Однозначно люди стали хуже говорить по-русски. Это видно не только по бытовому языку, но и по языку, который мы слышим по радио и по телевидению. Уже и писать стали не очень-то грамотно, не говоря уже об употреблении неприличных слов, что вообще позор...
А недавно наделал шума приказ Министерства образования об утверждении новых словарей русского языка. В нем утверждалось: то, что раньше считалось грубейшей ошибкой, сейчас – норма. К примеру, отныне допускается выражение «хорошее кофе», а ударение в слове «договор» можно ставить на первый слог. Более того, орфографическая комиссия, созданная при академическом Институте русского языка, склоняется к тому, что в словах «парашют» и «брошюра» букву «ю» следует заменить на «у». Инициаторы этих нововведений утверждают, что они не реформируют русский язык, а всего лишь вносят поправки в орфографию.
Или еще пример. Недавно проезжаю мимо нового супермаркета в самом центре города. Вдоль фасада – растяжка. На ней аршинными буквами призывная надпись: «Халява!» И такую лексику позволяет себе учреждение, претендующее, судя по ценам, на некую престижность и избранность?.. Что вообще происходит с нашим «великим, могучим русским языком»? Судя по количеству ненормативной лексики, заимствований, сленга и часто применяемого языка криминала, он просто гибнет. Его немедленно надо спасать, защищать, принимать меры! Время от времени такие воззвания всплывают в прессе. Но… Заметных улучшений, по-моему, не происходит. Этими тревожными мыслями я поделилась с заведующей кафедрой русского языка Челябинского государственного университета Надеждой Приходкиной и вот что услышала в ответ:
– В 90-е годы, после перестройки, скорость изменений в русском языке стала огромной. Ситуация даже интереснее, чем послереволюционная, в 1917-м году. Изменения вызваны не только и не столько внутренними причинами, сколько внешними. Произошло два слома в жизни людей: социальный в виде перестройки и технический – с появлением Интернета. Язык немедленно отреагировал на это. В связи с этим то и дело возникает вопрос, гибнет ли русский язык? Скажу сразу: не гибнет. Он изменяется. Изменяется вместе с жизнью, отражая ее движение. А вот если бы язык не имел способности меняться, мы бы его потеряли. Когда в меняющемся мире язык перестанет быть инструментом, описывающим этот мир и происходящие в нем процессы, он лишится своей главной функции. Есть, например, мертвый язык – латинский, есть язык искусственный – эсперанто. Вот они погибают! Потому что нет носителей этих языков. Латинский существует в медицине, фармакологии. Есть наименования препаратов на этом языке, мы их используем, нам это удобно. Но в рамках латинского языка нет общения. Он не развивается! То же касается и эсперанто. Он не развивается, не расширяет своих границ. И, как итог, он не жизнеспособен. Так и наш язык. Его можно, конечно, заморозить, но тогда общаться на нем мы не сможем! Следовательно, то, что поначалу раздражает нас в языке, ему необходимо, так как отражает реальную жизнь. Русский язык – это самообновляющаяся система, он не может погибнуть.
– Но его коверкают… Губят обилием заимствований, криминальной лексикой…
– Когда у нас рухнул языковой барьер, рухнули границы, язык отреагировал на эти изменения. И пошла вся эта пена. Но язык – система самоочищающаяся. Как море. Вся эта пена уйдет. Просто нужно какое-то время. Вспомните, например, период, когда нам открыли заседания Верховного Совета. Что и как говорили депутаты?! Их речевые обороты, терминология порой просто ужасали. До этого же все очень четко ранжировалось. Все выступления были заранее написаны на бумаге. То же касалось и телевидения, радио. Теперь же каждый смог говорить, что вздумается и как вздумается…Один раз, помню, знаменитый комментатор Николай Озеров, который обычно вел передачи один, по каким-то причинам комментировал матч в паре с еще одним корреспондентом. Напарник вел репортаж очень эмоционально. А когда мяч попал в наши ворота, он, возможно, неожиданно для себя, спонтанно, выразился нецензурно. Это была первая и последняя передача с его участием. На этом карьера этого корреспондента, во всяком случае на центральном канале телевидения, закончилась. Мы живем в свободном мире. И мы учимся свободно говорить. Но не всегда это получается…Такая мода
– А потоки мата? Такое впечатление, что молодежь, например, просто разговаривает на мате…
– Думаю, это все уйдет. Мы не раз наблюдали: наши первокурсники, пришедшие учиться в университет, практически все поголовно курят. Это ведь круто в их понимании! Но, когда они проучатся курса до четвертого, у них происходит переоценка ценностей. Студенты получают новые представления и жизненные ориентиры и – расстаются с этой пагубной привычкой, самовыражаются иначе. С меньшим ущербом для здоровья, так скажем. Известный педагог Виктор Шаталов сравнивал процесс обучения с… засолкой огурцов. Если огурец поместить в соляной раствор, хочет он этого или не хочет, он засаливается. Если в обществе сейчас такая коррупция, такая криминальная обстановка, то не может народ говорить по-другому.
– Американизмы тоже не страшны?
– В декабре я была в Америке в Нью-Йорке. Возмущена многими вещами. В том числе отношением к культуре и государственному языку. Довелось побывать в музее «Метрополь». Количество экспонатов там соперничает с экспонатами в Лувре. Заходишь с придыханием… И что видишь? Нет гардероба, он не предусмотрен. Посетители ходят по залам в верхней одежде. Вход – свободный, но оплата приветствуется – тоже дань демократии, возможность выбора. Получается, если я иду мимо музея, и у меня вдруг есть какое-то время, я могу туда просто зайти. Или назначить там встречу. Чтоб не на улице, чтобы не дуло в спину. С одной стороны, это хорошо: открытость. С другой, в сравнении с Эрмитажем, где на нас надевают не очень удобные тапочки, где заходишь в зал – с диванчиками для посетителей, какой-то особой аурой и по всему ощущаешь, что это именно Храм искусства!.. Несколько удивляет. В «Метрополе» бетонный пол, как на вокзале. Неуютно. Люди ходят в верхней одежде, разговаривают по сотовым телефонам. И прямо на этажах, в непосредственной близости к экспонатам, расположены, как я говорю, харчевни «Три пескаря». Неогороженные кафе, закусочные… Народ поедает там сэндвичи, разговаривает по телефону. С моей точки зрения, это явное неуважение к высокому искусству. А с точки зрения американцев – демократия. Это к вопросу об американских заимствованиях, о подражании их стилю жизни. Да, есть такая мода. Возможно, потому, что некогда это было под запретом. Но именно этого нам так хотелось! И вот теперь мы наверстываем упущенное, употребляем в речи американизмы, некогда для нас недоступные. Я не могу сказать, что все, что проистекает из Америки, сомнительно, недостойно. В том же Нью-Йорке мы были на концерте Дейва Брубэка. Это известный джазмен, ему 89 лет. Он входит в десятку лучших исполнителей джаза. На его концерте была такая публика, такая атмосфера! Никто не курил. Пили только дорогие вина. Вместо полутора часов он играл со своим ансамблем два с половиной часа. Потому что он был вдохновлен! Такой концерт, конечно, оставляет совсем другое впечатление об американцах и американской культуре. Да, у них нет базового культурного слоя, нет сложного, многогранного, с большим количеством оттенков языка, как, например, наш русский. Их язык менее сложен, упрощен. И мы под их влиянием стремимся сейчас к упрощениям. Сегодняшний период существования языка с большим количеством заимствований, повторяю, часто сравнивают с периодом гражданской войны. Девочек называли Даздраперма («Да здравствует Первое мая»), мальчиков – Мэлс («Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин»). Но ведь прошло это! Зато у нас несколько лет назад, не только в России, но и в Прибалтике, после выхода на экраны фильма «Матрица» появилось несколько десятков девочек с такими же именами. О чем это говорит? Языковые явления отражают социум и уровень общественного сознания. Все, что с нами происходит, отражается затем в нашем языке. Это – живой организм! Часть имиджа.
– Я читала, что Законодательное собрание Ленинградской области приняло постановление о запрете слова «о`кей». Но ведь запретами ничего не добиться, как думаете?
– В Тюмени, по-моему, и некоторых других городах было принято решение: штрафовать за мат. На улицах тех, кто употребляет нецензурную брань, останавливают милиционеры и – штрафуют. Казна пополнилась! Но стал ли народ от этого культурнее? Большой вопрос… Я считаю, такие методы – не вариант. Надо идти от общего культурного уровня. Как только в обществе наступает стабильность, определенность, человеку становятся не нужны агрессия и защита, в том числе и словесная. Сейчас становится модным здоровый образ жизни. И надо доносить до сознания людей, что здоровая, чистая, грамотная речь – это тоже часть имиджа, это то, что повышает нашу конкурентоспособность, создавая о нас позитивное представление. Но пока что сленг, стеб, брань, льющиеся даже с экранов телевизора (в программе «Дом-2», к примеру) считаются не только чем-то крутым, но и воспринимаются как проявление демократии и свободы. В целом у нас прекрасная молодежь! Если вы идете по улице и слышите мат... Это значит, что вам повстречалась не та молодежь, которая занята интересным делом. Это не те ребята, у которых глаза горят, излучая энергию. Скажем так: это не лучшая часть нашей молодежи. Тот, кто интеллектуально богат, такими вещами уже не балуется, ему это неинтересно. Человек интеллигентный не позволит себе не только матом орать, но и просто повысить голос.
– Может быть, о вариативности русского языка? Теперь гораздо труднее, чем несколько лет назад, определиться, как же писать правильно. Что вы скажете, например, о новых правилах русского языка, утвержденных в прошлом году? Слово «кофе» разрешили употреблять в среднем роде, а привычный «йогурт» с ударением на последнем слоге... Хочется спросить: как теперь детям отвечать правильно на ЕГЭ, если попадется такой вопрос?
– Сейчас размываются критерии нормированного языка... Но, вспомните, у нас в конце 90-х годов ХХ века начинали издавать 20-томный словарь современного русского языка. Вышло шесть больших томов, но выпуск прекратили. Не только потому, что денег не было, но еще и потому, что сейчас происходят активные языковые изменения. Нужно подождать, когда они утвердятся, устоятся. И уже тогда переиздавать словарь. А сейчас это будет позапрошлогодний снег. Филологи это понимают прекрасно. В отношении «кофе». Когда-то это слово было заимствовано из немецкого языка и звучало как «кофий». Но постепенно обрусело, стало «кофе», а род остался мужским. Но постепенно, видите, и род поменялся. И теперь нет уже такой трагедии: произносить «кофе», используя средний род.При каких условиях меняется язык? Под воздействием языковых тенденций и носителей языка. Поэтому, например, если слово «кофе» обрусело уже настолько, что теоретически нет препятствий к тому, чтобы оно стало среднего рода, то почему бы нет? Это не противоречит языковой системе в целом. Сейчас появились новые учебники русского языка для школьников. В каждом учебнике свои нюансы. Для того чтобы это унифицировать, есть общие словари, в них изложены общие стандарты. ЕГЭ тоже построено на стандартах. Есть, кстати, словари для школьников, на них-то при подготовке к ЕГЭ и надо ориентироваться. Стоит успокоить детей и родителей: ЕГЭ будет проводиться в традиционных рамках. Пока кардинальных изменений в учебниках нет, в заданиях ЕГЭ по русскому языку есть задания, ориентированные только на традиционные, устоявшиеся, проверенные временем, отраженные во всех школьных словарях написания, произношения.
– Какой вывод мы делаем из всего сказанного?
– Русский язык прекрасен! Всю нахлынувшую на него пену он переживет, как не раз уже ее переживал. Какие-то заимствованные слова, конечно, останутся. Например, из области радиоэлектроники, сферы компьютеров и Интернета, из экономической сферы. Опасности, что русский язык гинет, нет. Я хочу пожелать всем, прежде всего молодежи: повышайте культуру, избегайте бранных слов, становитесь личностями! А настоящую личность, бесспорно, характеризует прежде всего богатая, красивая речь.
Ирина БОГДАНОВА, специально для Cheldiplom.ru
12 февраля 2010
Copyright © 2001-2010.
Источник: http://cheldiplom.ru/tendencies/263263-print.html
