«Aber a recht’s a menschlich’s Verständnis,
glaubt’s mir, des reicht für all’s!»
Frau Schweigestill
Значение славистики определяется важностью славянского элемента в европейской жизни. Славянские народы проживают на обширном пространстве евразийского континента и составляют почти половину населения Европы, представляя одну из наиболее заметных «ветвей» индоевропейской языковой семьи. По численности говорящих (ок. 290 млн. чел.) славянские языки находятся в Европе на первом месте. Славянские культуры являются неотъемлемой составляющей частью мировой культуры. Они обладают своей собственной историей, особым складом и особым потенциалом. Общность происхождения и языковое родство славян отражаются во всей их культурной истории со времени их появления до современного состояния. В силу этого изучение различных аспектов славистики является фундаментальной задачей в области познания существенной части мировой истории.
Славистика или славяноведение, принадлежащее по своему происхождению к сравнительно-исторической парадигме языкознания, складывалось как область взаимодействия различных гуманитарных дисциплин – языкознания, литературоведения, фольклористики, этнографии, искусствоведения, археологии, истории материальной и духовной культуры и др. В центре ее внимания находится тесное переплетение истории языка и всеобщей истории, отражаемая в языке социальная деятельность во всех областях жизни. Подобным образом организовано изучение других языковых семей; аналогичную структуру дисциплин имеют, например, германистика, тюркология и романистика.
Комплексный характер славистики проявляется во всех ее областях, особенно при исследовании проблематики этногенеза славян, славянской письменности, культуры и народной словесности. Так, предпосылки для герменевтики древних славянских текстов создаются их лингвистической обработкой, в ходе которой памятник письменности должен быть датирован, прочтен и переведен, в нем должны быть выявлены разнообразные искажения, описки, пропуски и вставки, определены его взаимоотношения с родственными текстами, объяснены непонятные слова и выражения и т. д. Эта работа, итогом которой обычно становится научное издание памятника, предполагает учет всего комплекса знаний о славянской культуре. Лишь после этого памятник может служить источником научного исследования. И наоборот, некоторые факты истории языка могут быть истолкованы лишь с учетом сведений из области мифологии, фольклора и культурной истории (например, обилие уменьшительных форм в просторечии и фольклорных текстах в разных языках объясняется первобытным анимизмом и антропоморфизмом).
Съезды славистов. Организация работы над международными славистическими проектами
Масштаб и междисциплинарный характер славистических проблем обусловил необходимость коллективных усилий и международной координации работ по их изучению. Иначе было бы невозможно справиться с такими задачами, как, например, исследование и научное издание памятников древней славянской письменности и прежде всего рукописных текстов славянской Библии, изучение эволюции церковнославянского языка – общего для большинства славян языка письменности, определявшего историческое развитие славянских литературных языков; диалектология и лингвогеография славянского ландшафта; собирание и изучение славянского фольклора и др.
Для организации и координации этих работ с начала прошлого века славистами проводятся международные съезды.
С инициативой проведения съездов славистов выступили в 1903 г. А.Н.Веселовский, А.А.Шахматов, И.А.Бодуэн де Куртенэ, И.В.Ягич, М.С.Дринов, Ф.Ф.Фортунатов, Т.Д.Флоринский, А.И.Соболевский, Н.П.Кондаков, М.И.Соколов, Е.Ф.Карский, М.Н.Сперанский и др., организовавшие с этой целью Предварительный съезд русских филологов в Петербурге. Формулировавшиеся ими филологические задачи предполагали, что изучению подлежат не только язык, литература и фольклор славянских народов, но и вся обширная область знаний о славянских культурах.
Первый международный съезд филологов-славистов состоялся в 1929 году в Праге, после этого был небольшой (около тридцати участников) съезд в Варшаве в 1934 году. Запланированный на 1939 г. и уже подготовленный съезд в Белграде (были изданы все подготовительные материалы) из-за начавшейся войны не состоялся. Особое значение имел четвертый, московский съезд 1958 г. – не столько по числу участников (более двух тысяч), сколько по разнообразию и плодотворности научно-организационных инициатив: были опубликованы не только доклады, но и материалы дискуссий, сборники пространных ответов выдающихся ученых на актуальные вопросы славистики; определены задачи международных комиссий, образованы новые комиссии и т. д.
Постепенно съезды стали главным форумом славистов, на котором читаются доклады по наиболее актуальным проблемам. Репрезентативность докладов обеспечивается их конкурсным отбором национальными комитетами, а установленная правилами съездов обязательность публикации докладов позволяет документировать наиболее важные моменты развития мировой славистики. На съездах происходит обмен мнениями между участниками, определяются приоритетные задачи славистики, получают экспертную оценку международные исследовательские проекты, обсуждаются важные теоретические и организационные вопросы. В период между съездами действуют международные научные комиссии по различным направлениям славистики, организующие научно-исследовательскую работу ученых в разных странах, проведение конференций, издание трудов и т.п. В настоящее время при МКС работают 29 комиссий. Такая форма организации славистической работы проверена временем, и нет никаких сомнений в том, что она себя оправдывает.
Уже на первых съездах были определены специфические задачи, требующие комплексного решения и взаимодействия различных гуманитарных дисциплин и коллективных усилий ученых, специализирующихся в разных областях славистики. К ним были отнесены проблемы этногенеза славян, ареальные исследования, славянский фольклор; исследование и научное издание славянской Библии, изучение эволюции церковнославянского языка, история славянских литературных языков, сравнительно-историческое изучение славянских литератур и др. С тех пор в этих областях славистики сделано так много, что сегодня даже простое перечисление всех этих достижений – задача практически невыполнимая. Попытаемся выделить среди них те, которые кажутся особенно значительными и в наибольшей степени отвечающими роли съездов славистов в международной кооперации славистических работ.
Важнейшие достижения славистики в XX в.
Одним из важнейших и бесспорных достижений является общеславянский лингвистический атлас (ОЛА). О необходимости его создания А.Мейе и Л.Теньер говорили еще на первом съезде славистов. С тех пор работа над атласом всегда признавалась в качестве одной из первоочередных славистических задач. На московском съезде были приняты соответствующие организационные решения, и началась практическая работа. Сегодня ОЛА – это вышедшие из печати одиннадцать томов карт с комментариями, в том числе пять томов лексико-словообразовательной серии («Животный мир», «Животноводство», «Растительный мир», «Домашнее хозяйство и приготовление пищи», «Профессии и общественная жизнь») и шесть томов фонетико-грамматической серии, в которых впервые определена территориальная стратификация многих праславянских языковых явлений; а также 26 выпусков сборников «ОЛА. Материалы и исследования», посвященных теоретическому обобщению опыта работы над ОЛА.
Создание ОЛА – монументальный труд международного коллектива ученых. Его подготовка осуществлялась параллельно с работой над большим количеством региональных и общенациональных лингвистических атласов славянских языков. Сегодня вся эта совокупность лингвогеографических данных обеспечивает материальные основания для обсуждения общеславянской тематики в разных ее аспектах – от праславянской эпохи до формирования современных славянских диалектов.
Завершена многолетняя работа над другим международным лингвогеографическим проектом – Общекарпатским диалектологическим атласом (ОКДА). Опубликованный в семи выпусках, атлас позволяет исследовать процессы взаимодействия и интерференции славянских и неславянских языков Карпат и смежных регионов, выявляя сходные лексико-семантические элементы в диалектах генетически близких и генетически далеких языков (карпатизмов), возникших в результате длительных контактов и многократных перекрестных заимствований, которые привели на этой территории к созданию определенной культурной и языковой общности.
В настоящее время ведется работа над Малым диалектологическим атласом балканских языков (МДАБЯ), также создаваемым международным коллективом ученых. Помимо лексического материала, этот новаторский проект впервые включает синтаксическую и этнолингвистическую программы. Вышли из печати два выпуска лексической серии атласа, а также пробный выпуск, дающий общее представление о распределении грамматических и лексико-семантических явлений в балканском ареале.
С появлением этих фундаментальных диалектных атласов и достижениями лингвогеографии отдельных славянских языков обнаруживается необходимость совершенствования аппарата диахронического истолкования полученных данных. Решение этой задачи обеспечивается успехами славянской этимологии и праславянской этимологической лексикографии – прежде всего такими фундаментальными словарями, как «Этимологический словарь славянских языков (Праславянский лексических фонд)» и «Słownik prasłowiański». Ареальная проекция собранного в них лексико-этимологического материала способствует изучению проблематики этногенеза славян, праславянского языка и древнейших славянских языковых контактов с другими народами (прежде всего балто-славянских языковых отношений), которая традиционно активно дебатируется на съездах. В ходе этих дискуссий был рассмотрен значительный объем сведений, уточняющих старые теории и постулаты или меняющих традиционные представления (теория родословного древа, единого общеславянского праязыка и т. п.). Тем не менее пока не увенчались успехом многочисленные попытки локализовать «прародину» славян; и сегодня кажется, что обсуждение этой проблемы зашло в тупик. Развитие этой проблематики мыслится в следующих направлениях: создание подробных фундаментальных этимологических словарей отдельных славянских языков, широко охватывающих диалектную и историческую лексику; выяснение вопроса о соотношении генетического и ареального на разных этапах развития славянских языков, в частности, полная инвентаризация южнославянско-балтийских изолекс во всех возможных аспектах (старославянский, болгарский, македонский, сербский и хорватский, словенский); продолжение работ в области праславянской лексической реконструкции и выяснение регулярных семантических отношений в праславянском; изучение роли «народной» этимологии в истории языка и в научной этимологии и др.
Уникальный материал для исторической лингвогеографии славян и понимания традиционной славянской культуры дают этнолингвистические исследования. Этнолингвистика отражает давние традиции комплексного подхода к фактам славянских языков, фольклора и народного быта, целью которого является реконструкция их культурного содержания. Как особое и весьма плодотворное направление в славистике этнолингвистика оформилась в последние десятилетия, благодаря деятельности Н.И.Толстого, С.М.Толстой, Е.Бартминьского, Л.Раденковича и их коллег. Результаты этой работы нашли отражение в ряде монографий, посвященных разным областям народного быта, в издаваемом в Польше ежегоднике «Etnolingwistyka» и «Slownik’е stereotypów i symboli ludowych», отражающем польскую традиционную народную культуру; восьми томах серии «Славянский и балканский фольклор» и целом ряде сербских работ. Одним из выдающихся достижений этой работы стал словарь московских этнолингвистов «Славянские древности» (опубликовано четыре тома из пяти). Они позволяют сквозь призму календарной и обрядовой терминологии, а также лексики и фразеологии, связанной с мироустройством, культурой, мифологическими представлениями, – воссоздать архаические пласты традиционного мировосприятия и выявить структуру, семантику и символику общеславянских фрагментов народной духовной культуры.
Взаимное сближение этимологии и этнолингвистики позволяет обеспечить большую достоверность семантического анализа и реконструкции культуры славянских народов и дает историко-культурную перспективу диалектным данным, собранным в источниках XIX–XX вв.
Благодаря международному сотрудничеству славистов и традиции съездов достигнуты существенные прорывы в области изучения кирилло-мефодиевского наследия. Особое значение этой тематики определяется, как известно, исторической спецификой славянских литературных языков, опиравшихся в своем развитии на древний славянский текст Священного Писания. Нынешний исследователь получил в свое распоряжение обширный корпус научных изданий церковнославянских памятников. На основе десятилетиями формировавшихся масштабных картотек были созданы и продолжают создаваться фундаментальные словари старославянского и церковнославянского языка в его различных изводах. Большие успехи достигнуты в текстологии славянского письменного наследия, прежде всего в текстологии славянской Библии. Проект этой работы был выдвинут А.В.Михайловым еще на Предварительном съезде русских филологов в 1903 г.; для его выполнения много потрудился И.Е.Евсеев. В дальнейшем эта деятельность была надолго прервана из-за изменившейся политической ситуации в славянских странах; лишь в конце этого периода появились скромные «ниши» для подобных занятий. В 1985 г. А.А.Алексеевым были сформулированы теоретические предпосылки и основные задачи исследования славянского Евангелия. Сегодня эта работа, основанная на текстологических данных тысячи с лишним рукописей, представлена двумя ценными томами критического издания «Евангелие от Иоанна в славянской традиции» и «Евангелие от Матфея в славянской традиции». Одновременно выполнялась работа над двумя другими проектами: под общим заглавием «Старобългарският превод на Стария Завет» осуществлялась публикация южнославянской версии Ветхого Завета; в то же время были предприняты попытки реконструкции архетипических текстов в цикле изданий О.Кронштайнера под общим названием «Мефодиевская Библия".
Заметный подъем, сопровождающийся научными открытиями, многочисленными изданиями и публикациями, переживает в последнее время изучение литургических текстов и древнеславянской гимнографии.
Говоря о новгородских находках, нельзя не упомянуть об открытии Новгородского кодекса при раскопках 2000 г., содержащего славянский текст нескольких псалмов. Расположенный на трех восковых дощечках и датируемый самым началом XI в., этот кодекс стал древнейшим из известных нам датируемых памятников славянской письменности.
Изучение происхождения и развития письменности у славян, формирование славянских литературных языков и литератур, их взаимодействие с фольклорной традицией является важнейшей комплексной задачей. Ее решение предполагает подробную дифференциацию памятников по лингвистическим параметрам, установление их региональной, хронологической и иной стратификации. Важно обеспечить такой уровень издания памятников, который давал бы комплексную картину его места в языке, в культурной и литературной жизни общества. Соответствующая информация о памятнике добывается в результате текстологического обследования всех его списков и прояснения в них черт архетипического текста, результатом чего обычно бывает издание памятника с текстологическим аппаратом и лингвистическими указателями. В последние десятилетия в этой традиционной области славянской филологии были несомненные достижения. Созданы новые каталоги рукописных собраний славянских рукописей. Изданы десятки крупнейших и важнейших славянских рукописных памятников, причем в большинстве случаев это образцовые публикации текста с научным аппаратом палеографических примечаний и текстологических вариантов, греческим исходным текстом и грамматическим словоуказателем, такие как новонайденная часть Синайской псалтири, Саввина книга, Путятина минея, Беседы Григория Двоеслова на евангелие, Ильина книга, «Шестоднев» Иоанна экзарха Болгарского, «История Иудейской войны» Иосифа Флавия, Житие Андрея Юродивого, Пандекты Никона Черногорца, Типикон патриарха Алексия Студита, Устав с кондакарем конца XI – начала XII века, Хроника Георгия Синкелла, «Книга нарицаема Козьма Индикоплов», Станиславов (Лесновски) пролог 1330 г., Пролог Ковачевича, Римский патерик, Берлинский сборник, славянские тексты Книги Есфирь и Книги Иова с толкованиями, «Песнь Песней», Диалоги Псевдо-Кесария, «Законоправило» св. Саввы, Белградский паримейник, Мазуринская кормчая; изданы славянский Ирмологий, Октоих, древнерусский Кондакарь, новые тома служебных миней по рукописям XII–XIII вв., Великих Четий Миней митрополита Макария, грамматика Доната в русском переводе; ряд украинских памятников: Евсевиево евангелие 1283 г., Пересопницкое евангелие 1556–1561 г., «Акти житомирського гродського уряду: 1590 р., 1635 р.», «Актова книга житомирського гродського уряду 1611 р.», «Розмова. Бесѣда» И.Ужевича, «Гисторiя» Г. Грабянки и «Лѣтописъ краткiй» и многие другие.
Вовлечение в научный оборот такого значительного объема источников и развитие теоретических представлений о функционировании языков и механизмах их развития привело к существенному продвижению с разработке истории церковнославянского языка. В частности, на смену малопродуктивным построениям, противопоставляющим церковнославянский язык древнерусскому пришел детальный анализ текстов, описывающий представленные в этих текстах различные функциональные комбинации генетически разнородных и разновременных лингвистических черт. Еще несколько лет назад проблема территориальной атрибуции древних славянских переводных памятников по ряду причин (прежде всего из-за текстологической неизученности источников) казалась неразрешимой. Сегодня сформулированы закономерности, помогающие решать эту проблему.
Существенно изменились наши представления о «жанровой» типологии древних славянских текстов. Теоретическая разработка этой темы позволила заметно продвинуться в понимании природы и назначения различных славянских рукописных текстов. Важным было выступление Р.Пиккио на VII съезде славистов с идеей классификации текстов в соответствии с понятиями моделей и образцов. На последующих съездах эта тема получила развитие, обращавшее исследователей к историко-культурному контексту появления и бытования текстов, их функциональному назначению и др. Это, в свою очередь, привело к постановке и решению новых важных вопросов – таких, как взаимодействие средневековых центров книжности и географии перемещения славянских рукописей, способы усвоения и применения писцами орфографических норм и правил и т.п.
Объем сделанного славистикой за последние полвека – гигантский. Многие изыскания остались в истории нашей науки полезными, хотя и не оправдавшими себя гипотезами; но многие труды увенчались результатами, которые стали этапными и послужили основанием для последующего развития славистики. Так, главным и неоспоримым достижением являются многочисленные словарные предприятия, прежде всего фундаментальные исторические, диалектные и этимологические словари. Еще полвека назад на съездах славистов звучали сетования по поводу плачевного состояния славянской исторической и диалектной лексикографии. В частности, V съезд славистов во многом был посвящен этой проблематике. Еще ранее, на московском съезде Й.Курц призвал к созданию единого словаря церковнославянского языка. В результате долгих дискуссий в конечном счете было принято решение о необходимости составления словарей отдельных изводов церковнославянского; правильность такого решения была в дальнейшем подтверждена практическими делами. И в дальнейшем на съездах интерес к работам по описанию словарного состава славянской письменности и диалектов не ослабевал. На VII варшавском съезде с требованием ускоренного издания исторических словарей выступил С.Урбаньчик. Сегодня в распоряжении славистов – десятки исторических словарей разных типов, охватывающих практически все хронологические периоды славянской письменности, в том числе такие многотомные словари, как пражский «Slovník jazyka staroslověnského» (и созданный на его основе однотомный «Старославянский словарь»), «Старобългарски речник», «Staročeský slovník», «Historický slovník slovenského jazyka», «Словарь древнерусского языка (XI–XIV вв.), «Словарь русского языка XI-XVII вв.», «Словарь русского языка XVIII в.», «Словник староукраїнської мови XIV–XV ст.», «Словник української мови XVI – першої половини XVII ст.», «Гiстарычны слоўнiк беларускай мовы»; загребский «Rječnik crkvenoslavenskoga jezika hrvatske redakcije», начали издаваться «Речник на црковнословенскиот jазик од македонска редакциjа»; «Словарь обиходного русского языка Московской Руси XVI—XVII вв.». Изданы полностью или близятся к завершению многие десятки, если не сотни разнообразных диалектных словарей, материалы для которых собирали тысячи специалистов на всем пространстве славянских языков, в том числе такие большие, как «Словарь русских народных говоров», «Речник српскохрватског књижевног и народног jезика»; «Тураўский слоўнiк», «Архангельский областной словарь», «Псковский областной словарь» и др.
Славистика в узком и широком понимании
Развитие сферы филологической компетенции в XX в. привело к широкой специализации славистических дисциплин, постепенно отдалявшихся от исходной проблематики. Их изучение в западной академической традиции осуществлялось, как правило, в рамках одной «славянской» кафедры. Это привело к тому, что сегодня понятие славистики трактуется чрезвычайно разнообразно. Оно стало включать на одном полюсе фундаментальную науку (например, изучение славянской письменности или славянской этимологии), а на другом – комплекс университетских предметов с весьма расплывчатыми очертаниями, в том числе рутинное преподавание современных славянских языков будущим экономистам, бизнесменам и политологам и изучение нефилологических предметов (например, история кино). По ведомству славистики сегодня зачисляется не только грамматическая структура славянских языков, но и борьба политических партий в славянских странах, и эскапады художников-нонконформистов; поэтому в одном славистическом шорт-листе встречаются прославленные деятели славянской культуры, выдающиеся ученые-слависты и персонажи современной политики. И если мы спросим американского студента о предмете славистики, мы, скорее всего, услышим не о Срезневском и Ягиче, а о Сорокине, Пелевине и Жириновском.
Аналогичное развитие получили и другие области филологии, прежде всего германистика и романистика. Так, германистикой сегодня называют обычно изучение немецкого языка и литературы, и лишь в широком понимании – изучение германских языков и культур. Под романистикой понимают прежде всего совокупность вузовских предметов и лишь во вторую очередь – область филологии, комплексно изучающую романские языки и литературы, фольклор и культуру романских народов. Другое дело, что сегодня никто не может определенно сказать, совокупность каких вузовских предметов является необходимой и достаточной для репрезентации этих филологий.
Поэтому, возвращаясь к названию этого доклада, необходимо уточнить, о какой славистике идет речь. Конечно, нас не может не волновать престиж изучения современных славянских языков и культур в мире или состояние университетского славистического образования. Это важные вопросы, от решения которых в какой-то степени зависит и будущее нашей науки. Мы видим, что условия, в которых сегодня развивается университетская славистика в неславянских странах, все чаще побуждают ее тружеников к «экзистенциальной» рефлексии. Беспокойство и тревога в славистической среде связаны с глубокими преобразованиями в Европе, затрагивающими национальные гуманитарные институты. В этих условиях и славистика оказывается перед необходимостью отстаивать свои позиции, искать новые точки опоры и обосновывать свою практическую необходимость.
На последнем, 13-м съезде славистов в Любляне (2003 г.) много говорилось об угрозах, с которыми столкнулись многие европейские славистические кафедры в связи с введением новой системы университетского образования. Хотя реорганизация затронула далеко не все славистические центры, обсуждение этой темы вызывает эмоциональный накал в славистической среде, потому что реформы угрожают существованию научных школ мирового значения. К слову сказать, эти процессы, инспирированные наивными представлениями министерских чиновников о национальном благе и механизмах его достижения, ухудшили положение не только славистики, но и всей филологии, и не только в Европе. Например, аналогичным сокращением охвачены американские университетские отделения немецкого языка и литературы; и кто может, спасается в German Cultural Studies или в European Studies.
Симптоматично, что славистическому сообществу, выступившему с протестом против планируемых университетских реформ и призывом к лоббированию интересов славистики, в определенной мере удается добиться от национальных правительств более глубокого осмысления последствий соответствующих решений. Иногда появляется надежда, что редукционистские интенции в отношении славистических кафедр могут быть пересмотрены. В любом случае важно, что в ходе этих дискуссий высказываются суждения о значении славистики для европейского образования и культуры, для политической, экономической и общественной интеграции Средней и Восточной Европы, звучат предостережения о серьезных последствиях, которые маргинализация славистики может иметь для западноевропейских культур.
И все же, смешивая «узкое» и «широкое» понимание славистики, мы приписываем состоянию фундаментальных научных исследований явления, происходящие в смежной области университетского образования, и тогда неблагополучное положение славянских кафедр в западноевропейских университетах предстает как кризис самой славистики или даже ее ликвидация. На самом деле, при всей их болезненности, европейские университетские реформы остаются все же только политико-административной стороной дела. И хотя в западных странах занятия наукой, как правило, неотделимы от академического процесса, было бы неверно связывать состояние научного полюса западной славистики непосредственно с сокращением спроса на университетское филологическое образование или востребованностью тех или иных традиционных славистических дисциплин или даже с судьбой отдельных кафедр. Образование и наука – это, безусловно, «сообщающиеся сосуды», но не надо думать, что увеличение числа специалистов по русскому постмодернизму может привести к прогрессу в области изучения славянской письменности или славянской этимологии или поможет устранить кадровые трудности при подготовке Общеславянского лингвистического атласа.
Проблема, конечно, глубже. Облекая результаты фундаментальных исследований в мантию университетского предмета, мы невольно фиксируем их состояние, «канонизируем» вчерашнюю структуру и методологию своей науки. Когда мы защищаем чистоту этой мантии, это не прибавляет популярности славистике. Нужно ли говорить, что живая научная мысль, дыхание которой чутко улавливают студенты, не признает академических форм и канонов?
Следует признать: «украденное» у филологии академическое время достается, как правило, не математике или биологии, а родственным гуманитарным наукам, прежде всего культурологическим предметам, которые «подгрызают» и без того скудную часть бюджетного пирога, выделяемую филологии. Культурологические предметы, использующие концептуальный аппарат смежных наук – антропологии, теории средств массовой информации, коммуникативной теории, гендерных исследований и др. – подчеркнуто обращены к современности; они привлекают студентов интердисциплинарными исследовательскими установками и новизной теоретических подходов. Ведущей культурологической дисциплиной, претендующей на оригинальный анализ и описание культур, сегодня стала культурная антропология. В общественных науках она вызвала масштабный cultural turn, в истории, литературоведении и других областях она проявилась как «антропологический поворот».
Вместе с тем то, что университетская славянская филология проигрывает «жизненное пространство» культурологии, лоббируемой современными политическими прагматиками, не может не восприниматься как досадное недоразумение, поскольку речь идет о традиционной историко-культурной части филологической тематики, с которой не владеющие в должном объеме филологическими знаниями и диахроническим пониманием языка и литературы «профессиональные культурологи» не умеют справляться.
Славистика в славянских странах
Положение славянской филологии в славянских странах (также как и германской – в Германии и романской – в Италии или во Франции) принципиально иное, поскольку вообще спрос на изучение национального языка в любой стране защищен конституцией и школьными учебными планами, а изучение его фундаментальных проблем и документация его источников поддерживается национальными программами научного и культурного развития. При этом углубленный интерес к родным языкам и культурам в славянских странах закономерно обусловливает и усиление позиций славяноведения. Конечно, не все обстоит так гладко, потому что изучение национальных славянских языков имеет тенденцию к обособлению, а изучение других славянских языков – к превращению в языковой «тренинг» для обеспечения потребности в деловых контактах. И в этом смысле проблематика местного славянского языка в его современном состоянии не только не способствует развитию, но даже теснит фундаментальную славистику. В каких-то случаях эти процессы могут быть вызваны аллергией на политические коннотации тематики славянского единства, и общественный интерес к изучению истории и культуры других славянских народов может быть невысоким из-за того, что эта тематика вызывает в памяти раздражающие идеологемы недавнего прошлого. Хочется надеяться, что эти явления не имеют устойчивого характера и сегодня существуют лишь в силу недальновидности политических элит этих стран, акцентирующих в культуре политическую подоплеку и экономический интерес.
В самой славистической среде славянских стран научные традиции, заложенные нашими великими предшественниками, успешно развиваются. Это вполне выразительно показывают съезды славистов, проходящие поочередно в разных славянских странах.
Даже на этом вполне благополучном фоне особенно заметна возросшая интенсивность славистических исследований в России, которая сопровождается небывалым увеличением объема научной продукции. О том, что славистические проблемы в России сегодня вызывают больший интерес, чем прежде, свидетельствует не только сохранение старых периодических изданий по славистике (таких, как журналы “Славяноведение”, “Русская литература”, “Известия Отделения литературы и языка РАН”, отчасти “Вопросы языкознания”, “Филология”, ежегодники “Труды Отдела древнерусской литературы”, “Славянское и балканское языкознание”, “Этимология”, “Общеславянский лингвистический атлас”, серия “Славянский и балканский фольклор” и др.), но и появление множества новых (журналы “Русский язык в научном освещении”, “Philologica”, “Вопросы ономастики”, “Новое литературное обозрение”, “Вестник Московского университета. Серия Филология”, “Сибирский филологический журнал”, “Древняя Русь. Вопросы медиевистики”, периодические издания “Славянский альманах”, “Славянский вестник”, “Славяне и их соседи”, “Русский язык сегодня”, “Украина и Белоруссия: история и культура”, “Лингвистическое источниковедение”, “Исследования по славянской диалектологии”, “Ономастика и диалектная лексика” и др.), возрождение дореволюционных славистических журналов, таких как “Живая старина”, “Отечественные записки”, “Русский филологический вестник” и др. Появилось и продолжает появляться огромное количество разнообразных информационных, образовательных и других сайтов и интернет-порталов по славянским языкам, литературам и фольклору. В несколько раз возросло число посвященных славистической проблематике конференций, симпозиумов и “круглых столов”. Значительный объем славистических знаний традиционно осваивается в русле преподавания и изучения русской и мировой истории, русского языка и культуры, так что количество специалистов, прямо или косвенно причастных к славистике, в России по-прежнему огромно, хотя и авторитет славистики здесь несколько снизился, и относительная численность специалистов уменьшилась.
Зато заметным свойством российской славистики последнего десятилетия является повысившийся теоретический уровень исследований, причем эти работы, с одной стороны, опираются на почтенную научную традицию, а с другой, основаны на новых источниках и материалах, которые были введены в научный оборот в последние годы. Учет нового материала если и не приводит к новым решениям, то обнаруживает бóльшую глубину проблем, позволяет увидеть несовершенство прежних классификаций и оценок. Важным стимулом послужило применение компьютеров, обеспечивших исследователей возможностью автоматической обработки огромных массивов текстов. Поэтому бурно стали развиваться те области славистики, которые особенно нуждались в таком подспорье – прежде всего языкознание, словарная работа. Совершенствование компьютерных технологий создало условия для корпусной лингвистики. Создан Национальный корпус русского языка (http://ruscorpora.ru), который в настоящее время является едва ли не самым совершенным из существующих в мире лингвистических корпусов с наиболее полной и продуманной разметкой и разнообразными возможностями поиска и который, в свою очередь, обеспечивает условия для развертывания новых работ по русистике и славистике.
Причины сохранения в России спроса на славистическую тематику более или менее понятны, и во многом сходную ситуацию можно наблюдать у нас и в других областях гуманитарного знания. Благодаря устранению идеологических запретов, произошло существенное расширение спектра работ – прежде всего за счет той его части, которая связана с религиозной культурой славян и становлением их национального самосознания. Во-вторых, после десятилетий существования в условиях затрудненного доступа к источникам и литературе специалисты сейчас восстанавливают нормальные условия для работы, вытаскивая из небытия библиографические раритеты и делая доступными классические труды и издания.
Вопреки пессимистическим оценкам и прогнозам, можно констатировать, что в России сохраняется и общественный спрос на славянскую тематику. Например, признаком оттепели было установление ежегодного празднования Дня славянской письменности, сделавшего Кирилла и Мефодия своеобразными персонажами массовой культуры. Небывалое распространение в России приобрела популярная литература – и в этом книжном потоке нашли своего читателя и соответствующим образом адаптированные сведения о славянах. Можно сердиться на неизбежную в таких случаях профанацию исторического знания, но нельзя не приветствовать желание народа использовать при строительстве будущего элементы своего прошлого.
Таким образом, некоторое ухудшение позиций славистики в неславянских странах компенсируется относительным улучшением ее положения в славянских странах, прежде всего в России. Это развитие следует считать не только позитивным, но и вполне естественным. В конце концов, в прошлом западные страны были обязаны расцветом у них славистики не в последнюю очередь тем, что в послереволюционной России эта тематика подверглась жестоким репрессиям, в ходе которых многие слависты были физически уничтожены. Покинувшие в связи с этим родину выдающиеся русские ученые, такие как Н.Трубецкой, Р.Якобсон, В.Кипарский, М.Фасмер, С.Карцевский, А.Исаченко, Б.Унбегаун, Д.Чижевский, Г.Шевелев и др., принесли в Европу и в Америку традиции русской академической науки, многие из них создали целую эпоху в западной славистике. Сохраненные их многочисленным учениками, эти традиции потом разными путями возвращались в Россию.
Тем не менее происходящие в западных университетах процессы и для славянских стран, включая Россию, являются тревожным сигналом – не только потому, что им не хотелось бы оказаться в изоляции сегодня, но и потому, что вектор политического развития славянских стран делает весьма вероятной реализацию и у них аналогичных политико-административных проектов.
Современный контекст славистики
«Кому мы сегодня нужны?»
Этим вопросом, жалуясь на снижение интереса к фундаментальным проблемам филологии, задаются сегодня не только слависты, но и романисты и арабисты, индологи и финно-угроведы и др. Почему филология оказывается все менее востребованной? На этот вопрос можно ответить так. В современных социумах утрачивается представление о преемственности духовной культуры. Безликое общество потребления питается только сегодняшней массовой культурой, прошлое его не интересует. Оно боится угроз, связанных с терроризмом, неизлечимыми болезнями, загрязнением окружающей среды, массовой безработицей. Но, не понимая значения гуманитарных институтов в решении этих проблем, оно не способно с ними справиться. Поэтому и будущего у него нет.
Это одно объяснение. Оно справедливо, и его фатальность действует успокаивающе.
Другой ответ менее приятен. Он состоит в том, что филологическая компетенция, знание языков и литератур, которое еще недавно считалось альфой и омегой в изучении чужих культур, сегодня оказывается недостаточным для полноценного анализа процессов развития и проблем современного общества. Филологические науки не сумели удержать «герменевтическую монополию» на текст, исключительное право на трансляцию и объяснение своего и чужого. На роль жрецов, обладающих знанием закономерностей исторического развития обществ, государств и культур и претендующих на право профессионально ставить диагноз социальным и политическим процессам, сегодня выдвинулись другие общественные науки – такие, как история, политология, социология, культурология, антропология. Преимущество этих наук перед филологией состоит в том, что они не только междисциплинарны, но и обращены к межнациональной проблематике, к поиску общего в человеческих сообществах и культурах. Бессмысленно обижаться на то, что, обособившись от филологии, они унесли собой не только некоторые из ее задач, но и материальное обеспечение их разработки. В конце концов они оставили филологии ее главное богатство – филологическое знание о текстах. И поэтому можно надеяться, что, пройдя этап автономного существования, филология все же сохранит свое значение в решении комплексных гуманитарных проблем.
Кроме того, есть и особые причины некоторого снижения интереса именно к славистике. Ситуация, существовавшая в мировой славистике в эпоху «железного занавеса», во многом была обусловлена его наличием и формировала соответствующие способы выживания и правила поведения. Все желали перемен к лучшему и в то же время не расставались с уверенностью, что без политических стимулов и даже без определенной политической конфронтации славистика не выживет. К сожалению, история славистики дает основания для таких мыслей. Интерес к изучению славянства в разных странах действительно редко обходился без идеологических и политических коннотаций. Особенно охотно востребовались темы славянского единства, «взаимности», славянской исключительности («славянской души») и т. п. в славянских странах во второй половине XX в. В послевоенной политической ситуации советская идеология нуждалась в определенной дозе славянофильских идей; идея славянского родства и братства, «векового единства» и т. п. служила для обоснования целесообразности политических блоков.
Готовность не только откликаться на политический заказ, но и предлагать его власти, используя идеологические стереотипы для обоснования важности славистической работы не могла не компрометировать славистику, представляя ее неким ресурсом для политологических спекуляций. Идеологическая подоплека в обсуждении славистической тематики, в свою очередь, встречала ангажированную реакцию оппонентов, специализировавшихся на изучении идеологических феноменов и политических режимов в восточноевропейских странах. Так к обоюдной выгоде сторон («идеологических противников») завязывалась полемика, иногда поразительно напоминавшая «борьбу нанайских мальчиков». Огорчаясь на болезненность перемен, не стоит жалеть о том, что этот театр ушел из нашей жизни вместе с соответствующими идеологическими заведениями.
Вообще говоря, нет ничего плохого, когда интересующие современные общества вопросы становятся поводом для научных поисков. И в славистике внешние, даже случайные, импульсы нередко способствовали развитию важных научных направлений, как было в исторических эпизодах с Краледворской и Зеленогорской рукописями, Велесовой книгой и др., не говоря об обширной многолетней полемике о подлинности «Слова о полку Игореве» с ее традиционной идеологической подоплекой. Наука не стремится освободиться от заказа, напротив, она претендует на право формулировать его. Вопрос только в том, от кого исходит интерес: от общества и его потребностей или от политических институтов, представляющих ту или иную проблему как целевой заказ с заданным идеологическим результатом.
Не ведет ли исчезновение идеологического «фона» к постепенному свертыванию славистических исследований? И в связи с этим возникает вопрос:
Должна ли славистика измениться?
В сферу интересов славистики в последние годы был вовлечен вопрос о необходимости ее самоидентификации на современном этапе, ее адаптации к изменяющимся условиям. Должна ли славистика отвечать на вызовы времени поисками новой идентичности? Вопрос одновременно и риторический и праздный. Сегодняшняя славистика сохраняет свои основные задачи, и при этом она уже во многом не такая, какой была полвека назад, ее облик радикально изменился. В славянских странах она больше не зависит от политической конъюнктуры, и хотя теперь ей приходится вести довольно бедное существование, зато перспектива ее развития сегодня определяется не политическим заказом или административными реформами, а внутренней логикой исследовательского процесса.
Подобно любой современной науке, славистика пребывает в постоянном движении, дробясь на отдельные направления, уходя в смежные области и усваивая их методологию, терминологию и пр. Примером может служить лингвистика, где усиливается, с одной стороны, интерес к социальным и культурным аспектам функционирования языка, языковым контактам, этно- и глоттогенезу, к содержательной стороне языка (языковая картина мира и др.); с другой, – появляются новые системы формальных средств и теории, предлагающие разнообразные варианты интегральных моделей языка. Развитие лингвистики уже давно эмансипировало ее от традиционной филологии. К ней обратились специалисты из самых разных областей знания, таких, как философия, логика, социология, психология, антропология, этнология и др., что привело к разработке общегуманитарных вопросов языка как феномена культуры. Особенно востребована лингвистика в связи с развитием компьютерных технологий: для решения проблем общения с компьютером на естественном языке, создания моделей машинного перевода, искусственного интеллекта и многих других прикладных задач. Можно сказать, что лингвистика принципиально изменила свое качество, «разъяв» объект описания на фрагменты и аспекты и сообразно этому распавшись на множество частных дисциплин, в том числе таких, которые объединяют ее с разными областями естественно-научного знания. Так, современная когнитивная лингвистика не только исследует, как при помощи языка осуществляется коммуникация и формируется самосознание отдельной личности и социальных групп, но и занимается выяснением вопроса о том, как структурируется знание и формируется мыслительный процесс. На ее примере видно, каким высоким уровнем интердисциплинарности отличаются сегодняшние лингвистические исследования.
Сходным образом обстоят дела и в других областях славистики. Так, при анализе славянских литератур сегодня привлекается широкий спектр таких новых методологий, как теория восприятия, герменевтика, деконструкция, феноменология, теория интертекстуальности и интерлитературности и др. Сравнительное изучение на материале древних славянских текстов и славянских литератур общекультурологических концепций и категорий обеспечивает возможность использования результатов такого анализа в более широких обобщениях.
При изучении различных аспектов славянской истории и культуры, имеющих непосредственное отношение к изучению филологических проблем, в частности, вопросов исторической семантики славянских языков, сегодня также используются методы, которые в наибольшей степени соответствуют современным целям и концепциям истории – такие, как микроистория, история семьи и частной жизни, гендерная история, case-study, история повседневности и др.
Необходимо помнить, что изменяющиеся условия, в которых славистика решает стоящие перед ней проблемы, могут только ускорить или замедлить исследовательскую работу, приближающую их решение, но они не снимают сами проблемы.
Новые пути и задачи
В более широком освещении нуждается история межславянского языкового и культурного взаимодействия. От ее разработки в значительной мере зависит интерпретация вопроса о характере славянской общности. Этот вопрос, как известно, дебатировался еще евразийцами, выступавшими с критикой славянофильских концепций. Отвергая антропологические и этнопсихологические параметры при характеристике славянской общности, они сводили ее к родству языков и считали, что никакой культурной общности у славян не было. Такая точка зрения не была усвоена славистикой, и в дальнейшем Р.Якобсон существенно подкорректировал ее. Справедливо настаивая на том, что язык – это главное, что объединяет славян, и потому проблема славянского единства и сравнительного славяноведения относятся по существу к компетенции лингвистики, он обращал внимание на то, что эстетическая функция языка – одна из самых важных и неотъемлемых его функций. Тем самым интегральное изучение истории славянских языков с необходимостью предполагает сравнительное изучение славянской поэтики: выявление и интерпретацию с точки зрения «поэтических последствий» сходства славянских языков в области не только фонологии и грамматики, но и словаря и фразеологии. Другая область межславянского взаимодействия – церковнославянский язык и общеславянская письменная традиция, межславянский литературный обмен в раннем Средневековье и его дальнейшие судьбы, а также тесно связанное с языковой проблематикой кирилло-мефодиевское идеологическое наследство и постоянно присутствующий в славянских литературах со времен Средних веков и до наших дней упор на языковую солидарность.
Вся эта сфера межславянского взаимодействия, охватывающая общее текстовое наследие славян и получившая в дальнейшем название Slavia orthodoxa, сегодня образует центральную часть славистики. В последние десятилетия эта тематика успешно разрабатывалась в разных направлениях, однако остается много вопросов. В дальнейшем изучении нуждаются, в частности, такие темы, как значение Чешской библии XIV-XV вв., которая была источником для библейской работы во всех славянских странах; сохранение единства глаголической и кириллической литературной традиции, несмотря на конфессиональные различия; роль Украины в XVII в. как сильного общеславянского культурного центра; история церковнославянского языка в Новое время и его роль в формировании национальных литературных языков и др.
Весьма актуальной задачей является культурно-исторический анализ славянского самосознания и идеологии славянской этнической общности и славянского единства в эпоху древнейших славянских государств, славянского Средневековья и раннего Нового времени. Эта идеология, строившаяся на представлении о языковой гомогенности славян, как известно, по разному проявлялась в разных частях славянского мира («Повесть временных лет» Нестора, хроники Галла Анонима и Козьмы Пражского, «Летопись попа Дуклянина»; деятельность чешского короля и германского императора Карла IV; польский сарматизм, хорватский панславизм, православный универсализм в России Алексея Михайловича и др.), но во всех случаях она вовлекала в сферу актуальных культурно-политических интересов все многообразие идеологических аспектов: языковое, культурное, литературное, религиозное. Без изучения этой проблематики невозможна обоснованная постановка задач в последующей истории славянства, в частности, изучение роста национального самосознания славянских народов в XVIII-XIX вв., формирования славянского самосознания у западных славян, национального возрождения у южных славян, сложных и имеющих определяющее значение для всего региона процессов национального самосознания в России. Все эти явления находят отражение в разных аспектах исторической динамики: и во взаимодействии славянских языков, и в многоуровневом сплетении славянских литературных движений эпохи романтизма и становления реализма, и в политической, социальной и религиозной истории. Плодотворные подходы к изучению таких специфических для славянских культур концептуальных элементов, как «славянская взаимность», «славянский мир», «славянская нация», «общность исторических судеб славянства», и т. п. и условий их актуализации на разных этапах исторического развития сегодня связаны с использованием культурологических категорий («свой» и «чужой», образ врага и т. п.), типологии национальных самооценок (например, представлений о миролюбивом нраве славян, «славянской душе» и т.п.). В этом аспекте представляет интерес рассмотрение эволюции представлений о лидерстве России в славянском мире, о ее заступнической миссии по отношению к другим славянских народам, о необходимости преодоления политической разобщенности славян в разные эпохи и т.п.
Обсуждение этих вопросов имеет длительную историю, богатую различными интерпретациями. Выступая в качестве идеологических конструктов, они формировали политические интенции, оказывавшие порой весьма значительное влияние на ход исторических событий. Сегодня и сами эти интерпретации, и их авторы стали или становятся фактами уходящей истории, материалом для изучения. Тем не менее излишне говорить, какое значение имеет научное освещение этих концептов для осмысления их роли в современном мире, подверженном рецидивам опасных заблуждений и предрассудков.
В последние десятилетия славистическими дисциплинами были освоены новые методологические средства и новые области знания; при этом славистика в целом не утратила способности к комплексному видению проблем. Можно полагать, что дальнейшее развитие пойдет по пути интеграции разных мнений и исследовательских направлений, обобщения полученных данных о происхождении, историческом развитии и взаимодействии славянских языков, литератур и культур; усиления интереса к типологическим аспектам рассмотрения событий и явлений, помещающим исследование славянской тематики в мировой социокультурный контекст. Перспективность этого пути, с которого славистика, строго говоря, никогда вполне не уходила, в последнее время становится всё более очевидной в связи с интересом современных сообществ к проблематике мультикультурности и растущей по этой причине потребностью в средствах адекватного перевода и объяснения культурных концептов. Речь идет о развитии разнообразных культурологических направлений филологии, связанных с изучением в исторической перспективе слов и текстов, а также стоящих за ними мировоззренческих и когнитивных категорий (время, пространство, человек, граница, свобода, брак, гендерные различия, эротика; оппозиции: центр – периферия, добро и зло, свой – чужой, sacrum – profanum, жизнь и смерть и т.п.). Применение методов и концептуального аппарата разных гуманитарных дисциплин должно в конечном итоге привести к выявлению и осмыслению культурных кодов и ключевых концептов славянских культур.
Как показывают исследования по лексической семантике, различия языков соотносятся с определенными чертами присущей тому или иному языковому коллективу ментальности. Эти свойства языков описываются понятием языковой картины мира или наивной языковой картины мира. Соответствующие процессы плодотворно изучаются исторической семантикой славянских языков (историей понятий). В частности, важнейшими составляющими древней картины мира являются категории времени и пространства, они задают образ мира, определяют основные элементы его структуры. Поэтому древние концепты пространственных отношений и исходные семантические мотивировки, лежащие в основе номинации пространственных отношений, представляют особый интерес. Поскольку восприятие человеком окружающего мира определяется культурно-историческими условиями и реализуется через призму лексической семантики, эта задача решается путем семантической реконструкции по данным лексики праславянской эпохи. Такой семантический подход, учитывающий данные археологии, этнографии, первобытного искусства, мифологии, фольклора, ритуалов и др., открывает путь к раскрытию актуальных для древнего славянского мировидения категорий.
Важная, но не освоенная в славистике проблематика – история и генезис славянской массовой («народной») культуры. Нуждаются в новом осмыслении взаимоотношения между «высокой» культурой элитарных групп и массовой культурой. Не выяснен очень важный и трудный вопрос о том, какие тексты читали в славянских странах представители разных социальных групп в разные эпохи или (для новейшего времени): что читали читатели в то время, когда писали их литературные классики.
Литература, как известно, не только «отражает» жизнь, но и формирует ее культурное содержание. Она порождает различные религиозные, социальные и культурные модели поведения в соответствии со своими жанровыми, нарративными и риторическими особенностями. Православная религиозная жизнь так же невозможна без житий святых, из которых усваиваются нормы благочестия и праведности, как и без самих святых. Память жанра, сосредоточиваясь в литературе, служит моделью, на которой основана культурная память в целом. И в данной перспективе литературоведческие исследования сегодня претерпевают интердисциплинарное «расширение» во взаимодействии с историческим, лингвистическим, этнокультурным и социокультурным анализом.
Исследование славянских языков в перспективе культурной истории предполагает их подробное и тщательное лексикографическое описание во всей полноте этимологического, исторического и диалектного разнообразия. Дальнейшая работа над фундаментальными словарями славянских языков разных типов требует всемерной поддержки. Изучение истории слов и ее лексикографическое представление позволяет, с одной стороны, увидеть константы славянских культур, языковой картины мира разных славянских народов на разных этапах их развития, а с другой – понять, как трансформировались понятия, передававшие основные моменты культурной жизни – религиозные, личностные, исторические; эти семантические трансформации соотносятся с эволюцией культурных практик и социально-поведенческих моделей. Полноценное описание истории понятий в славянских языках в духе Begriffsgeschiche остается одной из важнейших задач.
Современные филологические исследования всё в большей степени обращаются к реальным текстам. Всё чаще звучат голоса о том, что предметом языкознания является не язык в соссюровском понимании (langue), а устные и письменные тексты; язык же, как соединение грамматики и словаря, является не искомым объектом лингвистического исследования, а его результатом. В частности, лингвистика сегодня апеллирует уже не к внутреннему чувству филолога – носителя исследуемого языка и не к абстрактным понятиям грамматической или семантической правильности, а к засвидетельствованному в устных и письменных текстах употреблению. Оно отнюдь не всегда последовательно, и одна из задач, поставленных современным языкознанием, – объяснить природу, а при возможности и причины этой непоследовательности. Эта общая тенденция современного языкознания привела к возникновению корпусной лингвистики. Корпусная лингвистика, требующая работы с большими объемами информации и быстрой их обработки по целому комплексу параметров, стала возможной благодаря развитию компьютерной техники.
До сих пор не всеми (и даже не всеми филологами) осознано значение и перспективы лингвистических корпусов. Многие воспринимают их как коллекцию текстов. На самом деле построение лингвистических корпусов, включающих тексты общей длиной в многие миллионы слов, является особым представлением языка. Поскольку все слова в корпусе обладают грамматической разметкой, поиск в корпусе приносит совокупность грамматических и семантических контекстов, в которых может употребляться каждый данный лингвистический элемент. Такой поиск открывает перед изучением языка совершенно новые перспективы. Это послужило стимулом для создания национальных корпусов ряда языков, в том числе славянских. Они предназначены прежде всего для работы в области современного состояния соответствующих языков. Но первые же эксперименты с корпусами открыли их невероятные, не предполагавшиеся ранее возможности в изучении языковой эволюции: на хорошем, представительном корпусе можно изучать изменения, происшедшие в языке, например, за десять или двадцать, или пятьдесят лет или даже за два-три года. Причем делать это становится необычайно легко, благодаря заложенной в корпус информации о хронологии текстов. Получая возможность регистрировать в деталях процесс развития языковых явлений, мы наконец прекращаем бессмысленный спор о противопоставлении синхронии и диахронии.
Тем самым логика развития корпусов диктует необходимость расширение их хронологического диапазона. В частности, над этим сейчас работают создатели Национального корпуса русского языка. Опускаясь по хронологической «лестнице» текстовых источников, они без особого труда преодолели новый рубеж, включив в корпус материалы XVIII-го века, который сравнительно неплохо представлен печатными, в том числе опубликованными в XX в., текстами, поддающимися автоматической обработке. Однако более древний русский и церковнославянский рукописный материал XI–XVII вв. несопоставим по сложности с текстами новейшего времени. Специфика большинства церковнославянских текстов состоит, как известно, в том, что они, во-первых, дошли до нас не в оригинале, а в более поздних списках, и для понимания их места в рукописной истории данного текста требуется текстологический анализ всех списков. Во-вторых, каждый из списков ставит перед исследователем разнообразные проблемы прочтения, и предпосылкой его правильного прочтения является анализ графико-орфографической системы рукописи. Для того, чтобы рукописный текст был корректно зафиксирован в электронной форме, должен быть определен инвентарь используемых в нем графических средств и установлено орфографическое значение каждого знака, при этом сам знак должен быть в наличии в принятой системе. Иными словами, неограниченные возможности компьютера не отменяют необходимости анализа графико-орфографических особенностей каждой рукописи и принятия обоснованных решений о репертуаре используемых в издании буквенных знаков.
Другим минимальным условием универсального представления текстов в корпусе является наличие информации о лингвистических характеристиках слов (лингвистическая «разметка» текста) и унифицированное представление текстологически важных разночтений списков. Тогда, благодаря наличию такого корпуса мы, в частности, получаем возможность описывать специфические комбинации грамматических и лексических признаков, представленные в каждом памятнике, и группировать тексты по совокупности выявленных лингвистических параметров, а не по случайно отобранным отдельным признакам. Эти результаты существенным образом корректируют традиционные взгляды на церковнославянскую языковую норму и становятся важнейшим условием построения истории славянских языков.
Это подводит нас к необходимости создания в Интернете общедоступной электронной библиотеки древних славянских рукописей на основе единой базы данных с широкими возможностями для научно-исследовательской работы, образования и просвещения, включающей не только электронные копии рукописей, но и аппарат грамматических определений, греческих соответствий, палеографический и текстологический комментарий и др. Такая библиотека позволит в режиме on-line осуществлять запросы и готовить выборки лингвистических и текстологических единиц всех представленных в библиотеке рукописей; осуществлять сравнение выборок между собой; получать сравнительные характеристики и сравнительные указатели фрагментов и единиц рукописей. При этом участники работы смогут наполнять базу данных лингвистической, текстологической, комментирующей и иной информацией непосредственно через Интернет.
Необходимо осознать, как много может изменить в нашей работе использование компьютеров. Речь сегодня идет не просто об автоматизации рутинных операций в области подготовки источников, а о новой методологии их обработки, новых аспектах их исследования и новых возможностях международной организации этой работы.
В этом направлении сделано уже немало, прежде всего усилиями болгарских коллег и комиссией МКС «Средневековые славянские тексты и электронные стандарты и технологии» (предс. Д.Бирнбаум). Теперь необходимо, чтобы результаты этой работы стали общедоступными, а для этого они должны быть необходимым образом унифицированы, включая вопросы формата, международной кодировки, правил представления текста и т.п. Совершенствование этой технологии должно привести к созданию широкой и предельно доступной эмпирической базы славистики, интегрированной в европейские информационные стандарты.
Задачи, стоящие перед современными обществами, требуют особого внимания к их информатизации и поддержанию культурных традиций, поскольку извлекаемые из культурных текстов уроки истории могут внести неоценимый вклад в поиск компромисса между преемственностью и инновациями. Особую актуальность эти уроки приобретают в период поиска ориентиров общественного развития, переплетаясь с проблемами позиционирования государств и стран в общеевропейской истории и культуре. Филология, ведающая знанием документальных источников, переводящая древние тексты на язык современности, выступает как важнейший деятель в решении этих задач. Чтобы сохранять за собой этот приоритет и не превратиться в парк Юрского периода, наша наука должна оставаться на уровне современных методов в организации изучения, документации и трансляции славистических знаний.
Роль съездов в решении этих задач:
Определяя тематику съездов, мы не должны забывать, что съезды замышлялись прежде всего для организации коллективных фундаментальных исследований, имеющих общеславянское значение. Их целью было и остается решение проблем, которые выводятся из общей истории славянских народов, их методология – сравнительность, историзм и типология. Съезды соотнесены с «узким» пониманием славистики, а не «широким». Мы встречаемся не для обсуждения частных вопросов структуры или функционирования отдельно взятых славянских языков или специфических вопросов одной из национальных славянских литератур, не имеющих отношения к другим славянским языкам и литературам. Какими бы интересными ни были подобные вопросы, их нужно оставить национальным филологиям и национальным культурам, потому что фундаментальная славистика не вырастает из суммы национальных филологий.
Представляемое нами академическое сообщество самостоятельно определяет актуальность той или иной проблематики исследований и осуществляет экспертную оценку результатов. Поэтому, разрабатывая тематику очередных съездов, Международный комитет славистов стремится играть более конструктивную роль в экспертизе ведущихся в мире славистических исследований и их актуализации, т.е. определении новых задач; старается не «консервировать» существующую структуру и содержание славистических дисциплин, а видоизменять их в соответствии с изменяющимися задачами. Важно, чтобы тематика съездов была репрезентативной, чтобы она полно и адекватно отражала состояние и приоритеты славистических исследований в мире. К сожалению, это не всегда удается, и порой важные и активно развивающиеся славистические направления, оказываются не представленными на съездах – либо потому, что не были заявлены в предлагаемой МКС проблематике, либо потому, что не получили отклика у будущих участников съезда.
Вместе с тем съезды нужны нам не только как главный форум для обсуждения исследовательских проблем и подходов, и собираемся мы не просто ради обмена информацией. В конце концов мир уже давно живет в условиях, когда любая информация может быть мгновенно опубликована в Интернете и не только доведена до сведения специалистов, но на любую публикацию там же могут быть собраны разнообразные рецензии и выслушано мнение широкого круга читателей – так что требуется только желание и готовность публиковать и обсуждать эту информацию. Съезды нужны для встреч ученых из разных стран, они дают нам счастливое чувство сопричастности к общему труду, ощущение солидарности в защите ценностей славянской культуры и интересов нашей науки и, конечно, импульсы для дальнейшей работы.
Разнообразие и теоретическая насыщенность докладов, заявленных на нынешнем XIV съезде славистов, свидетельствуют о том, что славистикой достигнут новый уровень изучения и понимания важнейших проблем современной филологии. Это внушает безусловный оптимизм, ибо, как справедливо заметила почтенная фрау Швайгештиль, человеческого понимания всегда на всё достанет.
