В проблеме языка есть два уровня. Есть высокий: защита и сохранение языка как одного из главных атрибутов национальной идентификации и суверенитета государства. Другой уровень языковой проблемы – коммуникативная функция языка, утверждает житель приграничного с Россией города Нарва Игорь Дмитриев.
Своими размышлениями он делится на страницах издания «Северное Побережье» в заметке:
«А что если…»
- Прошли выборы, а следовательно – закончился период, когда разогреваются разного рода страсти. В том числе и «страсти по языку». И сейчас можно поговорить на эту тему спокойно.
В проблеме языка есть два уровня. Есть высокий: защита и сохранение языка как одного из главных атрибутов национальной идентификации и суверенитета государства. Понятна обеспокоенность малого народа со сравнительно молодой культурой и непростой историей судьбой своего языка. Темы для дискуссий тут нет.
Другой уровень языковой проблемы – коммуникативная функция языка, то есть, попросту говоря, необходимо обеспечивать людей информацией на понятном им языке.
Существующую ситуацию в одночасье изменить невозможно. Единственный путь – улучшать обучение эстонскому языку в школах всеми возможными методами. Результат будет ощутим нескоро. Ну а пока надо приспосабливаться к реально протекающей жизни.
По моим прикидкам, процентов 90 нарвитян эстонским языком не владеют. Мы по этому показателю являемся людьми «с ограниченными возможностями» – можно сказать, языковыми инвалидами. Эстония причисляет себя к цивилизованным, европейским странам, а уровень этой самой цивилизованности определяется, в том числе, и отношением к инвалидам. Нужно стремиться создавать благоприятную и для этих людей среду обитания. Ну, например, убирают же поребрики на тротуарах, делают пандусы, заботясь об инвалидах-колясочниках.
В торговом центре обратил внимание на рекламу на эстонском языке. Что-то продается с существенной скидкой. Поинтересовался у сидящей недалеко продавщицы, чем они собираются порадовать потенциальных потребителей.
- Оправы, – ответила она.
- Почему не продублируете надпись на русском языке? Ведь проходящий мимо народ эстонского языка не знает.
- Мы пробовали, но языковая инспекция сделала нам предупреждение.
Стал с интересом рассматривать уличную рекламу. Латиница и кириллица зачастую мирно соседствовали друг с другом.
В открытом не так давно супермаркете «Prisma» с точки зрения обсуждаемых нами проблем все прекрасно. Ориентироваться в торговых залах русскоязычному покупателю очень просто: вся необходимая информация продублирована на русском языке. А вот в «Säästumarket» на кириллице – ни слова. Может быть, разница объясняется тем, что «Prisma», вроде бы, фирма с финскими корнями, а тамошняя почва более благоприятна в этом отношении, чем земли эстонские…
Не так давно обзавелся мобильным телефоном. В офисе фирмы «Elisa» бойкая девушка объясняет мне, что почем, как и зачем, – и вручает на подпись договор. Договор, естественно, написан на эстонском языке. Когда я выражаю желание ознакомиться с договором на русском, мне предлагают заглянуть на сайт фирмы в Интернете. Подписываю договор с голоса. Потом, как и можно было ожидать, оказалось, что я кое-что неправильно понял. Пришлось перезаключать договор по другому варианту, тратя понапрасну нервы и деньги.
Решил пообщаться с языковой инспекцией. Оказалось, что в Нарве представители этой пугающей многих службы не обитают. Охрану эстонского языка от происков иноязычного населения они предпочитают вести, находясь то ли в Йыхви, то ли в Кохтла-Ярве. По телефону поговорил с приятной (по тембру голоса) дамой. Она заверила меня, что закон вообще-то не запрещает в Нарве дублировать информацию на русском языке, но уклонилась от толкования требований закона в деталях. Посоветовала связаться с Таллином.
Отыскал в Интернете текст закона о языке. Почитал его, пытаясь понять, что в соответствии с законом можно и чего нельзя делать, используя русский язык в Нарве. До конца не понял. Но зато мне стало ясно, почему приятная дама уклонялась от конкретных трактовок закона и отсылала меня в Таллин: закон о языке – документ непростой, и человеку с немодным сейчас техническим образованием разобраться в нем не так просто…
Читающий этот текст вправе спросить: «А что ты, мужик, собственно, хочешь?»
Постараюсь это сформулировать. Мы сразу согласились с тем, что сохранение и защита эстонского языка – дело святое. Это задача государственной власти. Решает она эту задачу, разрабатывая необходимые законы. А реальные языковые проблемы в отдельных районах нашего государства должна решать местная власть, разработав местные правила в рамках действующего закона о языке. Приведу примеры.
Чтобы директор Нарвской библиотеки знала: ежели, например, проводится какая-либо выставка, то она обязана обеспечить информацию как на эстонском, так и на русском языке, что делается далеко не всегда.
Ежели в городе устанавливается рекламный щит, информирующий, что такая-то фирма будет здесь строить такое-то сооружение, то все жители города должны иметь возможность прочитать сию информацию на знакомом им языке.
Чтобы фирмы, работающие в нашем городе, предлагая клиенту на подпись какой-либо документ, исполненный на эстонском языке, знакомили его с русским переводом подписываемого текста.
Все это вроде бы можно делать в соответствии с государственным законом о языке. Или нельзя? Было бы неплохо, если б одного из инспекторов языковой инспекции выдвинули на передний край обороны эстонского языка – и обитал бы он в Нарве. И в местной власти тоже был бы чиновник, занимающийся вопросами языкознания. И они совместно обеспечивали бы сохранность овец и сытость волков – соответствие местной языковой практики государственному закону и потребностям населения.
