Аналитика

3 июня в 10:15 на Красной площади состоится презентация двуязычного словаря Алексея Михеева «Россия. Russia», выпущенного издательством «Словари XXI века».

 

Чемпионат мира по футболу — трудное, но крайне продуктивное испытание для многочисленных представителей «социальных служб» России — в широком смысле, от продавцов до полицейских, потому что им придется объясняться с множеством иностранцев, ни в зуб ногой не понимающих по-русски. Но также и трудное, но крайне полезное испытание для самих этих иностранцев, которые будут вынуждены вчитываться в полупонятную кириллицу, угадывая в загадочных словах ТУАЛЕТ и ТРИБУНА знакомые общеевропейские корни. Для того, чтобы облегчить эту трудную задачу, главный редактор интернет-портала «Словари XXI века», автор проекта «Словарь года» Алексей Михеев собрал воедино свои колонки о современном русском языке для иностранцев, которые он писал для сайта Russia Behind the Headlines, и выпустил их остроумной двуязычной книгой, в которой тонкости современного русского языка и, через него, русского менталитета объясняются не на отвлеченных, а на самых что ни на есть конкретных жизненных примерах.

 

 Утверждение, что мы воспринимаем и осмысливаем окружающий мир не непосредственно, а сквозь призму родного языка, изначально было выдвинуто как некое предположение (лингвистическая гипотеза Сепира — Уорфа), однако сейчас оно приобрело уже почти аксиоматический статус. Между нами и миром действительно стоит язык, который служит для мышления своего рода концептуальным каркасом. При этом естественный язык — это не какая-то застывшая конструкция, а живой организм, развивающийся в обществе по своим законам. И для понимания культурной специфики любого общества важно понимать особенности используемого им языка. Особую роль играют здесь значения слов и выражений:

---

со временем многие значения слов и выражений обрастают дополнительными ассоциациями и приобретают метафорические оттенки,

---

без знания которых невозможно адекватное понимание культуры общества в её актуальном состоянии.

В рамках программы «Словари XXI века» в 2008 году вышел лингвострановедческий словарь «Россия». Это большой иллюстрированный том в классическом жанре словаря, где слова располагаются по алфавиту и каждое из них сопровождается толкованием-рассказом. Материалы этого словаря использовались и при подготовке данного издания (например, в первых статьях о русских словах, вошедших в мировые языки), однако «Россия/Russia» значительно отличается от «России» не только по объёму, но и по принципам организации текста. Здесь описываются не отдельные слова и понятия, а

---

делается попытка выстроить объёмную, многомерную модель картины мира, привычной для тех, кто живёт в России и пользуется современным русским языком.

---

Изначально «Россия/Russia» вовсе не задумывалась как словарь. В начале осени 2013 года работавший тогда редактором международного приложения к «Российской газете» (Russia beyond the headlines) Ян Шенкман (хочу выразить ему глубокую благодарность за активное сотрудничество, порой переходившее отчасти и в своего рода соавторство) предложил мне вести в сетевой версии этого издания лингвистический блог, где рассказывалось бы о новых значениях, которые приобретают в современном русском языке старые слова. Так появилась рубрика «Двойные агенты русского языка» (Double agents in Russian language), начавшая выходить еженедельно (её архив доступен по адресу).

Самый первый выпуск был посвящён одному конкретному слову — крыша, а уже со второго объектом анализа стали самые разнообразные группы слов: автомобили, женщины, мужчины, деньги, алкогольные напитки, богатые и бедные и т. д. Особое внимание уделялось современной сленговой лексике, однако были и экскурсы в советскую историю (перестройка, дефицит и пр.) — ведь и её реалии остались в культурной памяти народа. А затем сугубо лингвистическая тематика стала дополняться культурологической (так, появились статьи о рок-, поп- и киномемах). Рубрика просуществовала чуть более года, до конца 2014-го, — и уже потом возникла идея собрать все её выпуски под одной обложкой.

В итоге и появилась та книга, которую вы держите в руках. Строго говоря, это, конечно, не словарь в традиционном понимании, а скорее некий неформальный тезаурус. При написании текстов не использовались традиционные лексикографические принципы отбора словника и академический инструментарий описания заголовочных единиц — по структуре и композиции включенные в книгу статьи представляют собой скорее свободные эссе. Однако в серии «Словари для интеллектуальных гурманов» как раз и выходят не вполне обычные словари, а издания с размытыми жанровыми границами.

Мы воспринимаем окружающий мир через слова, и в этой книге как раз предпринята попытка собрать, обобщить и классифицировать ключевые для русской языковой картины мира слова, — форма словаря подходит для этих целей как нельзя лучше. Тезаурус далеко не полон, его можно продолжать и расширять, но на данном этапе все тексты складываются в своего рода тематическое «облако», где содержательно близкие фрагменты оказываются по соседству. Указатели-словники приближают книгу к словарю по форме и упрощают поиск слов и выражений.

Словарь рассчитан на самую разную аудиторию — в первую очередь (как заявлено в названии серии) на «интеллектуальных гурманов», но не только. Русскоязычная часть будет интересна тем, кто стремится осмыслить специфику современной русской культуры, взглянув на неё отвлеченно, как бы со стороны. Мольеровский Журден не осознавал, что говорит прозой, — так же и мы обычно не рефлексируем по поводу того, как говорим, — а точнее, по поводу той картины мира, которая выстроена в нашем сознании при помощи языковых средств. А вот

---

переводные варианты текстов должны быть полезны тем, кто интересуется русским языком (а также шире — вообще русской культурой) и кто хочет глубже узнать современную Россию

---

— для них книга, надеюсь, станет любопытным познавательным чтением. А в первую очередь ее могут использовать в своей работе преподаватели и составители учебных пособий по разговорной речи и культуре России.

AUTHOR’S NOTE

An initial assumption of perception and comprehension the surrounding world not directly as it is but through the lens of mother tongue (Sapir–Whorf linguistic hypothesis) has recently become axiomatic. Between us and the world lies the language – a skeleton of concepts forming our thinking with the language being a socially developing alive matter rather than a die-cast structure. This is why language peculiarities are essential for studying cultures. Words and expressions are particularly important, as in course of time many of them grow new meanings and metaphorical tones. Without knowing that, appropriate understanding of a society and its current culture becomes barely feasible.
In 2008 we made “Russia” – a culture-through-language dictionary issued within “Dictionaries of XXI century” series. It is made as a thick illustrated classical dictionary with alphabetically arranged entries each followed by an interpretational comment. “Russia” was also used as a source for this book (e.g. in introductory entries on Russian words in world languages) but “Россия/Russia” is much different from “Russia” both by volume and text arrangement. The book focuses not on words and concepts but rather attempts to present a holistic multi-faceted model of the world as it is seen by those who live in Russia and speak modern Russian.

At first we were not thinking of “Россия/Russia” as a dictionary. Early in fall 2013 Jan Shenkmann then an editor of “Russia beyond the headlines” English insert of “Rossiyskaya gazeta” (whom I am expressing here my deep acknowledgements for fruitful cooperation or rather co-authorship) proposed to me to lead a linguistic blog in the on-line paper version and to write on new meanings of traditional Russian words. This is how we made a weekly column named “Double agents in Russian language” (its archive is available at http://rbth.com/double_agents?q=double_agents).

The first issue was dedicated to one simple word – krysha (roof) and starting from the second we started writing on other various groups of words: cars, women, men, money, liquors and drinks, rich and poor, etc. We paid special attention to modern slang lexicon and made a retrospective journey into realities of Soviet history (such words as perestrojka, deficit and others) that people still keep in their memory. Later a purely linguistic topic was supplemented by cultural themes (this is how we made articles on rock-, pop-music and cinema memes). This column had been written for over a year up to end of 2014 when we had an idea to compile all these materials under one cover.

Finally, we made the book that is now in your hands. Strictly speaking, this is not a dictionary in its traditional meaning but rather a certain informal thesaurus. We did not apply traditional lexicographic approach for vocabulary selection and academic instrumentarium for headings description. By its structure and composition the articles of the book are closer to an essay. Logically, the series “Dictionaries for intellectual gourmets” has in it unordinary dictionaries with unclear genre boundaries.
We perceive the surrounding world through words and this book presents an attempt to compile, generalize and categorize the words that are key for Russian language scene. The format of the book is very suitable for that. Thesaurus is far from complete – it may be further extended and broadened, but as of now all the entries form a certain thematic cloud with thematically similar fragments arranged adjacently.

The dictionary targets various readers – first of all “intellectual gourmets” (as the series description says), but that is not all. Russian part of it will be interesting for those who seek to understand particularity of modern Russian culture by looking at it abstractedly from aside. Monsieur Jourdain from Molière’s “The Bourgeois Gentleman” has been speaking prose without knowing that – same as we do not generally reflect on what we say, or specifically on the worldview that exists in our conscience via language tools. As for the translated articles of the dictionary – they will be useful for those who are interested in Russian language (and broader – in Russian culture) and who is willing to know deeper modern Russia – for them the book hopefully will become a curious educational reading. Primarily, the book may be used in the work of teachers and writers of the study books on spoken Russian and Russian culture.

РАЗ-ДВА-ТРИ-ЧЕТЫРЕ-ПЯТЬ: ЧИСЛА СТАНОВЯТСЯ СЛОВАМИ

Двойка, тройка, четвёрка, пятёрка – это привычные названия школьных оценок по используемой в России пятибалльной системе. Но эти же – и им подобные – слова имеют в русском языке и другие значения.

Хотя единица (цифра один) является формально самой низкой оценкой («очень плохо»), но фактически она ставится только в исключительных случаях – обычно не за знания, а за поведение – и называется при этом кол. А однушкой называют однокомнатную квартиру (одна комната и кухня).

Двойка – это оценка «неудовлетворительно». В 90-е телевизор, совмещённый с видеомагнитофоном, стали называть видеодвойкой. А двухкомнатную квартиру называют двушкой. Если же вы спросите у человека старшего поколения, что такое двушка, он, конечно, скажет, что это двухкопеечная монета – в советское время именно она использовалась в уличных телефонах-автоматах, и была поэтому предметом особого спроса.

Тройка – это оценка «удовлетворительно». А ещё тройка – это три запряжённые в традиционную русскую повозку лошади, – во многие другие языки это слово вошло именно в таком виде. Понятно, что сегодня это значение стало глубоко архаичным. Словом тройка чаще называют, например, мужской костюм, в который, помимо пиджака и брюк, входит ещё и третий элемент – жилет. Трёшкой сегодня называют трёхкомнатную квартиру. В советское же время это была исключительно бумажная купюра в три рубля (другое её название – трояк). В 50–70-е годы, когда бутылка водки стоила около трёх рублей, крайне популярным был мужской «сценарий» проведения досуга под названием сообразить на троих: трое мужчин (обычно незнакомых) скидывались по рублю в винном магазине, покупали поллитровую бутылку водки и, по очереди пользуясь одним гранёным стаканом, выпивали её втроём, сопровождая этот процесс задушевной беседой.

Четвёрка – это сегодня, пожалуй, только школьная оценка «хорошо»; а вот в старой России лошадей могла быть не тройка, а именно четвёрка. Впрочем, есть популярное слово четверть, употребляющееся, например, в значении «четверть часа»: так, время 11:15 называют четверть двенадцатого, а 11:45 – без четверти двенадцать. Учебный год также делится на четверти, которые отделяются друг от друга каникулами.

Пятёрка (оценка «отлично») – в советское время это также и бумажная купюра в пять рублей. Сегодня двойное значение этого слова используется в названии магазинов «Пятёрочка»: у клиента здесь должны совмещаться две ассоциации – «отлично» и «недорого». В советское время пятикопеечная монета называлась пятак и использовалась для прохода в метро через автоматические турникеты (цена проезда – пять копеек – не менялась несколько десятилетий).

Пятачком (уменьшительная форма) называется нос поросёнка, напоминающий монету, – именно пятак был тогда самым крупным по размеру. Кисть же руки – из-за наличия пяти пальцев – называется пятерня, а выражение дай пять представляет собой просторечное приглашение к дружескому рукопожатию.

Шестёрка – это самая младшая по достоинству карта в игральной колоде из 36 листов. Именно поэтому в уголовном жаргоне шестёркой пренебрежительно называют того, кто занимает самое низкое положение в какой-либо (чаще криминальной) структуре. А в широком обиходе шестёркой несколько десятилетий называли самую популярную – шестую – модель массового отечественного автомобиля «Жигули».

Семёрка в современном русском языке не имеет устойчивого второго значения и ассоциируется, пожалуй, прежде всего с популярным американским киновестерном полувековой давности, который шёл в советском прокате под названием «Великолепная семёрка».

Восьмёрка – это погнувшееся велосипедное колесо. А несколько лет назад это слово приобрело и устойчивую политическую окраску: Большой восьмёркой стали называть группу ведущих стран мира, регулярно проводящих встречи на высшем уровне (саммиты).

Девятка – верхний угол футбольных ворот, забить гол в который считается верхом мастерства. Это также и популярная в прошлом азартная карточная игра, в которой из последовательно получаемых карт нужно набрать максимум очков, но не более девяти: при «переборе» очков все они сгорают. Сейчас популярен вариант этой игры под названием «Двадцать одно». Девяткой называют и ещё одну популярную (девятую) модель «Жигулей».

Десятка – центр мишени для стрельбы; выражение попасть в десятку означает «сделать что-то очень точно, правильно». Десяткой называли также бумажную купюру в десять рублей, которая сейчас заменяется монетой.

А купюру в пятьдесят рублей называют полтинником (то есть половиной от ста). В советское же время полтинником называлась монета в пятьдесят копеек. Любопытно, что по своей покупательной способности эти полтинники разных эпох после всех инфляций и деноминаций оказываются более или менее сопоставимыми.

Купюра в сто рублей – это сотня, или – в более сленговом варианте – стольник. А вот сотка – это единица измерения площади (сто квадратных метров). В обиходном языке это слово употребляется прежде всего в словосочетании шесть соток. Дело в том, что именно таким был размер садового участка, предоставлявшегося горожанам для ведения подсобного хозяйства, – и сейчас шесть соток означает «стандартная скромная загородная дача». Само слово сто в разных выражениях может использоваться в значении «высшая степень чего-либо»: например, стопудово представляет собой твёрдое обещание («обязательно»), а выглядеть на все сто значит «выглядеть прекрасно». Впрочем, поздравление 80–90-летнего юбиляра словами ты выглядишь на все сто! будет всё же несколько двусмысленным.

Двойкой, тройкой, четвёркой и так далее называли раньше и маршруты городского транспорта. Возможно, в небольших городах это по-прежнему так, но в Москве, где большинство автобусов имеют трёхзначные номера, этого уже практически не услышишь.

Raz-Dva-Tri-Chetyre-Pjat’: Numbers Become Words

When students get marks in Russian schools, they typically come in the form of numbers ranging from one to five. While the word for those numbers may be simple, they can have multiple meanings.
Although edinitsa (the number one, odin) is technically the lowest mark (“very poor”), in practice it is given only in exceptional cases – generally not for knowledge, but for behaviour. Another term for it is kol (“stake”). In addition, a one-room apartment (one room and kitchen) is called an odnushka.
Dvojka, or two, signifies “unsatisfactory.” In 1990s a television with a built-in VCR was called a videodvojka. A two-room apartment is called a dvushka. However, if you ask an older person what dvushka means, he will undoubtedly say that it is a two-kopek coin, which in the Soviet era was used to make calls from pay phones, and it was therefore the object of a particular request.

Trojka, or three, means “satisfactory.” This word has entered many languages; it refers to the three horses harnessed to a traditional Russian wagon (see the article “Vodka, Trojka, Perestrojka: The ten best known Russian words”). It is clear, that today this meaning has become very archaic. However, today the word trojka is used more often to refer to a man’s suit that includes, in addition to a jacket and trousers, a third component: a waistcoat. A three-room apartment is known as a trjoshka. In Soviet times, this was a paper bill worth three rubles (another name for it was trojak). From the 1950s through the 1970s, when a bottle of vodka cost around three rubles, there was a popular male “scenario”, a leisure activity called soobrazit’ na troih, (“splitting a bottle three ways”): three men (usually strangers) would each contribute one ruble in a liquor store, buy a half-liter bottle of vodka and split it three ways (they would take turns using a single chipped glass) somewhere nearby, seasoning the ritual with heartfelt conversation.

Chetvjorka, four, means “good.” In old Russia instead of a three horses (trojka), there might be four (chetvjorka). There is also the common word chetvert’, or “quarter,” which is used, for example, to mean “quarter of an hour.” Hence the literal way to say 11:15 in Russian is “quarter of the 12th [hour],” while 11:45 translates as “without a quarter, 12.” Chetvert’ also designates the four periods the school year is divided into (there are vacations between the quarters).

Pjatjorka (five, or “excellent”) also referred to a five-ruble bill in Soviet times. Nowadays, the word’s dual meaning is used in the name of the popular brand name of the Pjatjorochka supermarket chain (the customer needs to combine two associations: otlichno – “excellent” and nedorogo –“inexpensive”). Under the Soviet regime, a five-kopek coin was called a pjatak, and it was in great demand because it was inserted into the automated turnstiles in subway stations (the price of a ride, five kopeks, did not change for several decades). A short form of the word, pjatochok, was the word for a piglet’s snout (it looks like the coin – at the time, the pjatak was the most valuable coin in circulation). From there the word pjatak returned to coarse slang, where the expression dat’ v pjatak (literally, “to hit in the five”) came to mean “to punch in the face.” The hand – because it has five fingers – is called a pjaternja, and the expression “Daj pjat’!,” or “Give me five!”, is a vernacular invitation for a friendly handshake.
Shestjorka, six, is the least valuable card in a 36-card deck of playing cards. This is why in prison slang shestjorka is a disparaging term for the person who occupies the lowest rung in the criminal hierarchy. In common usage, for several decades shestjorka was a term for the most popular, sixth model of the mass-produced domestic “Zhiguli” automobile.

Semjorka, seven, is first and foremost associated with the film “The Magnificent Seven,” the popular American Western from around 50 years ago that was released in the Soviet Union under the title “Velikolepnaja semjorka”.

Vos’mjorka, eight, is a bent bicycle tire. And a few years ago this word also gained a political meaning. The group of the leading countries of the world which hold regular summits was named Bolshaya vosmjorka (The Group of Eight).

Devjatka, nine, is the upper corner of a football goalpost – scoring a goal there is considered the pinnacle of skill. In the past there was also a popular card game (especially in criminal circles) called Devjatka in which you should score maximum points from consistently received cards, but no more than nine: if more then all of them burn down. It is known as 21 today (and number 21 in everyday life is called – ochko, or “point”). Devjatka is also the name for another popular (the ninth) Zhiguli model, and the name for the strongest type of Baltika beer, which bears the number nine and a 9 percent alcohol content (it is believed that mainly hard-core alcoholics drink devjatka).

Desjatka, ten, is the center of a shooting target; the expression popast’ v desjatku, literally, “to land on the 10,” means “to do something very precisely and correctly.” Until recently, desjatka was also the word for the ten-ruble bill, which is now gradually being replaced by a coin.

A 50-ruble bill is called a poltinnik (that is, polovina, or “half,” of a hundred). In the Soviet era, poltinnik also referred to the 50-kopek coin; it is interesting that in terms of purchasing power, the poltinniks of different periods (after all inflations and denominations), turn out to be more or less consistent – unless the journey to the subway continues to rise in price.

A hundred-ruble bill is known as a sotnja, or stol’nik in its slang variant. Then, there is sotka, a unit for measuring area (100 square meters); in common usage, this word is heard primarily in the combination shest’ sotok, or “600 square meters.” These were the dimensions of the land given to city dwellers for their household gardens – and now “600 square meters” means “a standard modest country house.” The word sto, “one hundred,” can be used in a number of expressions to mean “high level of something.” For example, stopudovo is a confirmed promise (“absolutely”), while vygljadet’ na vse sto, literally “to look like a complete hundred,” means “to look wonderful.” However, to congratulate an 80 or 90 year old by saying they look a hundred would not be “wonderful”.

Dvojka, trojka, chetvjorka and so on used to designate bus routes in city transport. This is still the case in small cities, but in Moscow, where most bus routes have three-digit numbers, this is becoming more rare.

ОВОЩИ И ФРУКТЫ – ЭТО НЕ ТОЛЬКО ПЛОДЫ

Названия многих овощей, фруктов и ягод имеют вторые, метафорические значения – как позитивные, так и негативные.

Самые позитивные ягоды – малина и вишня. О комфортной жизни говорят не жизнь, а малина, запланированное эффектное завершение какого-либо процесса называют вишенкой на торте. При этом устойчивое словосочетание вишнёвый сад (по названию пьесы Чехова) ассоциируется с ломкой традиционного уклада жизни: у Чехова частный предприниматель покупает у обедневших дворян сад под строительство приносящих прибыль дач. А слегка абсурдное название ежегодного московского фестиваля искусств «Черешневый лес» приобретает смысл только при сопоставлении его с названием чеховской пьесы.

«Пикантной» ягодой считается клубника. В уменьшительном варианте – клубничка – она считается символом чего-то эротического. Ещё в «Мёртвых душах» Гоголя встречается выражение попользоваться насчёт клубнички.

Клюкву вспоминают, имея в виду хвастливые и неправдоподобные байки и выдумки. Особенно часто используется выражение развесистая клюква – его можно услышать и в том случае, когда речь идёт о заведомо ложной пропаганде. Зелен виноград – это значит примерно «не очень-то и хотелось»: так говорят, если не могут чего-то получить, но оправдывают это не собственным бессилием, а тем, что желаемый продукт недостаточно качественный. Ну а когда о каких-то не очень хороших людях хотят сказать, что один другого не лучше, это значит, что они – одного поля ягода.

Если в каком-то месте очень тесно из-за большого скопления людей, это значит, что там яблоку негде упасть. Устойчиво также и восходящее к греческим мифам словосочетание яблоко раздора: так говорят о том, что является причиной разногласий и споров. Грушу вспоминают в традиционной детской загадке: «Висит груша – нельзя скушать» (отгадка – электрическая лампочка; впрочем, современные лампочки уже далеко не всегда по форме напоминают этот плод).

Ананасы давно считаются символом роскоши: упоминание о них можно встретить в ставших устойчивыми мемами строчках поэтов начала ХХ века. И если Игорь Северянин эту роскошь воспевает: «Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском! Удивительно вкусно, искристо и остро!» – то Владимир Маяковский, напротив, с пролетарской страстностью её отвергает: «Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй!» А вот бананы свои метафорические прочтения обрели уже ближе к концу ХХ века. В школе так стали называть неудовлетворительную оценку, двойку, – хотя цифра 2 вообще-то не слишком похожа на банан. Бананами называют также определённого фасона брюки, по форме действительно напоминающие эти экзотические фрукты.

Тыква и репа – это метафорические имена для головы. Если тебя стукнули по голове – значит, ты получил по тыкве. А вот если чешешь репу – это значит, что ты в нерешительности ломаешь голову над какой-то важной жизненной проблемой. В другом, очень древнем значении репа – это символ чего-то элементарного, примитивного, о чём говорят проще пареной репы.
Капуста – одно из сленговых названий денег (подробнее об этом – в статье «Капуста, лимоны, бабки»). В капусте также находят детей (по крайней мере, так объясняют их появление самим интересующимся детям). Морковь вошла в язык как некий стимул для того, чтобы заставить человека работать: ему показывают морковку или дразнят морковкой. Лук используется в словосочетании горе луковое, которое означает человека бестолкового и несобранного, приносящего одни неприятности. Ну а при помощи картофеля можно охарактеризовать внешность человека: о толстом и бесформенном носе говорят нос картошкой.

Кукурузником называют особый тип лёгкого самолёта (с двумя парами крыльев), использующийся на сельскохозяйственных работах. Но не только: такое же ироническое прозвище получил в начале 60-х годов ХХ века советский лидер Никита Хрущёв, который посчитал, что решить продовольственную проблему поможет выращивание кукурузы, и стал насаждать её по всей стране. Популярным в те годы был пропагандистский лозунг «Кукуруза – царица полей». Однако имело это скорее печальные последствия.

Сразу в нескольких идиоматических выражениях можно встретить хрен; выражения эти носят грубоватый характер и считаются сленговыми (например, немолодого человека пренебрежительно называют старый хрен). В молодёжном жаргоне встречается и перец: крутыми перцами могут назвать привлекательных молодых людей.

Разные метафорические значения имеет горох. Как об стенку горох – говорят в той ситуации, когда кого-то пытаются долго и безрезультатно в чём-то убедить. Человека, над поведением которого смеются, называют шутом, а если хотят усилить пренебрежительный характер этой оценки, то добавляют прилагательное: шут гороховый. Если же нужно сказать, что какое-то событие случилось очень давно, то говорят, что это было при царе Горохе.

Остаться ни с чем – это значит остаться на бобах. Сильно отругать, раскритиковать кого-то – значит дать на орехи. Ну а пользоваться результатами сделанного – это пожинать плоды.
Побольше всем малины – и берегите тыкву!

Fruits, Vegetables and not Only

Names of many vegetables, fruit and berries have a second, metaphorical meaning – both positive, and negative.

The berries with the most positive connotation in the Russian language are the raspberry and the cherry. When life is good, Russians say: “It’s a raspberry of a life” (Ne zhizn’, a malina). Whereas a particularly good conclusion to something is often described as “the cherry on top” (vishenka na torte). At the same time the name of the Chekhov play “The Cherry Orchard (Vishnjovyj sad)” is associated with the breaking of traditional ways of life: where impoverished noblemen sell a garden to an entrepreneur for the construction of profitable dachas or country houses. The slightly absurd name of the annual Moscow festival of arts “The sweet cherry wood (Chereshnevyj les)” only makes sense in comparison to the name of the Chekhov play.

Strawberry has a certain piquancy in the Russian language. In its diminutive form klubnichka, the word suggests something erotic, in particular erotic pictures or video (the word was already being used in this context as far back as in the 19th century, including in the famous novel by Nikolai Gogol, “Dead Souls”).
The word “cranberry” is used to denote boastful and implausible tales, cock-and-bull stories. The expression razvesistaja klukva, literally “drooping cranberry” means blatant propaganda. The phrase zelen vinograd (sour grapes) is used when somebody can’t receive something, but justifies his failure not because they can’t have it but because it’s not good enough for them. One of the Russian equivalents of the expression “birds of a feather”, especially when used derogatively, is odnogo polja jagoda (berries from the same field).

When a place is packed with people, you can say jabloku negde upast, (there isn’t room for an apple to fall). The expression “apple of discord”, which originates in Greek mythology, is used in Russian too (jabloko razdora). Meanwhile, the pear features in a traditional children’s riddle: Visit grusha – nelzja skushat (There is a pear hanging, but you can’t eat it). The answer is an electric bulb, although these days light bulbs often come in shapes other than that of a pear.

Pineapples have for a long time been a symbol of luxury: it is as such that they feature in two famous lines from early 20th century poetry that have become memes of sorts. One, by Igor Severyanin, welcomes the luxury: “Pineapples in champagne! Pineapples in champagne! It’s surprisingly delicious, sparkling and acutely!” Vladimir Mayakovsky, on the contrary, rejects the fruit with proletarian zeal: “Eat pineapples, chew on quail. Your last day is coming, bourgeois!” As for bananas, they developed their figurative meaning closer to the end of the 20th century. At school, the word “banana” (banan) was used to denote a bad grade (2 – dvojka), which is the Russian equivalent of the English grade (F). Though the figure 2 is generally not too similar in shape to a banana. For a while in the 1980s, it was also used to describe a trouser style that was fashionable at the time.

Pumpkin and turnip are often used in Russian in the meaning of the head. If somebody hits you on the head, you could say that you have poluchil po tykve (received one to the pumpkin). The expression chesat repu (to scratch the turnip), meanwhile, means to think hard to try and resolve a complex problem. In another, older, meaning, a turnip stood for something simple, elementary, and primitive. Hence the expression prosche parenoj repy (simpler than boiled turnip).

The word for “cabbage” (kapusta) is a slang word for money in Russian (see the article “Cabbage, lemons, old women”). Cabbage also features in the phrase that is used to explain to small children where babies come from (they are found in a cabbage patch). Carrot is used in the same sense that it has in the English expression “carrot and stick”, i. e. an incentive or lure for somebody to do something (pokazat’ morkovku or draznit’ morkovkoj), although the expression itself is different in Russian. Onion features in the expression gore lukovoe , denoting somebody who is unlucky, clumsy, disorganized. The word “potato” is used to describe a bulbous nose (nos kartoshkoj).

Corn is present in the word kukuruznik , denoting a light agricultural aircraft. The same word was used as a jocular name for 1960s Soviet leader Nikita Khrushchev, who saw corn as a solution to the country’s food problem and initiated a campaign of sowing corn all over the country (a popular slogan of the time was: “Corn is the queen of the fields”).

Horseradish features in quite a few fixed expressions in Russian, all of them slightly rude and are considered to be slang. An elderly man could disrespectfully be called a staryj hren . The slang expression ni hrena net means: “There’s nothing there at all.” The exclamation hren tebe! means: “You’ll get nothing”; whereas the expression ni hrena sebe has a completely different meaning: It is used to express surprise, like: “My goodness!” Young people often use the word “pepper”, for example, a krutoj perets is an attractive young man.

Peas feature in several fixed phrases too. For example, the Russian equivalent of the expression: “You might as well talk to a brick wall” is kak ob stenku goroh . This expression is used in the situation when someone tries in vain to convince somebody of something. Peas are also somewhat mysteriously present in the phrase shut gorohovyj which is used to describe somebody whom you consider to be a buffoon. If you want to stress that something happened a very long time ago, you can say that it happened pri Tsare Gorohe (during the reign of Tsar Pea).

Beans feature in the expression ostatsja na bobah, meaning: to be left with nothing (to be left without a bean). Nuts are used in the expression dat’ na orehi, meaning: to scold, severely criticize somebody. The Russian equivalent of “to reap the fruits of” is pozhinat plody.
So, have plenty of raspberry and do take care of your pumpkins!

РОК-МЕМЫ: БОЛЬШЕ ЧЕМ ПРОСТО СТРОЧКИ ИЗ ПЕСЕН

Некоторые выражения и фразы из популярных рок-песен последних десятилетий вошли в широкий языковой обиход и стали неотъемлемой частью общекультурного багажа современного россиянина.

«Ален Делон не пьёт одеколон»

Героиня песни «Взгляд с экрана» (группы «Наутилус Помпилиус») мечтает об идеальной романтической любви, возможной не в постылой обыденности, а только в западном кино. Ведь в отличие от простых провинциальных парней (общение с которыми не приносит ничего, кроме «будничных утренних драм») «Ален Делон, Ален Делон не пьёт одеколон; Ален Делон, Ален Делон пьёт двойной бурбон; Ален Делон говорит по-французски». Об отношении к Западу как к недостижимой мечте – ещё одна песня-мем той же группы: «Гудбай, Америка, где я не был никогда. Прощай навсегда, возьми банджо, сыграй мне на прощанье…» Автор большинства текстов «Наутилуса», Илья Кормильцев, в 2007 году умер в Англии.

«Всё идёт по плану»

Настоящий гимн вот уже нескольких поколений российского андеграунда. Лидер группы «Гражданская оборона» Егор Летов в конце 80-х писал этот текст как абсурдно-антикоммунистический: «Границы ключ переломлен пополам, а наш батюшка Ленин совсем усоп, он разложился на плесень и на липовый мёд, а перестройка всё идёт и идёт по плану…» Однако в 90-е годы, после краха коммунизма, сам Летов радикально поменял свои убеждения, уйдя уже в «антикапиталистический» андеграунд, а песня стала символом стоического сопротивления любому истеблишменту: сегодня её поют и подростки во дворах, и оппозиционеры на политических митингах. Выражение всё идёт по плану превратилось в аналог горькой констатации «от нас ничего не зависит».

«Группа крови»

Этот «подростковый гимн» группы «Кино» – не столько социальный, сколько индивидуальный, воспевающий персональный, своего рода «самурайский» героизм участия в метафорической благородной схватке: «Группа крови на рукаве, мой порядковый номер на рукаве, пожелай мне удачи в бою, пожелай мне удачи…» Война, как пел Виктор Цой в других своих песнях, идёт «между Землёй и Небом»; «Война – дело молодых, лекарство против морщин».

«Какая боль!»

И наконец, фраза, популярность которой совершенно иррациональна. В конце 90-х группа «Чайф» написала о матче чемпионата мира по футболу песню с незамысловатым, иронически обыгрывающим эмоции болельщиков припевом: «Какая боль! Какая боль! Аргентина – Ямайка 5:0!» И с тех пор выражение какая боль! прочно вошло в речевой обиход: говорят так обычно в том случае, когда кто-то жалуется на не слишком серьёзные жизненные проблемы:
– Сегодня час простоял в пробке…
– Какая боль!

«Мы вместе!»

В ещё одном перестроечном гимне лидер группы «Алиса» Константин Кинчев оптимистически провозглашал единство молодого поколения: «Мы вместе!» В отличие от летовского, этот мем не пережил перестройку: ведь в 90-е все оказались скорее «по отдельности», каждый за себя. И более актуальным стало то, как ранее, в песне «Бошетунмай», лидер группы «Кино» Виктор Цой иронически обыграл двусмысленность (не запланированную автором) этой фразы: «Все говорят, что мы вместе; все говорят, но немногие знают, в каком». Впрочем, революционный пафос своей известной песни «Перемен! Мы ждём перемен!» сам Цой тоже (возможно, и не всерьёз) смягчал, утверждая, что изначально речь в песне шла всего лишь о школьных переменах.
«Настоящему индейцу завсегда везде ништяк»
Под маской «настоящего индейца» из песни лидера группы «Ноль» Фёдора Чистякова скрывается простой российский парень, которому «немного надо», но который всегда найдёт себе «оттяг»: то «достанет папиросу и покурит, посидит», то споёт про «травушку-муравушку» и «шишечки-иголочки». Не менее популярным мемом стала фраза из другой песни Чистякова: «Иду, курю». А «Вечно молодой, вечно пьяный» – это состояние героя ещё одной мем-песни группы «Смысловые галлюцинации». И даже не вполне уже молодой Борис Гребенщиков поёт: «Ну-ка мечи стаканы на стол и прочую посуду; все говорят, что пить нельзя, – я говорю, что буду».

«Под небом голубым есть город золотой»

Ещё одна песня группы «Аквариум», написанная на слова поэта Анри Волохонского, повествует о мифическом, «райском» городе, где «гуляют животные невиданной красы». В оригинале этот город располагается «над небом голубым», то есть в некоем невероятном пространстве, но песенный вариант Гребенщиков слегка «приземлил». Перекликается с ней песня группы «Браво»: «Недавно гостила в чудесной стране. Там плещутся рифы в янтарной волне…» И в этой песне можно усмотреть двойной смысл: в строчке «Меня ты поймёшь – лучше страны не найдёшь» присутствует намёк на то, что речь идёт не только о географии. Обе песни стали культовыми благодаря фильму 1987 года «Асса».

«Поколение дворников и сторожей»

В 70–80-е годы многие молодые музыканты, художники и писатели отказывались идти на компромисс с властью и предпочитали устраиваться на такого рода неквалифицированную работу, которая предоставляла возможность более или менее свободно распоряжаться временем для собственного творчества. Этот социальный феномен получил в 1987 году ёмкое имя благодаря песне группы «Аквариум» «Поколение дворников и сторожей».

«Я помню все твои трещинки»

А вот эта фраза-мем из песни Земфиры «Я задыхаюсь от нежности» говорит о любви вполне земной и вполне плотской – хотя вроде бы и не вполне традиционной (принято считать, что адресатом эмоций является подруга автора). И любовь эта самоотверженна и всепоглощающа: «Хочешь, я убью соседей, что мешают спать», – поёт Земфира в другой своей песне.

«Я хочу быть с тобой»

Простой текст Ильи Кормильцева «Я хочу быть с тобой, я хочу быть с тобой, я так хочу быть с тобой, и я буду с тобой» лёг в основу самой, пожалуй, пронзительной в сознании уже нескольких поколений песни о любви. Однако простым он оказывается только на первый взгляд: проницательные слушатели разглядели в нём и второй, глубинный смысл. Прочитывается здесь тоска не только по любви романтической, земной, но и другой – духовной, религиозной. Отчётливый намёк на это содержится в последних строчках: «В комнате с белым потолком, с правом на Надежду, в комнате с видом на огни, с Верою в Любовь», – где Вера и Надежда появляются явно не случайно.

Rock Memes: Verses That Became More Than Just Lines

Lines from certain rock songs have transcended the musical genre completely. They passed into everyday usage and became an integral part of common cultural baggage of the modern Russian.

“Alain Delon does not drink perfume”
(Alen Delon ne p’jot odekolon)

A protagonist of the song “Looking from the screen” (band Nautilus Pompilius) is dreaming about an ideal romantic love that is possible only in a Western film and not in a mundane world. Unlike provincial lads around her (who are only able to distress her and provoke “a trivial morning drama”) the ideal man “Alain Delon does not drink perfume; Alain Delon drinks a double bourbon, Alain Delon speaks French”. Another song by the same band that has become a meme and tells about the attitude to the West as to an unreal world from somebody’s dreams: “Goodbye America where I have never been, take a banjo and play a farewell song”. Ilya Kormiltsev, the author of many texts for Nautilus Pompilius, died in the UK in 2007.

“Everything is going as planned”
(Vsjo idjot po planu)

This has been the Russian underground’s anthem for several generations now. Grazhdanskaja Oborona singer Yegor Letov wrote the following text as an expression of absurd anti-communism: “The key to the border is broken in half / while our father Lenin is dead completely / he’s decomposed into mold and lime honey / and perestroika is continuing and going as planned…” It is interesting that in the 90s, after the collapse of the USSR, Letov radically changed his views, abandoning the anti-communist underground for the anti-capitalist one. The song for him became a symbol of the stoical fight against any establishment. Today everyone is still singing it – adolescents on the streets, opposition demonstrators at political mass-meetings. The expression “Everything is going as planned” has come to mean “Nothing depends on us.”

“Blood group”
(Gruppa krovi)

This line is from the song “Blood Group” by the band Kino. It is another adolescent anthem, not social, though, but individualistic, glorifying a personal, even samurai-style heroism during an honorable fight. “A blood group on my sleeve / a serial number on my sleeve / wish me luck in battle / wish me luck…” As Victor Tsoi sang in his other songs , War goes “between Earth and the Sky”; “War is a business of young people, it is a medicine against wrinkles” (this is what is usually said when you have to go and do something important, fatal, dangerous, at times even hopeless). The real hero was reticent, confident, and unflinching.

“What pain!”
(Kakaja bol!)

The popularity of this phrase is completely illogical. Some time ago Chajf, a band from Yekaterinburg, wrote a reggae song about a 1998 World Cup soccer match, with a simple refrain expressing the fans’ emotions: “What pain! What pain! Argentina beat Jamaica 5-0.” (Russians had been unusually concerned about the soccer passions of a foreign continent. Jamaica’s pain had somehow become Russian pain, too). Ever since then, the ironic expression “What pain!” has become part of the everyday lexicon. It is frequently used when people complain about insignificant problems, for example: “I was stuck in traffic for an hour – what pain!”

“We are together!”
(My vmeste)

An optimistic slogan proclaimed by Konstantin Kinchev, the leader of the Alisa rock band, in one of the anthems of post-perestroika times, demonstrated the unity of the young generation. Unlike the lines from the songs of Yegor Letov, this meme has not outlived the times of perestroika. In the 1990s, people became very individualistic and had to survive as they could pursuing their own path. The double meaning (that was actually not meant by the author) of the phrase from the song “Boshetunmaj” by Victor Tsoi, the legendary singer and band leader of Kino, became even more in line with the time the country was living through: “Everybody is saying that we are together, everybody is saying but not many people know where we are”. However, Victor Tsoi played down the revolutionary pathos of his famous song: “Changes! We are waiting for changes!” by saying that initially the song was about breaks between school lessons. Yet, it’s quite possible he was joking.

“A real Indian feels great any time, any place”
(Nastoyaschemu indejtsu zavsegda vezde nishtjak)

The “real Indian”, from a song by Fyodor Chistyakov, lead singer of the group Nol, actually referred to an ordinary Russian guy, who “needs very little” and who always feels great: he’ll either “smoke a cigarette (to clear his head),” or he’ll sing about “some young grass” and “pine needles and cones.” Another popular meme from a Chistyakov song is, “I’m walking along, smoking.” And “Forever young, forever drunk” is a condition of the hero in one more meme-song by the group Smyslovye Galljutsinatsii. The not-so-young Boris Grebenshchikov sings: “Well swords and glasses and other ware put on the table; all say that it can’t be drunk, – I say that I will.”

“Under the blue sky there is a golden town”
(Pod nebom golubym est’ gorod zolotoj)

Another song by the rock band Akvarium written by Boris Grebenshikov and verses by Anri Volokhonsky, creates a powerful image of a mythological town in a paradise country where “unbelievably handsome animals are walking around”. In the original poem this town is “above the blue sky”, that makes it even more surreal, but in the song version Grebenshikov made it slightly closer to the earth. This song echoes another one by the rock band Bravo with the lines: “Recently I stayed over in a wonderful country, with the reefs splashed by amber – colored waves”. It’s easy to track down a double meaning in the line: “You will understand me and you won’t find a better country”. It clearly hints that it’s hardly about geography only. Both songs have become iconic due to film ASSA by Sergei Soloviev of 1987.

“A generation of janitors and watchmen”
(Pokolenie dvornikov i storozhej )

In the 70s and 80s many musicians, artists and writers refused to compromise with the Soviet authorities and follow the ideological canon. They preferred to get an unskilled job, which provided an opportunity to more or less freely dedicate their spare time to their creativity. This social phenomenon became famous in 1987 thanks to the song “A Generation of Janitors and Watchmen” by the band Akvarium.

“I remember all of your wrinkles and cracks”
(Ja pomnju vse tvoi treschenki)

This phrase from the song “Tenderness takes my breath away” by Zemphira, a popular Russian singer, also became a meme. The line speaks about passionate love that is down to earth and fleshly though not quite traditional (the subject of the song is believed to be the author’s girlfriend and partner): this love is unselfish, devoted and takes the author’s heart: “If you want I will kill the neighbours if they do not let you sleep”, Zemphira sings in her other song.

“I wanna be with you”
(Ja hochu byt’ s toboj)

A simply worded, straight forward line by Ilya Kormiltsev “I wanna be with you, I wanna be with you so much, I wanna be with you, I wanna be with you so much and I will be with you” is the refrain that rings a bell for several generations of Russians as one of the most powerful and penetrating love songs. Though the lines seem straight forward: attentive listeners managed to see a deeper meaning behind the simple words. One may read craving not only for romantic love, but for the divine, for spiritual and religious feeling. The last few lines obviously point out this meaning: “In a room with a white ceiling, with the right for hope, in a room facing the view with lights and the right for Love”, where Hope and Love are mentioned not just for the sake of a rhyme.