отлично» писал. Теперь даже думать боюсь, что ждет меня и моих «Зверей» в будущем. Скорее всего – ничего хорошего».

Чужой язык кажется логичным, потому что ты учишь его грамматику. Свой — загадка, потому что ты его знаешь, не изучив. Что позволяет и что не позволяет русский язык, определяет цензор, который сторожевым псом сидит в мозгу — все понимает, но сказать не может, тем паче — объяснить.
Чтобы проникнуть в тайну нашего языка, надо прислушаться к тем, кто о ней не догадывается. В моем случае это — выросшие в Америке русские дети. Строго говоря, русский язык — им родной, ибо лет до трех они не догадывались о существовании другого и думали, что Микки-Маус говорит не на английском, а на мышином языке.
Со временем, однако, русский становится чужим. Ведь наш язык не рос вместе с ними. Так, сами того не зная, они оказались инвалидами русской речи. Она в них живет недоразвитым внутренним органом. Недуг этот не только невидим, но даже не слышан, ибо и те, кто говорит без акцента, пользуются ущербным языком, лишенным подтекста. О нем, как о подсознании, узнаешь не всегда, исподволь, обиняками и от противного. На чужом языке мы уже, мельче - и грубее.
— По-английски, — сказала мне переводчица, — Все русские — хамы. Вы говорите «please» в тысячу раз реже, чем следует. Но это — не ваша вина, а наша. Вернее — нашего языка, который одним словом заменяет бесчисленные русские способы вежливо выражаться даже по фене и матом. Чтобы слыть учтивым, вам достаточно назвать селедку «селедочкой», чего на английский не переведешь вовсе. Ведь «маленькая селедка» — это малёк, а не универсальная закуска, славное застолье, задушевный разговор до утра — короче всё то, за чем слависты ездят в Москву и сидят на ее кухнях.
— А то! — обрадовался я, ибо мало что в жизни я люблю больше отечественных суффиксов. В каждом хранится поэма, тайна и сюжет. Если, скажем, взять кота и раскормить его, как это случилось с моим Геродотом, в «котяру», то он станет существенно больше — и еще лучше. «Водяра» — крепче водки и ближе к сердцу. «Сучара» топчется на границе между хвалой и бранью. Одно тут не исключает другого, так как в этом суффиксе слышится невольное уважение. Попробуйте обойтись без суффиксов, и ваша речь уподобится голосу автомобильного навигатора, который не умеет, как, впрочем, и многие другие, склонять числительные и походить на человека. Приделав к слову необязательный кончик, мы дирижируем отношениями с тем же успехом, с каким японцы распределяют поклоны, тайцы — улыбки, французы — поцелуи и американцы — зарплату. Суффиксы утраивают русский словарь, придавая каждому слову синоним и антоним, причем сразу. Хорошо или плохо быть «субчиком», как я понял еще пионером, зависит от того, кто тебя так зовет — учительница или подружка. Дело в том, что в русском языке, как и в русской жизни, нет ничего нейтрального. Каждая грамматическая категория, даже такая природная, как род, — себе на уме.
— «Умником», — тонко заметил Михаил Эпштейн, — мы называем дурака, а «умницей» — умного, в том числе — мужчину.
Все потому, что русский язык нужен не для того, чтобы мысль донести, а для того, чтобы ее размазать, снабдив оговорками придаточных предложений, которые никак не отпускают читателя, порывающегося, но не решающегося уйти, хотя он и хозяевам надоел, и сам устал топтаться в дверях. На пороге общение клубится, вихрится и не кончается — ни у Достоевского, ни у Толстого. На многотомном фоне родной словесности лаконизм кажется переводом с английского, как у Довлатова, который учился ему у американских авторов задолго до того, как к ним переехал.

Максим Анисимович Кронгауз, российский лингвист, директор Института лингвистики РГГУ рассказал об особенностях речевого этикета, вежливости русского языка и его идеологической силе в передаче «Наука 2.0» — совместном проекте информационно-аналитического портала «Полит.ру» и радиостанции «Вести FM». Это не прямая речь гостя передачи, а краткое содержание.

Речевой этикет

Приветствие, прощание, благодарность, извинение - это способы речевого поведения. С их помощью не сообщают информацию, а устанавливают отношение с собеседником. Мы все примерно понимаем, что это такое.

Я могу установить более тесное отношение — скажу «привет». Если я близкому человеку скажу «добрый день», это будет настораживать, потому что так я устанавливаю нейтральную дистанцию. Выбор языковой формы фактически задан еще до того, как она произнесена. У меня почти нет выбора. Иногда есть минимальный выбор, если хочу установить нестандартные отношения. Например, разорвать дистанцию, сблизиться с человеком быстрее. Могу выбрать фамильярную форму — перейти на «ты», хотя ситуация к этому не располагает. Бывает степень языковой агрессии. Так что речевой этикет и сами этикетные формулы - это способ установить и поддерживать отношения.

Наша этикетная система очень богата на обращения, но у нас мало нейтрального.

Хрестоматийное замечание М. В. Ломоносова: «Карл Пятый, римский император, говаривал, что гишпанским языком с Богом, французским — с друзьями, немецким с неприятелем, италианским — с женским полом говорить прилично. Но если бы он российскому языку искусен был, то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно, ибо нашел бы в нем великолепие гишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность италианского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языков» — спустя два с половиной века удивляет тем, что в подробном перечислении вовсе отсутствует язык аглицкий, который сегодня уверенно идет не то что к главенству, но даже и к безраздельному господству в науке и высшей школе. За столь исторически краткое время такие большие перемены.

Эффективность, этот бог века сего, выражающаяся в рейтингах вузов и в научных рейтингах, так неблагосклонна к русской науке и высшей школе отчасти еще и потому, что все эти рейтинги полностью англизированы. Университеты ранжируются таким образом, что заведения, где преподавание происходит по-английски, имеют явное преимущество перед прочими. Что и объясняет тот удивительный перекос, когда европейские (и не только российские, и не только восточноевропейские) университеты со славной многовековой историей либо вообще не входят в первые 200, либо занимают место в самом хвосте, тогда как наверху оказываются университеты англосаксонского мира — в том числе и весьма малоизвестные. Дело может объясняться не только гибелью Европы, но и моноязычностью рейтинга. Высшая школа должна говорить по-английски и только по-английски — или ее не существует. То же и с индексами цитируемости.

На первый взгляд такое положение дел, может быть, представляет известные трудности для людей, недостаточно способных к английскому языку (хотя при такой неспособности зачем же и наукой заниматься?), но в принципе является отражением очень давней и почтенной традиции. Возьмем время зарождения университетов в Европе и целые века последующей университетской традиции — латынь была языком учености от Испании до Польши и от Южной Италии до Ирландии. Именно это обеспечивало универсальность этой традиции, послужив подножием ученого интернационала. Сейчас — времена меняются — всеобщим языком учености стал английский, и что же в этом плохого?

Как часто друзья и родственники, не связанные с IT, просили вас рассказать, что нового на работе, а вы, увлекаясь, начинали говорить вроде на русском, но совершенно непонятном для них языке? Мы создали наш словарь терминов, в который вошли как внутренний сленг отдельных проектов, так и достояние широкой общественности. Надеемся, эта компиляция поможет айтишникам при необходимости выразить свои мысли на языке маглов, а неайтишникам – понять, что айтишники несут. Ну и просто повеселит всех. Ведь пятница!

Про код и изменения

Код добра – программный код, очевидно содержащий непоправимые улучшения.
Котятоемкий код — очень некрасивое техническое решение. Выражение обязано своим происхождением предположению, что каждый раз, когда программист пишет строчку некрасивого кода, бог убивает котенка.
Непоправимо улучшить – запилить годное, но не до конца проверенное изменение функционала. Синоним — необратимо улучшить.
Мясной коммит (ковровый коммит) – правка, судя по количеству и характеру изменений, наверняка содержащая непоправимые улучшения.
Тупач – очень срочная задача, результаты работ по которой должны попасть в бранч для выкатываемой версии. Образовано от to patch.
Минорный тупач – задача горит – сильнее некуда, но уж очень мелкая.
Глубокий ToDo Later — (отправить задачу в глубокий тудулейтер) статус задачи в таск-трекере отложена на неопределенный срок.

Лингвистическая гибкость иногда намного полезнее политической.

Такие ситуации, когда хочется раздвоиться, у журналистов, да и не только у них, случаются часто. Рассказываешь, к примеру, о граффИти (как указывает словарь), а твой собеседник говорит только «грАффити»; приходишь на курсы иностранного языка, спрашиваешь у преподавателя что-нибудь про апострОф (как указывает словарь), а он тебе отвечает про апОстроф. И так далее — примеров много.

Но есть и такие, у кого эта двойственность усугубляется еще и политической составляющей, и тогда вообще непонятно, что с этим делать. Именно в такой ситуации раздвоения в русскоязычном пространстве оказалось в последнее время сочетание «на/в Украине». Поясню, что речь тут не о том, как правильно (об этом сказано уже все, что только можно и нельзя), а о том, что делать на этом языковом распутье: раздваиваться, быть слугой двух вариантов или все-таки придерживаться одного? И что будет со временем с самой языковой традицией, которую, казалось, ничем не пошатнешь?

Многие российские журналисты в последнее время уезжают на Украину — и оказываются как раз в этой лингвистической западне. Сначала раздваиваются: в России говорят «на Украине» в соответствии с правилами, на Украине используют вариант с предлогом «в». Впрочем, некоторые, видимо устав от двойственности, выбирают один вариант.

«Каждый российский журналист, работающий на Украине, сталкивается с непростым выбором: соблюдать правила русского языка (“на Украине”) или проявлять языковую толерантность, произнося “в Украине”, — говорит журналист “Эха Москвы” Сакен Аймурзаев. — Как правило, толерантность берет верх. Форма “в Украине” украинцам приятна. Это естественная форма, она не режет слух, не раздражает и не заостряет внимание на предлоге, не отвлекает от сути написанного или сказанного. Известные журналисты с российским прошлым — Савик Шустер и Евгений Киселев — говорят “в Украине”, причем используют такую форму как на территории Украины, так и за ее пределами. Есть еще один распространенный способ: журналисты, находясь в стране, употребляют предлог “в”, а в России говорят "на Украине". Такая двойственность, замечу, касается чаще всего устной речи. На письме те, кто окончательно не перешел к форме “в Украине”, правило русского языка соблюдают и пишут грамотно: “на Украине”».

Вечером 26 августа на летней сцене в парке Горького доктор филологических наук Гасан Гусейнов прочитал публичную лекцию «Глобальный язык и теория заговора».

Лекции предшествовали несколько маленьких предисловий.

Первое маленькое предисловие

Заявленная тема, начал Гусейнов, не совсем филологическая. С одной стороны, язык — это сущность, которая нас всех объединяет. С другой — язык противопоставляет специалистов любителям в гораздо большей степени, чем, например, физика.
Независимо от того, чем человек занимается, у любого есть некое представление о языке, владение устной и письменной речью. Это представление создает у многих ощущение, что наука, изучающая язык и его место в жизни, служит для того, чтобы подтвердить наши исконные представления о языке или опровергнуть, рассказав взамен что-нибудь занятное. Таков общий знаменатель представлений о языке людей, которые специально языком не занимаются.

Второе маленькое предисловие

«Мы с вами живем в эпоху перемен», — продолжил лектор.

Это для наших студентов образ гражданского общества привлекательный. От нас уже 25 лет требуют, чтобы мы свое «неправильное» общество заменили на это, гражданское.

Один уважаемый человек, большой знаток Китая, говоря о наших проблемах, сослался на такую китайскую мудрость: надо время от времени производить «исправление имён». Это значит вспоминать и обдумывать главный, исходный смысл важных слов.

Со временем слова ржавеют, покрываются всякими наслоениями, им придаются новые смыслы. От текста к тексту, от разговора к разговору смыслы эти расходятся.

Часто люди, особенно в разных культурах, начинают понимать эти слова по-разному, а уж если кто-то заинтересован в том, чтобы их смысл исказить, то дело еще больше усложняется. Тут-то и надо «выправлять имена», чтобы понимать друг друга.

Конечно, язык развивается, слова приобретают новый смысл, который принимается молодежью, и требовать от нее, чтобы она вернулась к исходному смыслу, бесполезно. Но тогда надо договориться об употреблении таких слов в разных смыслах и как-то уточнять, что ты имеешь в виду, когда произносишь или пишешь это слово.

Обычно бывает достаточно пояснить это контекстом. А можно договориться исходный смысл забыть и использовать слово в его новом значении. Но это рискованно – кто-то будет манипулировать смыслами и создавать недоразумения. Это обычное дело.

Суть в том, что наше официальное обществоведение, в основном идущее в фарватере западного, не только ложно представляет свойства незападных обществ («традиционного общества», о котором мы уже говорили), но и создает неверный образ альтернативного общества – «гражданского» (т.е. западного).

Сейчас в одном из лучших учебниках политологии сказано: «Гражданское общество – совокупность множества межличностных отношений, семейных, социальных, экономических, культурных, религиозных и других ассоциаций и структур, которые развиваются в данном сообществе вне рамок государства и без его непосредственного вмешательства или помощи» [Политология (рук. А.Ю. Мельвиль). М.: МГИМО, 2009].

Это для наших студентов образ гражданского общества привлекательный. От нас уже 25 лет требуют, чтобы мы свое «неправильное» общество заменили на это, гражданское. На Западе же студентам сообщают исходный смысл этого термина, и он совсем иной.

Думаю, что нам тут в любом случае надо этот исходный смысл знать, потому что он никуда не делся, лишь маскируется современным привлекательным образом.

Исходный смысл понятия гражданское общество таков. В Новое время, по мере того как складывалась современная западная цивилизация («Запад») и колониальные империи, в западной общественной мысли возникло различение двух образов жизни человека – цивилизованного и дикого.

В пределах западной культуры человек живет в цивильном (гражданском) обществе, а вне этих пределов – в состоянии «природы». Представление о гражданском (цивильном) обществе возникло в т.н. натуралистической школе политической мысли, которая противопоставляла «естественное» общество (societas naturalis) «цивилизованному» или гражданскому (societas civilis).

Нам в России не повезло с переводом, в русский язык вошел неудачный синоним из тех, которыми переводится латинское слово. Вышло так, будто речь идет об обществе граждан (от слова город). На деле же в точном переводе «гражданское общество» – это общество цивильное, цивилизованное.

С самого возникновения понятия оно означало оппозицию «цивилизация – природа» и «цивилизация – дикость». Иногда выражаются мягче: «цивилизация – варварство».

Чтобы понять смысл, надо посмотреть, из кого состоит это цивильное гражданское общество и каковы отношения граждан к тем, кто находится вне его, вне этой «зоны цивилизации».

Прежде всего, для возникновения «гражданского общества» понадобилась переделка человека – Реформация в Европе, в XVI-XVII века, освобождение человека от всяких уз с ближними, его превращение в индивида (атом). Возникла совершенно новая антропология, нигде кроме Запада не существующая.

Разрабатывая понятие человека-атома и его взаимоотношений с обществом, английские философы Гоббс и Локк дали представление о частной собственности. Она и стала осью гpажданского общества.

Жан-Жак Руссо в «Рассуждениях о происхождении неравенства» (1755 г.) так писал о возникновении гражданского общества: «Первый, кто расчистил участок земли и сказал: «это мое», – стал подлинным основателем гражданского общества». Он добавил далее, что в основании гражданского общества – непрерывная война, «хищничество богачей, разбой бедняков».

Максим Анисимович Кронгауз, российский лингвист, директор Института лингвистики РГГУ рассказал о трудноизмеряемых тенденциях в языке, влиянии на него гаджетов и курсе компьютерной лингвистики в передаче «Наука 2.0» — совместном проекте информационно-аналитического портала «Полит.ру» и радиостанции «Вести FM». Это не прямая речь гостя передачи, а краткое содержание, пересказанное редакцией «Полит.ру».

О тенденциях в языке

Это трудно измерить. Язык скорее где-то уменьшит, а где-то увеличит. О тотальной тенденции говорить трудно, и когда мы говорим о тенденциях, не надо думать, что определенная тенденция победит. Например, давно известно, что мы плохо склоняем числительные. Преподаватель рассказал, не знаю, правда это или нет: мужчины хуже склоняют числительные, чем женщины. Это квазинаучная истина, и я не стал бы развивать ее.

Однако этого не происходит. Мы уже сто лет плохо склоняем числительные, и кажется, что это не тенденция, а просто так и есть. Так и будет.

Есть тенденции, которые не доходят до конца. Они продолжают существовать, иногда умирают, но они существуют в таком виде, не подавляя остальное. Можно наблюдать тенденции, которые видим сегодня.

М. КОРОЛЁВА: Мы снова возвращаемся к замечательной тепе уменьшительных суффиксов, потому что тему оживила на этой неделе в своем блоге Татьяна Никитична Толстая. Я процитирую. Ее мнение, может быть, не совпадает с мнением ученого большинства, которое к диминутивам, или уменьшительным формам, относится не так радостно, как Татьяна Толстая. «Интересное явление: огромное количество людей боится, БОИТСЯ уменьшительных суффиксов. Им кажется, что это пафосно, слюняво, сентиментально, глупо, по-детски? Я лично совершенно не боюсь уменьшительных суффиксов. Они - прекрасный инструмент, с помощью которого можно передать много оттенков смысла и настроения. Просто ими надо управлять, а не пугаться.

- Морковочки положить? Хлебца? Колбаску кушайте, - это вот все правильно. Так надо, так угощают, так говорят за столом, словами выстраивая защитный колпак, купол над людьми, севшими за трапезу и потому незащищенными, - я выборочно цитирую.

«Вы же не будете говорить: «Ешьте морковь». Она же колом в горле встанет. «Вот колбаса». «Жуй хлеб». Даже на письме слышен грубый голос говорящего. «Рябчиков жуй». «Картофель остыл». «Я поел говядины». Человек за столом раним. Типичное средневековое коварство: позвать на обед и внезапно напасть. Услышьте их в этом контексте. Вот жена мужу говорит в магазине: «Какой сырик купим?» Это она не к сырику любовь испытывает, это она воркует с мужем. И наоборот, эти бессуфиксные, холодные приказы от тиранических жен за 50 своим мужьям – «возьмешь мяса, колбасы по 450», etc. - какое кладбище чувств.

Винцо и водочка. Селедочка под свеколкой. Картошечка. (С сольцой). И с лучком. Маслице, особенно маслице. Колбасынька. Яичечко. Сырик. На хлебушке. Потом чаёк». Это всё Татьяна Толстая.

О. СЕВЕРСКАЯ: Кстати, насчет научного сообщества. Светлана Тер-Минасова, большой специалист по межкультурной коммуникации, профессор МГУ, она считает, что всё это хорошо, что так проявляется нежность русской души. Но есть и другие мнения. В частности, Владимир Иванович Даль считал это лакейской вежливостью. Это процветает, причем принимает всё новые и новые формы.

Еще в начале 2000-х годов Татьяна Устинова, поймав усиление этой тенденции – она, кстати, очень чутко реагирует на все изменения языка, - писала про то, как героиню встречали, поселили в строеньице, оно оказалось дачкой на одного или на двоих, ей предлагали халатик – в общем, была масса диминутивов. Но то, что меня абсолютно убило, - что ее потом встретили на телевидении, где она должна была выступать, и попросили – шубочку вашу, пожалуйста. Это было охарактеризовано Татьяной Устиновой именно как некое лакейство. Сфера обслуживания, действительно, изобилует этими формами. Популярное заведение фаст-фуда приглашает: «Свободненькая касса». Скоро будет «свободненькая кассочка». Такого я еще не слышала, но это вполне возможно. Но появилось нечто новое. Появились вкусняшки, стройняшки, пичальки.

Наше инстинктивное стремление к уединению и неприкосновенности частной жизни возникло в племенном обществе, где не было стен. Поэтому неудивительно, что мы такие безнадежные болтуны и любители общения.

В октябре 2012 года женщина из Массачусетса по имени Линдси Стоун (Lindsey Stone) поехала в командировку в Вашингтон, и там посетила Арлингтонское национальное кладбище, где похоронены американские герои различных войн. Присев рядом с надписью «Молчание и уважение», она подняла средний палец и притворилась, что кричит, а коллега женщины в этот момент сфотографировал ее. Такой ребяческой клоунадой в свое время занималось большинство из нас (по крайней мере, я занимался), и когда-нибудь сделанный снимок мог увидеть кто-то из друзей или родственников владельца фотоаппарата. Но в нашу эпоху всемирного общения Стоун разместила эту фотографию в своем профиле в Facebook.

Спустя несколько недель появилась целая страничка под названием «Уволить Линдси Стоун», которую населили комментаторы, кипящие от возмущения в связи с осквернением почитаемого места. Гнев дождем пролился на работодателя Стоун, каким является некоммерческая организация, помогающая взрослым людям с особыми потребностями. Работодатель неохотно принял решение о том, что Стоун и ее коллеге лучше уйти.

В последнее время разоблачения Эдварда Сноудена, показавшие эпические масштабы государственной слежки, вызвали к жизни седовласого призрака «Большого брата». Но маскарадные презентации о программе Prism и ее самовосхваляющий логотип показались мне свидетельством того, что АНБ это не тайная клика неумолимых и всезнающих надсмотрщиков, а кучка людей в мятых костюмах, сидящих в своих жалких клетушках и пытающихся убедить друг друга в собственной значимости. В конце концов, к чему государственная слежка, когда мы и так прекрасно справляемся с этой задачей, шпионя друг за другом. Большой брат не следит за нами; он, как и все остальные, сам себя фотографирует, а потом размещает эти снимки в Instagram. И он наверняка никогда не задумывался о том, что может случиться с той фотографией, где он позирует с косячком марихуаны.

Самые популярные фамилии в Украине — Шевченко, Мельник и Бойко. Причем Мельниками можно заселить всю Керчь, Шевченко хватило бы на Никополь, а Бойко — на Ужгород. Интересно, что популярные в России фамилии (у наших соседей это Смирнов, Иванов и Кузнецов), в Украине не входят и в первую десятку. Но их все же немало: тех же Ивановых насчитывается около 90 тысяч.

А самые редкие фамилии в нашей стране зачастую сложно произносимы. Среди них: Абдугафаров, Абибулла, Алябьева, Бордзика, Брихаря, Мкориз, Люфт, Лихогвор, Зэз, Зацеркляный, Ех, Дурандина, Дуду, Дирбаба, Гроб, Виер и Гегель (у их представителей менее 50 однофамильцев в Украине).

Кстати, в Украине живет немало представителей и самых популярных мировых фамилий. Например, китайцев по фамилии Ли в мире насчитывается более 100 миллионов человек. В нашей стране носителей этой фамилии — более 2 тысяч. Вторую в мире по популярности фамилию Чжан (тоже около 100 миллионов человек) в Украине носят 449 человек, фамилию Ван или Ванг (более 93 миллионов человек) — около 1700 украинцев. Людей по фамилии Нгуен (а их более 36 миллионов в мире) в нашей стране — около 3 тысяч. Кроме того, в мировую десятку входят фамилии Гарсия, Гонсалес, Эрнандес, Смит, Смирнов и Мюллер. Смирновых, по данным телефонных баз, у нас более 45 тысяч. Кроме того, в Украине живет 131 Мюллер, 29 — Гарсия, 53 Гонсалеса, 19 Эрнандесов и 46 Смитов.

М. - Когда человек слышит речь своей деревенской бабушки или прабабушки, он сразу приходит к выводу, что та речь, которую используют в деревне, сильно отличается от литературной. И задается вопросом: а почему говорят именно так?

О. – Но если обычному человеку думать об этом, в общем, некогда, то для ученых это работа. Последуем за ними, вместе с Интернет-порталом «Постнаука». Узнаем много интересного!

М. - Интерес к изучению народной культуры возник сравнительно (для истории науки) недавно, в XIX веке, в 60-х годах.

О. – Ну да, в рамках в рамках тогдашней концепции общества под названием «внимание к простому человеку». Именно в это время начинается не только этнографический, но и самостоятельный лингвистический процесс освоения этой области знания — народной культуры. Появляется наука, которая называется русская диалектология.

М. - Надо сказать, в то время она ещё не была самостоятельной, не была выделена из филологии. Тем не менее, даже тогда диалектология уже ощущалась как отдельная наука. Начинаются диалектологические экспедиции, исследование языка сельского населения, который очень отличается от языка населения городского. В 1914 году выходит первый обобщающий труд - «Опыт диалектологической карты русского языка в Европе с приложением очерка русской диалектологии».

Много-много новых старых слов, которые разнообразят ваши ругательства и сделают их более изощренными.

Русский язык чертовски богат, в том числе на ругань, обзывательства и обидные эпитеты. А мы в своей речи используем лишь малую часть предоставляемых нам возможностей. Ну кого удивишь «дураком», «скотиной» или «бестолочью». А можно назвать человека (только того, кто действительно этого заслуживает, конечно) так, что он точно поймет, что его только что обозвали, но вот кем именно не совсем ясно. Оторопь, привлечение внимания, заинтересованность, а затем и уважение с восхищением вам гарантированы, если вы будете употреблять в своей речи те богатства, которые подарил нам старинный русский язык и разнообразные диалекты.

В этом материале AdMe.ru представляет вам несколько десятков таких слов, поделенных на категории для пущего удобства. Теперь вы будете знать, что если вас назвали «захухрей», то с утра вам просто надо было лучше причесаться.

Обзывательства про ум

Баламошка — полоумный, дурачок

Божевольный — худоумный, дурной

Божедурье — дурак от природы

Королобый — крепкоголовый, тупой, глупый

В жизни горожанина все время возникают новые явления: стричься теперь положено в барбершопе, а мороженое есть в джелатерии. Обычные котлеты уже не в моде — их сменили митболы с фалафелем. Редакция «Бумаги» не всегда сама может разобраться, что положено делать в поп-ап-кафе и плей-лофтах, теряется, когда слышит о мастхэвах, некоторые всерьез смущаются, когда им предлагают «попитчить идею». Чтобы не путаться впредь самим и не путать читателей, редакция запускает проект, в котором разберется в новом лексиконе горожан, модников и айтишников.

В первом выпуске все то, что положено знать обычному петербуржцу: лифтолуки, корнеры, капкейки...

Антикафе

В кафе на первом месте гастрономические радости, в антикафе — потраченное время, за которое здесь и платят. Максимум, на что можно рассчитывать: печенье, чай, кофе.

 Байопик

(от англ. biographical picture — биографическая картина)
Биографическое кино о жизни замечательного человека.

Заведующий отделом экспериментальной лексикографии Института русского языка им. В.В.Виноградова РАН Анатолий Николаевич Баранов рассказал корреспонденту портала «Россия для всех», почему отдельные слова в русском языке стали считаться неприличными, почему иностранцы любят русский мат и нужно ли использовать его в быту.

- Анатолий Николаевич, почему некоторые слова и выражения были признаны однажды ругательными?

- Причины, по которой определенные слова вошли в табуированую лексику, точно так и не определены. Одно время бытовало мнение, что ругательные слова и выражения принесли на Русь татаро-монгольские племена. Эти слова были плохими, поэтому стали табуированными. На самом деле это абсолютная ерунда, потому что корни матерных слов относятся к общеславянскому фонду, то есть эти слова есть и в других славянских языках. Другое дело, что у других народов нет такого запрета на эту лексику.

Одна из наиболее правдоподобных гипотез - древние славяне использовали эти слова во время своих культов. Известно, что хорваты в одном из обрядов вызова дождя бросали к небу топор и выкрикивали слова, которые сейчас считаются бранными, в различных словосочетаниях.

Когда на Русь пришло христианство, его последователи стали бороться и с язычеством, и с его проявлениями, и в первую очередь, конечно, с обсценной лексикой. Именно поэтому, на мой взгляд, в русском языке степень табуированности обсценной лексики намного выше, чем, скажем, в англосаксонской культуре.

Есть наивное представление, распространяемое, как ни странно, лингвистами, что всякий мелкий мусор, который иной раз нагоняет в словарь или речевые повадки молодежи, собственно к языку никакого отношения не имеет. Мол, есть langue, язык, великий и могучий, со своими неколебимыми правилами и со всех сторон совершенным словарем, а есть parole, всякий речевой вздор – вроде пены и мусора на поверхности волнующегося моря. Поэтому, говорят нам, даже если у вас речь неважная и замусоренная, не надо волноваться за langue. Язык, мол, и не такое выдерживал.

 Этот взгляд не выдерживает критики, как только нам надо объяснить значение того или иного выражения человеку, который изучает язык здесь и теперь. Например, тайные агенты обязательно должны учить язык страны, в которой они этими тайными агентами работают.

Предположим, готовится такой агент к поездке в страну высокой духовности – Российскую Федерацию. Осваивая литературу, обнаруживает, что помимо слова "духовность" и нескольких возвышенных слов, образуемых от слова "дух" – "духоподъемный", например, или "духовник", его ждет в подворотне малопонятное слово "духовка" и даже совсем уж гнусное словцо "духосрач", обозначающее вышедший на неприличные обороты спор о высоком.

Всякому ясно, что обидным слово становится не потому, что изначально имело снижающее значение. Даже наоборот. Как прекрасны гуси! А с легкой руки писателя за словом "гусак", если его применить к человеку, закрепилось нехорошее значение. Значит, каким бы неподвижным, точным и невинным ни было семантическое ядро, в живом узусе, в речевой практике с его мякотью могут случаться какие-то чудеса.