Совместный проект "Полит.ру" и "Вести FM" "Наука 2.0". Разговор с лингвистом Георгием Старостиным. Часть 1.
Мы публикуем стенограмму передачи «Наука 2.0» – совместного проекта информационно-аналитического канала «Полит.ру» и радиостанции «Вести FM». Гость передачи – старший научный сотрудник Центра компаративистики, заведующий кафедрой истории и филологии Дальнего Востока Института восточных культур и античности Российского государственного гуманитарного университета, соруководитель международного проекта "Эволюция языка" (Evolution of Human Language; Институт Санта-Фе, Нью-Мексико) Георгий Старостин. Услышать нас можно каждую субботу после 23:00 на волне 97,6 FM.
Анатолий Кузичев: В эфире проект «Наука 2.0». Сегодня у нас в гостях Георгий Старостин, старший научный сотрудник Центра компаративистики, заведующий кафедрой истории и филологии Дальнего Востока Института восточной культуры и античности Российского государственного гуманитарного университета, соруководитель международного проекта «Эволюции языка» (Институт Санта-Фе, Нью-Мексико). Георгий, здравствуйте.
Георгий Старостин: Здравствуйте.
А.К.: Борис Долгин и Анатолий Кузичев сегодня в качестве ведущих. Итак, Центр компаративистики… Я правильно понимаю, что это от английского compare?
Г.С.: Да, или от латинского comparativus – сравнительный.
Борис Долгин: По-русски это обычно называется или компаративистикой или сравнительным историческим языкознанием.
Г.С.: Совершенно верно. Центр компаративистики так называется для того, чтобы не расширять и без того длинное название еще на два слова. А так в отечественной традиции эта область науки называется сравнительным историческим языкознанием.
А.К.: А что вы сравниваете исторически?
Г.С.: В начале ХХ века выдающийся швейцарский лингвист Фердинанд де Соссюр разделил языкознание довольно строго на две части: синхронное, изучающее современное состояние языков и диахроническое, или историческое языкознание. Вот с тех пор все лингвисты, в общем-то, поделились на два лагеря. Одни занимаются изучением языка как такового, под этим они подразумевают изучение конкретных языков. Скажем, выявление в них общих элементов, для того чтобы понять общие закономерности, по которым ведут себя языки. А другой лагерь – это исторические лингвисты, которых в большей степени, интересуют проблемы истории языков, развития языков и родства языков, то есть поиск общих языковых предков.
А.К.: Извините, я перебью. Я правильно понимаю, что по вашей логике должен был быть один какой-то некий праязык, откуда все есть и пошло.
Б.Д.: Это одна из возможных гипотез. Мы можем представить себе совершенно другую ситуацию.
Г.С.: Да. Историческое языкознание – это такая наука, которая исходит из сегодняшнего момента и дальше потихонечку-потихонечку продвигается вглубь веков. Поэтому начинать рассказ об историческом языкознании с попытки ответа на вопрос «Был ли один общий язык для всех или их было много с самого начала?» – это не совсем корректно. Если это делать, это уведет нас в основном в область всяких философских спекуляций. А историческая лингвистика – это предельно конкретная наука, довольно строгая. Берутся конкретные языки, сопоставляются между собой, при этом всем понятно, наверное, что между многими языками налицо огромное количество сходств. Начиная с тривиальных вещей как сходство между всеми славянскими языками, например. Русский язык, безусловно, похож на украинский, белорусский, а чуть дальше польский, чешский, болгарский и т.д. Даже не надо быть никаким лингвистом, никаким специалистом, для того чтобы это легко уразуметь.
Спрашивается, почему? Для исторического языкознания ответ довольно очевидный. Самое простое, экономное и разумное объяснение, что все эти языки произошли от общего предка. Этот предок в историческом языкознании условно называется «праславянский язык». Существовал он, мы точно не можем сказать когда, но приблизительно мы можем датировать его существование где-то 2-3-тычячелетней давности. На нем говорили предки современных славян.
Б.Д.: Немножко другой, сложно соотносящийся с историческим языкознанием вопрос, такой историко-этнический – в какой степени можно отождествлять происхождение языка и происхождение народа.
Г.С.: Совершенно верно. Я здесь немножко огрубляю вполне намеренно. Может быть, потом коснемся этого подробнее.
А.К.: А какой из нынешних славянских языков ближе всего к пра-?
Г.С.: А это очень хитрый вопрос, потому что для этого нужно определить, что значит ближе. Язык ведь состоит из огромного количества элементов: есть, скажем, звуковой состав языка, есть грамматика языка, есть словарный состав. Это очень легко показать на примере языков с известной нам историей, т. е. не языков, которые нужно восстанавливать, а языков, которые представлены письменными памятниками. Поэтому, скажем, в одном языке звуковой состав может изменяться гораздо быстрее, чем в другом. В другом языке, наоборот, лексический состав будет изменяться быстрее. В третьем грамматика будет изменяться быстрее.
Б.Д.: В соответствии с какими-то историческими условиями, скорее всего.
Г.С.: Да. Поэтому, как правило, довольно сложно сказать, какой из языков-потомков в усредненном виде ближе к праязыку.
А.К.: Ну, это ученым сложно, журналистам-то это очень просто. Вот я, скажем, помню статью, где рассказывалось в очень увлекательной форме о том, почему нынешний румынский язык ближе всего к классической латыни. Понимаете? Наверное, ученым это действительно очень сложно, а вот журналистам абсолютно раз плюнуть.
Г.С.: А журналист был не румынский случайно?
А.К.: Не знаю. Вы потом мне расскажите про близость к латыни.
Б.Д.: Это очень понятная закономерность.
Г.С.: Это совершенно типичная ситуация: румынский журналист будет говорить про румынский язык, армянский журналист будет говорить про армянский…
А.К.: Это вряд ли. Про близость армянского языка к латыни?
Г.С.: Про индоевропейский, от которого произошел армянский…
Б.Д.: Это предмет большой национальной гордости – близость к чему-нибудь древнему.
Г.С.: Да-да-да, конечно. На самом деле все эти языки равноудалены от своего предка. Если он существовал 2000-2500 лет назад, то все современные славянские языки отделяет от их предка 2000-2500 лет. Другое дело, что одни могли измениться больше, другие меньше, но это вопрос не очень принципиальный.
Б.Д.: Наверное, можно говорить по конкретным параметрам о том, что, скажем, словарный запас какого-то языка ближе к тому, что реконструируется как праславянский.
Г.С.: Да, конечно. Совершенно верно.
А.К.: А про звучание вообще получается ничего нельзя говорить?
Г.С.: Нет, можно и про звучание. Я скажу сначала про словарный состав. Бывает ситуация, что язык подвергается массированной атаке со стороны другого языка. «Атаке» в чисто фигуральном смысле – заимствуют очень большое количество слов в свой язык.
Б.Д.: Например, английский, заимствовавший из французского.
Г.С.: Например, после норманнского завоевания в XI в., когда весь верхний слой общества заговорил по-французски, в английский язык проникло колоссальное количество заимствований из французского языка. В то же самое время в какие-нибудь родственные английскому другие германские языки (норвежский, датский, собственно, немецкий) такого огромного слоя заимствований из французского никогда не проникало. Значит, в этом смысле можно сказать, что да, английский более инновативен, менее архаичен в своем лексическом составе, чем немецкий язык.
Б.Д.: По отношению к некоему прагерманскому.
Г.С.: Да, по отношению к некоему прагерманскому, из которого все они произошли.
А.К.: Вот вы и ответили на вопрос. Значит, ближе к прагерманскому немецкий язык. А ближе к праславянскому?..
Г.С.: В смысле словарного состава, да, вы правы. К праславянскому…Здесь сложнее сказать, потому что на славянский не было таких массированных атак со стороны других языков.
Б.Д.: А та, которую мы переживаем сейчас со стороны английского языка? Причем эта атака переживается не только нами.
Г.С.: Во-первых, она переживается не только нами, во-вторых, она на самом деле абсолютно ничтожна по сравнению с тем, сколько заимствовал английский из французского в свое время. Это я говорю для тех, кто переживает за судьбы русского языка. Английский язык и не такое пережил, и ничего с ним не случилось. Поэтому никакой проблемы здесь нет. По грамматике, по звуковому составу есть мнение, что, скажем, южнославянские языки типа болгарского, македонского, сербского, хорватского несколько ближе стоят к праславянскому чем остальные. Но это мнение можно оспаривать, потому что одни приводят одни аргументы, а другие – другие.
А.К.: Напомню, что мы беседуем в рамках программы «Наука 2.0», совместного проекта радиостанции «Вести FM» и портала «Полит.ру». В эфире Борис Долгин и Анатолий Кузичев в качестве ведущих , наш гость сегодня – Георгий Старостин.
Б.Д.: Что составляет предмет вашей первичной идентичности?
Г.С.: Лингвист-компаративист.
А.К.: Чуть раньше я усомнился, что можно восстанавливать звучание языка, но это я сделал специально, театрально, потому что: а) именно за последние пару недель везде появились сообщения, что ученые восстановили звучание древневавилонского языка – теперь он зазвучал, б) мы все видели фильмы Мела Гибсона, который из принципиальных соображений восстановил звучание языка. В одном случае арамейского, а в другом – какого-то там индейского.
Г.С.: Ну, с индейским там все было гораздо проще. Он ничего не восстанавливал. Он просто взял носителей современных языков майя, и они на вполне современных языках…
А.К.: А они существуют, современные языки майя?
Г.С.: Да-да-да. Современные языки майя, потомки майя вполне себе существуют.
Б.Д.: Но если он взял современный язык без изменений, то можно гарантировать, что раньше он должен был как-то иначе звучать.
Г.С.: Конечно, но не думаю, что за 500 лет, условно говоря, которые прошли с того времени, очень уж все сильно изменилось, хотя, конечно, изменения были. За 500 лет всегда происходят изменения.
А.К.: А с арамейским что?
Г.С.: Что касается арамейского, что касается вавилонского – это все не так сложно, потому что…
Б.Д.: Специалисты по которому, кстати, есть в том институте, где вы работаете. И они бы делились какими-то новостями, если бы они были.
Г.С.: Да. Жалко, что Мел Гибсон не привлекал их к работе. Так вот, там все несколько проще. Потому что эти языки дошли до нас в качестве письменных языков. От них сохранилось большое количество письменных памятников, записанных слоговым или алфавитным письмом. Есть многие наметки того, как можно восстанавливать их произношение. Есть даже довольно строгие и сложные методики, разработанные для того, чтобы восстанавливать древнеегипетское произношение, хотя египтяне писали иероглифами, которые не всегда передают собственно чтение слова.
Б.Д.: И эти наметки, насколько я понимаю, совершенно не совпадают с тем, как традиционно у нас привыкли произносить, скажем, имена египетских фараонов…
Г.С.: Богов и т.д. Естественно, это так. Имя бога Ра, ставшее столь популярным, в древнеегипетском, по-видимому, произносилось скорее, как-то типа «Ре-а».
Б.Д.: Видимо, когда эти имена вошли в употребление, еще не было таких методик.
Г.С.: Разумеется. Эти имена приходят к нам не непосредственно из египетского, а в греческой передаче, в латинской передаче через Средние века и т.д. Они уже все изменены на тот манер, как их произносили европейцы. Что касается стандартного занятия компаративистики, то мы занимаемся более хитрыми вещами, чем восстанавливать звучание языка по письменным памятникам. Мы пытаемся восстанавливать языки, от которых до нас не дошло даже письменных памятников. Самый простой пример – тот же праславянский, от которого до нас никаких письменных памятников не дошло. Самые старые известные памятники на славянских языках времен Кирилла и Мефодия, а до этого ничего нет. Что уж говорить о более глубоких стадиях? Например, славянские языки на более глубоком уровне, как утверждает компаративистика, родственны германским, романским, индийским языкам. И все вместе они восходят к общему индоевропейскому предку, который существовал еще ранее, где-то 6000-7000 лет тому назад. Тем не менее, и этот, столь давно существовавший язык, оказывается возможным восстановить до определенной степени. А как это делается? Самое большое достижение исторического языкознания, с чего, собственно, все начинается – это обнаружение определенных закономерностей в развитие языка.
А.К.: А закономерности развития – они общие для любого языка?
Г.С.: Нет, они разные.
А.К.: Тогда это не закономерность.
Г.С.: Общие в рамках одного языка…
А.К.: Нет, в рамках одного языка, понятно, что это закономерность. А в принципе, существуют общие законы для развития вообще языков?
Г.С.: Я бы, скорее, обозначил их как тенденции. Не как закономерности, не знающие исключений, но как некие общие пути, по которым часто развиваются языки даже самых разных языковых семейств в самых разных частях мира. Но главное вот что: в принципе, если мы возьмем навскидку два абсолютно любых языка, а их в мере больше 6000, то между любыми двумя языками мы найдем какие-то сходства. Абсолютно любыми. Мы можем найти похожие слова: слова, которые похожи по звучанию и значению одновременно. Тем не менее, само по себе это не является показателем того, что языки родственны, произошли от общего предка. Потому что набор выразительных средств любого языка довольно ограничен, и даже математически показывается, что между любыми двумя языками будет некоторое количество абсолютно случайных совпадений.
А.К.: Это обусловлено, наверное, физиологией?
Г.С.: Да, конечно. И физиологией, и психологией, и вообще человек, грубо говоря, устроен очень похожим образом в самых разных частях света, и сходства всегда будут. Так вот, историческое языкознание утверждает: чтобы правильно им заниматься, чтобы с помощью современных или древних письменных языков идти как-то глубже, в даль времен, нам нужно находить не просто отдельные хаотические, случайные совпадения, а закономерные совпадения.
Б.Д.: То есть закономерные соответствия.
Г.С.: Закономерные соответствия. Что имеется в виду? Например, мы говорим: такое-то слово в русском языке похоже на такое-то слово в английском языке. Из этого, само по себе ничего не значит, ничего не следует. А если мы скажем, что не одно слово в русском языке похоже на соответствующее слово в английском языке, а, например, двадцать слов? Двадцать слов русского языка удивительным образом напоминают двадцать слов других английского языка, и в каждом из этих слов тот или иной звук русского языка напрямую соответствует одному и тому же звуку в английском языке…
Б.Д.: То есть не совпадает, а соответствует. Это важный момент очень.
Г.С.: Тогда вероятность, что это случайное совпадение, практически исключена.
А.К.: А можно какой-нибудь пример привести?
Г.С.: Например, индоевропейский звук «д» в русском языке так и остался как «д», а в английском он дал глухой «т». И можно найти некоторое количество русских слов с «д», для которых есть похожие слова в английском, а в них звук «т». Например, русское слово «два», да? А английское?
А.К.: «Тва» – two.
Г.С.: Вот вам звук «т» в этом слове. Русское «десять», если уж продолжать числительный ряд – английское ten. Значит русское «д» опять же соответствует английскому «т» в этом слове. Третий пример: это русское слово «дерево» – английское слово «tree». Опять же, русское «д» соответствует английскому «т». Вот вам три примера. На самом деле можно легко взять «Этимологический словарь индоевропейских языков» и этот ряд значительно продолжить. При этом важное требование, чтобы значения этих слов тоже либо совпадали полностью, либо были очень-очень близкими друг другу.
А.К.: Извините. А вот то, что у вас есть теперь «дерево» и «tree», это позволяет вам найти некое праслово?..
Г.С.: Да, конечно. Если все эти слова связаны регулярными соответствиями, это можно объяснить только одним образом – тем, что они восходят к некоему общему источнику, из которого в английском получилось «tree» за сколько-то лет, а в русском получилось «дерево» за сколько-то лет. По этим регулярным фонетическим соответствиям мы и восстанавливаем звуковую оболочку праиндоевропейского слова.
Б.Д.: Естественно, не по двум словам и не потому, как это получилось в двух языках, а как это получилось во множестве языков.
Г.С.: Разумеется. При этом чем больше языков родственных мы привлекаем к сравнению, тем лучше. Когда идет развитие от праязыка к потомку, то потомок неизбежно теряет что-то из праязыка. Но при этом разные потомки теряют разные элементы праязыка. Поэтому чем больше этих потомков у нас есть для анализа, тем больше мы можем восстановить того, что реально было в праязыке.
А.К.: Я напомню, что мы беседуем с Георгием Старостиным, лингвистом-компаративистом. А теперь Георгий произнесет нам в прямом эфире слово, которое предшествовало и «дереву» и «tree».
Г.С.: Сначала корень слова «дерево» выглядел примерно как «дреу».
А.К.: А мы ближе, чем англичане. Ближе!.
Г.С.: Да, в некоторых отношениях ближе, конечно. В английском языке, как во всех остальных германских языках, произошло так называемое передвижение согласных в свое время. Оно состояло из трех частей, причем двумя важнейшими частями было то, что все старые звонкие согласные стали глухими, а все старые глухие согласные стали щелевыми. Скажем, «д» стало «т», а «т» старое стало «ф» (th).
А.К.: Межзубное «с».
Г.С.: Межзубное «ф» – звук в английском языке. Собственно, с открытия закона передвижения согласных в XIX веке, который, кстати говоря, носит название Закон Грима. По имени одного из небезызвестных братьев Гримм, которые не только сказки собирали, но еще и активно занимались историческим языкознанием. С открытия этого закона во многом начинается современный научный этап развития исторического языкознания, когда было показано, что не просто так, «с печки» мы сопоставляем слова в разных языках так, как нам нравится, а по определенным законам.
А.К.: Я понял всю бессмысленность вопроса относительно одного общего. Но все равно в глубине-то души у меня он есть, и я буду думать об этом. Думать и представлять себе один некий общий праязык. Я в начале хотел вас вот о чем спросить. Понятно, что был некий праиндоевропейский язык, а потом я хотел вас спросить о праамериканском, но потом вспомнил что все американские и южноамериканские языки, они оттуда же, из Европы. Нынешние, конечно. Я не про индейцев.
Б.Д.: В смысле европейские американские языки?
А.К.: Конечно. А потом подумал, ведь была же, наверное, азиатская, совершенно независимая ветвь. Была какая-то африканская. И была та же американская, но исконная. Это примерно так?
Г.С.: Языков очень много, ветвей, да и семей. Долгое время историческое языкознание в основном занималось индоевропейскими языками, на другие обращало сильно меньше внимания.
Б.Д.: По понятным причинам.
Г.С.: Да, потому что это семья, в которую входят почти все языки Европы, а также древние классические языки: от санскрита до греческого и латыни, т.е. практически все то, что составляло тогда стандартный инвентарь культурного человека. Гораздо позже интерес перекинулся уже на изучение других языков. Да, и еще одна причина. Она была в том, что вслед за основоположниками индоевропеистики считалось, что сравнительным историческим языкознанием гораздо тяжелее и рискованнее заниматься, если у нас нет языков такой-то и такой-то семьи, для которых были бы древние письменные памятники. Скажем, мы хорошо умеем изучить индоевропейские языки из-за того, что у нас есть древние тексты на греческом, на латыни, на санскрите, а потом к ним добавились еще тексты на хеттском языке, раскопанные в Малой Азии, еще более древние. Авестийские тексты и ряд других.
В этом отношении аналогичным престижем из всех семей мира обладает еще только семитская семья, в которую входят арабский язык, древнееврейский язык, аккадский язык, т.е. язык, представленный огромным количеством древних клинописных памятников и много еще древних мертвых языков Передней Азии.
А.К.: Шумерский это и есть аккадский язык?
Г.С.: Нет, шумерский это совсем другой язык, и с ним не очень понятно даже чему он родственен. А вот аккадский, с ним все вполне понятно. Древневавилонский язык – это и есть аккадский язык, один из его диалектов.
Б.Д.: Шумерский тоже изучают? Дело не в том, что с ним непонятно, потому что им не занимаются, а просто его туда не относят.
Г.С.: Да.
А.К.: Давайте вернемся к ветвям, они же семьи.
Г.С.: Поэтому долгое время историческое языкознание было зациклено на языках индоевропейских, с одной стороны, и языках семитских, с другой. Потом потихоньку стали добавляться языки и других семей, в том числе и тех, от которых никаких древних памятников до нас не дошло. Не дошло, потому что письменностей у народов, говоривших на них, не было, а записаны они впервые были, когда до них добрались европейские носители индоевропейских языков. И озаботились тем, чтобы наконец их записывать, изучать.
А.К.: Это в основном африканские, наверное?.
Г.С.: На самом деле, по всему миру: и в Африке и в Азии в очень большом количестве. Например, языки коренных народов Сибири, Дальнего Востока, Южной и Юго-Восточной Азии, языки Тихоокеанского региона, языки австралийских аборигенов. И, конечно, языки Америки, индейцев, коренного населения. Языков огромное количество, и далеко не все из них еще хорошо описаны. В последнее время, слава богу, очень активизировались работы по описанию мелких языков планеты.
Б.Д.: Тем более, что сеть опасность, что они исчезнут. Такая ускользающая натура.
Г.С.: Да, совершенно верно. По прогнозам, за ближайшие 50 лет может исчезнуть половина языкового разнообразия мира.
А.К.: А где сейчас главное языковое разнообразие? Где основной рассадник разных языков?
Б.Д.: Смотря что считать языками.
Г.С.: Где самое большое языковое разнообразие вы, наверное, никогда не догадаетесь. Это на острове Папуа-Новая Гвинея. Остров довольно большой, конечно, хотя далеко не самый большой в мире, но на нем в общей сложности порядка 1000 разных языков.
А.К.: Не диалектов, а именно языков?
Г.С.: Совершенно разных языков, между носителями которых нет взаимопонимания. Это совершенно уникальная ситуация по мировым масштабам, во многом связанная с особенностями ландшафта. Там очень удобные условия для проживания в полной изоляции. Какие-то племена там были впервые обнаружены буквально 50 лет тому назад. Потому что там есть районы, до которых иначе как на вертолете не долететь.
Б.Д.: Но где-то в Дагестане ведь есть ситуация, когда в соседних селениях друг друга не понимают, хотя, видимо, языки родственные.
Г.С.: Дагестанская ситуация тоже очень интересная, хотя разнообразия там, конечно, гораздо меньше. Всего дагестанских языков порядка 30 – это далеко не 1000. Но интересно, что в Дагестане очень сильны языковые традиции, и большое количество мелких языков, на которых говорит население нескольких сел, не считаются вымирающими, эти языки достаточно активно себя воспроизводят. Есть крупные языки региона – аварский, лезгинский, даргинский, а есть много мелких языков, которые очень активно себя ведут и, по счастью, они-то все хорошо описаны. Потому что у нас очень серьезная традиция в МГУ, в РГГУ экспедиционных поездок, уходящая корнями еще в 1960-70-ые годы, годы экспедиционных поездок студенческих и аспирантских на полевую работу с языковыми информантами. Про все эти языки мы знаем очень и очень много, в отличие от языков на Новой Гвинее, про многие из которых мы вообще ничего не знаем, кроме их названия.
А.К.: Смотрите, из того, что мы в течение сегодняшней программы услышали, становится понятно, что на планете есть минимум 1034 языка. Потому что 1000 на Новой Гвинее плюс 30 в Дагестане, плюс русский, английский, французский и немецкий. А в вашей версии, сколько все-таки языков на планете?
Г.С.: Моя личная версия – я не знаю, потому что я не могу провести общего обзора, но по сведениям международной системы «Этнолог», которая занимается инвентаризацией языкового наследия мира, языков – 6900. По-моему, 6909, если я не ошибаюсь.
А.К.: 6909 языков. Есть вам чем заняться. И долго еще будет.
Г.С.: Конечно. Это очень зависит от того, что считать языком, а что диалектом, потому что в лингвистике, к сожалению, нет четкого формального разграничения, где заканчиваются два диалекта одного языка и начинаются два уже совсем разных языка.
Б.Д.: То есть это, скорее, политический вопрос, нежели лингвистический.
Г.С.: Это во многом политический вопрос – разница между языком и диалектом. Мы вот, например, говорим – китайский язык. А все, что внутри китайского языка, это якобы диалекты. На самом деле там огромное количество таких наречий, назовем их так пока что, носители которых устно понять друг друга абсолютно не в состоянии. Единственное, что их объединяет, это иероглифическая письменность, то есть они, написав текстик, могут друг друга понять, но произнеся его вслух, не поймут друг друга. Тем не менее, китайское правительство строго следит за тем, чтобы все это называть диалектами одного китайского языка и не разрушать единство китайской нации.
А.К.: А под китайским языком что понимается? Какой из диалектов?
Г.С.: Обычно то, что в школе или в институте учат, – это пекинский диалект китайского языка.
Б.Д.: Нормативный китайский.
А.К.: Нам пришла пора прощаться, но мы Георгия попросили поговорить еще раз. Это произойдет ровно через неделю в это же время и опять в нашей студии. Я думаю, что можно проанонсировать тему следующей программы. Сейчас мы говорили в основном про языки, немножко коснулись…
Б.Д.: Классификации.
А.К: А давай следующую программу посвятим тому, как эта классификация строится, как классифицируются языки мира.
Еще раз весь перечислим весь «иконостас» Георгия Старостина – старший научный сотрудник Центра компаративистики, заведующий кафедрой истории и филологии Дальнего Востока Института восточной культуры и античности Российского государственного гуманитарного университета, соруководитель международного проекта «Эволюции языка» Институт – удивительно красиво звучит – Санта-Фе, Нью-Мексико. Вели программу Анатолий Кузичев и Борис Долгин. До встречи ровно через неделю.
http://www.polit.ru/science/2011/02/15/starostin.html#
15 февраля 2011, 08:44
