Новости

Московская международная книжная ярмарка уже давно прошла, а отзвуки от неё доходят по сей день. Специалисты до сих пор обсуждают, в частности, дискуссию «Языкознание как модный тренд». В ней участвовали лингвисты: ведущий передачи «Полиглот» Дмитрий Петров, член-корреспондент РАН, завсектором Института языкознания, завотделом Института русского языка им. В.В. Виноградова Владимир Плунгян, главный редактор интернет-сайта «Словари XXI века» Алексей Михеев и автор популярной книги «Знаем ли мы русский язык» Мария Аксёнова.

--------------------------------------------------------------------------------

 САДОВНИКИ И БИ­О­ЛО­ГИ
 
Ма­рия АК­СЁ­НО­ВА: Без­гра­мот­ные смс-ки, че­ст­но го­во­ря, уже до­ста­ли. Вы зна­е­те, мой под­ход – про­све­ти­тель­ст­во: мы рас­ска­зы­ва­ем, как на­до го­во­рить и пи­сать, но рас­ска­зы­ва­ем не на­вяз­чи­во, а так, что­бы че­ло­ве­ку бы­ло ин­те­рес­но, что­бы это при­но­си­ло ему удо­воль­ст­вие. Что мож­но сде­лать для то­го, что­бы мо­да на гра­мот­ность, на пра­виль­ное про­из­но­ше­ние раз­ви­ва­лась? У нас мно­го лет из­да­ва­лись кни­ги с пло­хой кор­рек­ту­рой, на пло­хой бу­ма­ге, кое-как. Но сей­час при­шла по­ра, ког­да лю­ди ста­ли за­ме­чать, что есть книж­ки ка­че­ст­вен­ные, что есть хо­ро­шая кор­рек­ту­ра, что во­об­ще гра­мот­ная речь – это пра­виль­но, что все­гда эли­ту об­ще­ст­ва уз­на­ва­ли в том чис­ле по гра­мот­ной ре­чи. Что мож­но сде­лать в об­ла­с­ти язы­ка? Мож­но вве­с­ти пре­мии, вве­с­ти ор­де­на, вве­с­ти кон­кур­сы на луч­шую кни­гу. На­до да­вать лю­дям по­нять, что эта ра­бо­та важ­на и нуж­на. Мо­жет быть, ещё на­до вво­дить, ко­неч­но, штра­фы за пло­хую кор­рек­ту­ру и т.д. для из­да­те­лей. По­то­му что зри­тель­ная па­мять – важ­ная вещь, и ес­ли де­ти чи­та­ют учеб­ник с ошиб­ка­ми – они за­по­ми­на­ют с ошиб­ка­ми. По­это­му на­до вве­с­ти ка­кое-то ре­гу­ли­ро­ва­ние. У нас же есть сер­ти­фи­ка­ция пи­ще­вых про­дук­тов. Книж­ка – это то­же про­дукт, ко­то­рый дол­жен быть ка­че­ст­вен­ным и ко­то­рый мо­жет лю­дям улуч­шить жизнь или ис­пор­тить её.

Вла­ди­мир ПЛУН­ГЯН: Я бо­юсь, что ска­жу то, че­го от ме­ня ни­кто не ожи­да­ет ус­лы­шать, по­то­му что то, что линг­ви­с­ты (а это очень не­мно­го­чис­лен­ная груп­па) ду­ма­ют о язы­ке, и то, как они к язы­ку от­но­сят­ся, силь­но и ча­с­то кар­ди­наль­но от­ли­ча­ет­ся от то­го, что ду­ма­ют о язы­ке обыч­ные лю­ди. И весь этот па­ни­че­с­кий дис­курс про пор­чу язы­ка, про не­гра­мот­ность к линг­ви­с­ти­ке не име­ет ни ма­лей­ше­го от­но­ше­ния. Линг­ви­с­ты – по­след­ние лю­ди, ко­то­рых это за­бо­тит, как это ни па­ра­док­саль­но зву­чит. И, меж­ду про­чим, сред­ний род сло­ва «ко­фе» раз­ре­ши­ли имен­но линг­ви­с­ты к воз­му­ще­нию всей про­грес­сив­ной об­ще­ст­вен­но­с­ти: «Линг­ви­с­ты за­гу­би­ли наш рус­ский язык! Те­перь мож­но всё! Ку­да мы ка­тим­ся!» Нам (линг­ви­с­там) это или смеш­но, или гру­ст­но. Для нас язык – яв­ле­ние со­вер­шен­но из дру­гой пло­с­ко­сти. То, что сей­час зву­чит, – это дис­курс са­дов­ни­ка: ка­кие цве­ты нуж­но по­са­дить у крыль­ца, ка­кие – у ка­лит­ки, ка­кие во­об­ще не нуж­но са­жать, а что яв­ля­ет­ся сор­ня­ком. Линг­ви­с­ты – не са­дов­ни­ки! Линг­ви­с­ты – би­о­ло­ги. Для них не су­ще­ст­ву­ет сор­ных рас­те­ний и де­ко­ра­тив­ных. Лю­бой пре­зрен­ный сор­няк для них как для учё­ных мо­жет быть го­раз­до ин­те­рес­нее. Я ещё мо­гу ска­зать как линг­вист, что нет ни­ка­ких оши­бок. Че­ло­век, в прин­ци­пе, го­во­ря на сво­ём язы­ке, не мо­жет со­вер­шать ошиб­ки. Это нон­сенс. Как, до­пу­с­тим, ле­бе­да, ко­то­рая рас­тёт у ка­на­вы, не со­вер­ша­ет оши­бок – она рас­тёт, где рас­тёт­ся, она жи­вой ор­га­низм.

А про­све­ще­ние, ко­неч­но, нуж­но. В ча­ст­но­с­ти, что мо­жет линг­вист – это сни­зить гра­дус па­ни­ки. Де­ло в том, что на­ше об­ще­ст­во во­об­ще очень аг­рес­сив­но (про это мно­го пи­са­ли и го­во­ри­ли; это пло­хо), в том чис­ле в дис­кус­си­ях о язы­ке этот гра­дус аг­рес­сив­но­с­ти очень вы­сок. С точ­ки зре­ния на­уки он аб­со­лют­но не­леп. Ско­ро, мне ка­жет­ся, лю­ди нач­нут друг дру­га уби­вать за лиш­ний или, на­обо­рот, от­сут­ст­ву­ю­щий мяг­кий знак. Мяг­кий знак и ор­фо­гра­фия в це­лом – это во­об­ще факт, так ска­зать, аб­со­лют­но внеш­ний по от­но­ше­нию к язы­ку. Мо­жет быть, ка­кое-то смяг­че­ние, боль­шая то­ле­рант­ность, объ­яс­не­ние то­го, что это всё изо­б­ре­те­но людь­ми (нор­мы, пра­виль­ность, ошиб­ки) – в этом линг­ви­с­ты мо­гут при­не­с­ти поль­зу. Нуж­но объ­яс­нять лю­дям, за­чем нуж­на ор­фо­гра­фия и по­че­му пло­хо де­лать ошиб­ки на пись­ме. Это при­ду­ма­ли лю­ди, по­то­му что счи­та­ли, что об­ще­ст­ву бу­дет лег­че функ­ци­о­ни­ро­вать, ес­ли все бу­дут пи­сать оди­на­ко­во. Не бо­лее то­го. Это не де­ле­ние на чи­с­тых и не­чи­с­тых, куль­тур­ных и не­куль­тур­ных и проч. Это та­кая ус­лов­ная ме­ра.
 
 
Ма­рия АК­СЁ­НО­ВА: Да, я в боль­шей сте­пе­ни са­дов­ник, я эс­тет от язы­ка. Мне нра­вит­ся, что­бы рос­ли ро­зы, а не ле­бе­да. Я так­же по­ни­маю, что язык ре­фор­ми­ро­вать не­воз­мож­но, но ор­фо­гра­фию ре­фор­ми­ро­вать на­до бы. Ведь у нас очень мно­го ис­клю­че­ний, а ког­да их боль­ше, чем пра­вил, это уже ста­но­вит­ся по­до­зри­тель­ным. Пра­ви­ла ор­фо­гра­фии дей­ст­ви­тель­но при­ду­ма­ны людь­ми и не не­сут бо­же­ст­вен­но­го смыс­ла. Но хо­ро­шо, что­бы все пи­са­ли оди­на­ко­во. Ес­ли каж­дый бу­дет пи­сать, как хо­чет, как слы­шит­ся, то по­те­ря­ет­ся плот­ность язы­ка, его ос­но­ва. По­это­му да­вай­те эту ба­зу вы­бе­рем. Ес­ли она слож­ная, да­вай­те уп­ро­с­тим. Но да­вай­те её бу­дем со­блю­дать.

ЯЗЫК – ОС­НО­ВА НА­ЦИ­О­НАЛЬ­НОЙ ИДЕН­ТИЧ­НО­С­ТИ
 
 
Алек­сей МИ­ХЕ­ЕВ: Тут идёт дис­кус­сия меж­ду са­до­во­да­ми и би­о­ло­га­ми, но, по-мо­е­му, язык – это не са­до­вод­ст­во, ко­то­рое за­ня­то гра­мот­но­с­тью, и не би­о­ло­гия, ко­то­рая за­ня­та струк­ту­рой, а это всё-та­ки в пер­вую оче­редь – фи­ло­со­фия. И мне ка­жет­ся, что имен­но фи­ло­соф­ский ас­пект язы­ка и есть при­чи­на ин­те­ре­са к не­му со сто­ро­ны ши­ро­кой ау­ди­то­рии. Раз­ные на­ро­ды жи­вут, по су­ти, в раз­ных ми­рах. И то, как мы вос­при­ни­ма­ем мир, пе­ре­жи­ва­ем его, оп­ре­де­ля­ет­ся во мно­гом на­шим язы­ком. И ин­те­рес к линг­ви­с­ти­ке тес­но свя­зан с ак­ту­а­ли­за­ци­ей про­бле­мы на­ци­о­наль­ной са­мо­иден­ти­фи­ка­ции. Очень ча­с­то за­да­ют­ся во­про­сом: что есть рус­ский, что есть рус­ское и что есть Рос­сия? Для от­ве­та предъ­яв­ля­ют и эт­ни­че­с­кий ас­пект, и граж­дан­ст­во. Но от­вет до­воль­но оче­ви­ден: в фун­да­мен­те всё-та­ки ле­жит язык как ба­зис куль­ту­ры. Мла­де­нец дол­жен ус­во­ить язык в воз­ра­с­те до трёх лет, и толь­ко тог­да он бу­дет вла­деть им в со­вер­шен­ст­ве, – это и оп­ре­де­ля­ет при­над­леж­ность к оп­ре­де­лён­ной куль­ту­ре. И рус­ский че­ло­век – это не че­ло­век оп­ре­де­лён­ной кро­ви, это не граж­да­нин Рос­сий­ской Фе­де­ра­ции, а это че­ло­век, ко­то­рый кор­ня­ми ухо­дит в рус­скую куль­ту­ру, что он в дет­ст­ве ус­во­ил рус­ский язык, и все куль­тур­ные кон­но­та­ции, свя­зан­ные со сло­ва­ми и смыс­ла­ми, у не­го уже си­дят глу­бо­ко вну­т­ри.

А гра­мот­ность са­ма по се­бе – это ка­кой-то мар­ги­наль­ный во­прос, это пе­ри­фе­рия линг­ви­с­ти­ки. Ос­но­ва же, фун­да­мент линг­ви­с­ти­ки – это фи­ло­со­фия, пси­хо­ло­гия и со­ци­о­ло­гия. То, как гра­мот­но пи­сать, вол­ну­ет мно­гих лишь по­то­му, что это праг­ма­ти­ка еже­днев­но­го бы­то­ва­ния, а во­прос о смыс­лах, о куль­ту­ре с гра­мот­но­с­тью не свя­зан. Бо­лее то­го, в ос­но­ве язы­ко­во­го кре­а­ти­ва ча­с­то, как мы на­блю­да­ем, ле­жит на­ру­ше­ние гра­мот­но­с­ти.
 
 
Дми­т­рий ПЕ­Т­РОВ: Я со­гла­сен с тем, что гра­мот­ность вто­рич­на по от­но­ше­нию к са­мо­иден­ти­фи­ка­ции, и я со­гла­шусь с тем, что ощу­ще­ние при­над­леж­но­с­ти к ка­кой-то куль­ту­ре, ра­зу­ме­ет­ся, оп­ре­де­ля­ет­ся не граж­дан­ст­вом или ме­с­том пре­бы­ва­ния, а преж­де все­го язы­ком, ощу­ще­ни­ем се­бя ча­с­тью не­кой куль­ту­ры. Но я в то же вре­мя ска­жу, что гра­мот­ность иг­ра­ет оп­ре­де­лён­ную роль, как иг­ра­ет роль во­об­ще лю­бая фор­ма. Мы все­гда лю­бим го­во­рить, что глав­ное – со­дер­жа­ние, но тем не ме­нее фор­ма очень важ­на, по­то­му что она от­ве­ча­ет эс­те­ти­че­с­ко­му на­ча­лу в че­ло­ве­ке, а эс­те­ти­че­с­кое на­ча­ло важ­но не толь­ко для са­дов­ни­ков, но и для би­о­ло­гов. По­то­му что и би­о­ло­ги, и ма­те­ма­ти­ки лю­бят со­зда­вать кра­си­вые, ак­ку­рат­ные, по­нят­ные всем фор­му­лы, ко­то­рые да­же внеш­не долж­ны вы­гля­деть до­ста­точ­но при­гляд­но, кра­си­во. По­это­му, ко­неч­но, всё, что свя­за­но с гра­мот­но­с­тью и фор­маль­ной сто­ро­ной язы­ка, мож­но на­звать не­ко­ей над­ст­рой­кой, но имен­но че­рез эту над­ст­рой­ку мы и по­лу­ча­ем воз­мож­ность вник­нуть во вну­т­рен­нюю суть, во вну­т­рен­нюю струк­ту­ру, по­это­му я бы не ви­дел ка­ко­го-то кон­флик­та или то­таль­но­го про­ти­во­ре­чия меж­ду по­зи­ци­ей са­дов­ни­ка и би­о­ло­га, я ду­маю, что каж­дый би­о­лог в ду­ше не­множ­ко са­дов­ник, а каж­дый са­дов­ник в ду­ше не­множ­ко би­о­лог.

На­до ска­зать, что фран­цу­зы, на­при­мер, ду­ма­ют о гра­мот­но­с­ти в ты­ся­чу, в мил­ли­о­ны раз боль­ше, чем рус­ские. По­то­му что во Фран­ции лю­бая по­пыт­ка ре­фор­ми­ро­вать си­с­те­му ор­фо­гра­фии за­кан­чи­ва­лась пол­ным кол­лап­сом. В раз­ных язы­ках сте­пень рас­хож­де­ния меж­ду пись­мен­ным язы­ком и уст­ным раз­лич­на. И здесь, ес­ли ве­с­ти речь о за­щи­те си­с­те­мы ор­фо­гра­фии, в пер­вую оче­редь пре­сле­ду­ют­ся не столь­ко во­про­сы, свя­зан­ные с тра­ди­ци­ей, сколь­ко до­ста­точ­но ути­ли­тар­ные со­об­ра­же­ния: со­хра­нить един­ст­во. По­то­му что есть язы­ки, в ко­то­рых та­кое ко­ли­че­ст­во раз­лич­ных фо­не­ти­че­с­ких вер­сий, что ес­ли из­брать ори­ен­та­цию ис­клю­чи­тель­но на про­из­но­ше­ние, то по­лу­чит­ся, что мы име­ем де­ло с раз­ны­ми язы­ка­ми.



БОЛЬ­ШЕ ВСЕ­ГО ЕРУН­ДЫ ПРО ЯЗЫК ГО­ВО­РЯТ ПИ­СА­ТЕ­ЛИ
 
 
Вла­ди­мир ПЛУН­ГЯН: Всё пра­виль­но. Са­мый ор­фо­гра­фи­че­с­ки оза­бо­чен­ный на­род – это дей­ст­ви­тель­но фран­цу­зы. Я как раз был во Фран­ции в один из мо­мен­тов, ког­да ка­кая-то груп­па линг­ви­с­тов пред­ло­жи­ла не то что ре­фор­ми­ро­вать ор­фо­гра­фию, а от­ме­нить один ма­лень­кий ди­а­кри­ти­че­с­кий зна­чок над од­ной бук­вой, ко­то­рый ни с ка­кой точ­ки зре­ния не был ну­жен, а школь­ни­ки, дей­ст­ви­тель­но, всё это за­учи­ва­ли, и пи­сал­ся этот зна­чок, мо­жет быть, в пят­над­ца­ти сло­вах – не боль­ше. Эта от­ме­на во­об­ще, ка­за­лось бы, мог­ла прой­ти не­за­ме­чен­ной. Но под­ня­лась об­ще­на­ци­о­наль­ная бу­ря! Бук­валь­но еже­днев­но – га­зе­ты, те­ле­ви­де­ние, де­мон­ст­ра­ции, за­ба­с­тов­ки. «Кто та­кие эти линг­ви­с­ты, что при­сво­и­ли се­бе наш фран­цуз­ский язык!? Он при­над­ле­жит на­ро­ду!» По­эты вы­сту­па­ли (по­че­му-то все­гда в пер­вых ря­дах в та­ких слу­ча­ях ока­зы­ва­ют­ся по­эты и пи­са­те­ли; боль­ше все­го ерун­ды про язык эти очень до­стой­ные лю­ди обыч­но и го­во­рят), ко­то­рые вос­кли­ца­ли, что, «ес­ли мы от­ме­ним этот знак, фран­цуз­ский язык во­об­ще пе­ре­ста­нет су­ще­ст­во­вать». «Вот в сло­ве «лод­ка», ес­ли уб­рать этот зна­чок (ес­ли эту кры­шеч­ку пе­ре­стать пи­сать), раз­ве это бу­дет лод­ка? Она пре­вра­тит­ся в плот! – го­во­рил один по­эт. – Раз­ру­шит­ся на­ша куль­ту­ра!» И вот строй­ны­ми ря­да­ми фран­цуз­ский на­род по­шёл на штурм, и, ес­те­ст­вен­но, та­кой ре­фор­мы не про­изо­ш­ло.
 
 
Ма­рия АК­СЁ­НО­ВА: Что ка­са­ет­ся за­щи­ты язы­ка. Лю­бая боль­шая стра­на, как, на­при­мер, Рос­сия или Ки­тай, име­ет мно­го ди­а­лек­тов. По­это­му, как вер­но за­ме­тил Дми­т­рий Пе­т­ров, язык в та­кой стра­не на­до за­щи­щать, как ми­ни­мум, от рас­па­да. Нуж­но за­щи­щать един­ст­во рус­ско­го язы­ка.

По по­во­ду то­го, что яко­бы гра­мот­ность фор­мы вто­рич­на, а глав­ное – со­дер­жа­ние... Ведь не по­нят­но, где про­хо­дит гра­ни­ца то­го и дру­го­го. Возь­мём, на­при­мер, вы­ра­же­ние «гол как со­кол». Воз­ни­ка­ет во­прос – по­че­му со­кОл, а не сО­кол? Ес­ли мы вспом­ним, что на са­мом де­ле со-кол – это бы­ло боль­шое сте­но­бит­ное ору­дие, то тог­да ста­но­вит­ся яс­но, что «со­кол» как пти­ца – сов­сем дру­гое сло­во. По­че­му «му­со­ро­про­вОд», ког­да есть сло­во «прО­вод»? По­то­му что «прО­вод» свя­зан с эле­к­т­ри­че­ст­вом, а про­вОд – то, что про­во­дит. То есть очень мно­гие ве­щи, свя­зан­ные с фор­мой, объ­яс­ня­ют­ся со­дер­жа­ни­ем и за­креп­ля­ют его. И по­че­му на за­щи­ту язы­ка вста­ют в пер­вую оче­редь по­эты? Вспом­ним Ма­я­ков­ско­го. Где у не­го гра­ни­ца меж­ду фор­мой и со­дер­жа­ни­ем? Зна­ме­ни­тая ле­сен­ка – та­кая же часть его по­эзии, как, соб­ст­вен­но, зву­ча­ние сти­хов. Взять лю­бое те­а­т­раль­ное пред­став­ле­ние: фор­ма и со­дер­жа­ние аб­со­лют­но еди­ны. По­это­му лю­ди сто­ят за гра­мот­ность, за за­щи­ту фор­мы.

Ес­ли бы я при­ни­ма­ла ре­ше­ние о не­об­хо­ди­мо­с­ти про­хо­дить те­с­ты и сда­вать эк­за­ме­ны на гра­мот­ность для чи­нов­ни­ков и гос­слу­жа­щих, то я бы их за­ста­ви­ла это де­лать. Я счи­таю, что лю­ди, ко­то­рые го­во­рят с эк­ра­нов те­ле­ви­зо­ров, ко­то­рые пи­шут и при­ни­ма­ют за­ко­ны, ко­то­рые вы­сту­па­ют пуб­лич­но, они не­сут от­вет­ст­вен­ность за то, что­бы го­во­рить пра­виль­но, по­то­му что их речь за­по­ми­на­ет­ся, их речь ци­ти­ру­ет­ся. А у нас часть уго­лов­но­го жар­го­на пе­ре­ко­че­ва­ла в по­сла­ния фе­де­раль­но­му со­бра­нию. Всё – те­перь это уже уза­ко­нен­ные «ли­те­ра­тур­ные» сло­ва. Я счи­таю, что долж­ны быть эк­за­ме­ны и долж­на быть спе­ци­аль­ная под­го­тов­ка.



Вла­ди­мир ПЛУН­ГЯН: Я бы ска­зал, ка­те­го­ри­че­с­ки не на­до за­щи­щать язык. И не про­сто не на­до – ни в ко­ем слу­чае нель­зя это­го де­лать, это вред­но. Или мож­но ска­зать так: един­ст­вен­ное, от че­го на­до язык за­щи­щать, это от тех лю­дей, ко­то­рые хо­тят язык от че­го-ли­бо за­щи­щать. Да­вай­те по­рас­суж­да­ем: от ко­го мы хо­тим за­щи­щать язык? От лю­дей, ко­то­рые на нём го­во­рят. То есть от нас са­мих. То есть мы хо­тим за­щи­тить наш язык от са­мих се­бя. Ну, в ка­ком-то смыс­ле это вер­но, по­то­му что мы яв­ля­ем­ся ис­точ­ни­ком всех по­ро­ков. Но язык-то тут ни при чём, язык та­ков, ка­кие мы есть. По­это­му ес­ли нас что-то не ус­т­ра­и­ва­ет в том, что про­ис­хо­дит с язы­ком, нуж­но об­ра­тить­ся не к язы­ку, а к об­ще­ст­ву и за­нять­ся им. Но это всё рав­но, что за­щи­щать зер­ка­ло от то­го, что в нём от­ра­жа­ют­ся кри­вые, ко­сые и гор­ба­тые лю­ди. Зер­ка­ло не на­до за­щи­щать, про­сто не на­до их от­ра­жать в нём. Здесь со­вер­шен­но не та при­чи­на и не то след­ст­вие. Язык – это яв­ле­ние при­ро­ды, ко­то­рое раз­ви­ва­ет­ся по сво­им за­ко­нам, и ес­ли нам что-то не нра­вит­ся, нуж­но ду­мать не о язы­ке, а о дру­гих сущ­но­с­тях.  Бо­лее то­го, по­яв­ле­ние ре­чей о за­щи­те язы­ка – это очень ча­с­то при­знак то­та­ли­тар­но­го и в це­лом не очень здо­ро­во­го об­ще­ст­ва. Это лиш­ний по­вод к ре­прес­си­ям, к то­му, что­бы раз­де­лить граж­дан на лю­дей раз­но­го сор­та (гра­мот­ных и не­гра­мот­ных), то есть ре­прес­сив­ное, ие­рар­хи­че­с­кое, стаг­ни­ру­ю­щее об­ще­ст­во очень лю­бит дис­курс о за­щи­те че­го-ни­будь от ко­го-ни­будь. И лю­ди это под­дер­жи­ва­ют, по­то­му что у них не очень вер­ное пред­став­ле­ние о том, что та­кое язык. Но это со­ци­аль­ное яв­ле­ние. И здесь как раз про­све­ти­тель­ская де­я­тель­ность линг­ви­с­тов бы­ла бы очень уме­ст­на.

Алек­сей МИ­ХЕ­ЕВ: Я бы со­гла­сил­ся с тем, что за­щи­щать не на­до, но, мне ка­жет­ся, что ошиб­ка в са­мой по­ста­нов­ке во­про­са, ко­то­рая пред­по­ла­га­ет, что язык – это не­кий объ­ект, ко­то­рый мо­жет быть ли­бо за­щи­щён, ли­бо не за­щи­щён. Язык – это субъ­ект, ко­то­рый са­мо­раз­ви­ва­ет­ся и не нуж­да­ет­ся в за­щи­те от ко­го бы то ни бы­ло. Но здесь я по­ду­мал о дру­гом ас­пек­те те­мы. Рус­ский язык дей­ст­ви­тель­но нуж­да­ет­ся в за­щи­те, но не в пло­с­ко­сти со­ци­аль­ной, а в пло­с­ко­сти ге­о­по­ли­ти­че­с­кой. На сай­те «Сло­ва­ри XXI ве­ка» де­вя­но­с­то про­цен­тов но­во­стей, ко­то­рые ка­са­ют­ся язы­ка, это но­во­сти о бы­то­ва­нии рус­ско­го язы­ка в ка­ких-то по­гра­нич­ных ре­ги­о­нах. И по боль­шей ча­с­ти – в ре­с­пуб­ли­ках быв­ше­го Со­вет­ско­го Со­ю­за: Ук­ра­и­на, При­бал­ти­ка, Кав­каз – это про­ст­ран­ст­ва, где рус­ский язык есть и, на­вер­ное, нуж­да­ет­ся где-то, мож­но ска­зать, и в за­щи­те. По­это­му са­ма фор­му­ли­ров­ка – за­щи­та рус­ско­го язы­ка – име­ет пра­во на су­ще­ст­во­ва­ние, но имен­но в та­ком ге­о­по­ли­ти­че­с­ком ас­пек­те.



Дми­т­рий ПЕ­Т­РОВ: Кто-то из гер­ман­ских по­ли­ти­ков ска­зал: «Ес­ли вы хо­ти­те мне что-то про­дать, а я хо­чу у вас ку­пить, то мы бу­дем го­во­рить по-не­мец­ки. А ес­ли вы что-то хо­ти­те ку­пить, а я хо­чу про­дать, то мы бу­дем го­во­рить на ва­шем язы­ке». Это од­на из форм мо­ти­ва­ции, ко­то­рая, не­со­мнен­но, по­мо­га­ет со­хра­не­нию язы­ка и мо­ти­ви­ру­ет мно­гих лю­дей на его изу­че­ние.



Вла­ди­мир ПЛУН­ГЯН: Та­кие оцен­ки дей­ст­ви­тель­но су­ще­ст­ву­ют, но они свя­за­ны не с са­мим язы­ком, а с те­ми ус­ло­ви­я­ми, в ко­то­рых язык пре­бы­ва­ет. По­это­му, ес­ли мы хо­тим, что­бы наш язык це­ни­ли, мы долж­ны предъ­я­вить цен­ный, ка­че­ст­вен­ный то­вар, ко­то­рый на этом язы­ке су­ще­ст­ву­ет.
 

"Литературная Россия" №39. 28.09.2012

http://www.litrossia.ru/2012/39/07421.html