Кому-то это утверждение покажется чересчур категоричным. Кому-то – ошибочным. А кто-то, наоборот, скажет, что это произошло уже давно. Поэтому требуются объяснения.
В последнее время в разных СМИ умные и уважаемые мной авторы стали писать о некотором «возрождении российской интеллигенции». Доводы состоят в том, что «закончился период разговоров на кухнях», что «новая интеллигенция вышла на площади, сформулировала принципы нового демократического уклада». Вообще – вся надежда только на нее, на российскую интеллигенцию.
Я придерживаюсь прямо противоположного мнения. «Новая интеллигенция», самопоименовавшая себя словосочетанием «креативный класс», не проявила себя никак. Абсолютно никак. Понятие «креативный класс» ввел в международный словарь американский политолог Ричард Флорида еще в 2002 году. Не странно ли, что у нас оно привилось лишь десять лет спустя? Да нет, не странно. И это как раз является свидетельством отсталости отечественной интеллектуальной жизни. Потребовались «болотно-сахаровские» пертурбации, чтобы это словосочетание прижилось в России. И, кстати, в самом извращенном виде. Флорида имел в виду инженеров, ученых, архитекторов, дизайнеров, то есть подлинных интеллектуалов, которые в состоянии «облагородить», «гуманизировать» нынешнюю стадию капитализма. Причем сделать это через творчество, профессиональную в первую очередь деятельность. Между тем во главе российской «новой интеллигенции» оказались скандальная теледива, не менее скандальный музыкальный критик, мальчики-мажоры из состоятельных столичных семей, публицисты леволиберального толка, отставные правительственные чиновники. И, что греха таить, просто «городские сумасшедшие», буйные, но не креативные. Им присуще самолюбование, а никак не творчество.
Посредственные беллетрист-детективщик, поэт-сатирик, бывший гламурный телеведущий – те, кто духовно окормлял «новую интеллигенцию», – никак не тянули на властителей дум. Более того, органичной чертой старой, традиционной российской интеллигенции было демонстративное (и даже во многом искреннее) народолюбие. От традиционной интеллигенции невозможно было ожидать обвинений в том, что рядовые люди – «быдло», «бактерии», «анчоусы». А такое совсем недавно приходилось слышать. И именно от интеллигенции «новой».
Пожалуй, две вещи роднят новую квазиинтеллигенцию и традиционную российскую. Это, во-первых, презумпция виновности власти всегда и во всем. У меня нет желания оправдывать современную российскую власть – на ней грехов более чем достаточно. Но когда любое хулиганство, хамство, даже уголовщина становятся поводом для выражений типа «этих бедняжек власть довела», то это есть не что иное как размывание ответственности, общее как для «старой», так и для «новой» интеллигенции. А во-вторых, общее – в политической всеядности, в стремлении потакать левым, вплоть до самых крайних. Забывают, что русская либеральная интеллигенция проиграла все тогда, когда приняла на вооружение лозунг Павла Милюкова «Слева для нас врагов нет». Сосредоточившись на борьбе с пресловутым «самодержавием», войдя фактически в союзнические отношения с деятелями типа Ленина и Троцкого, старая либеральная интеллигенция вырыла себе могилу. Роет себе ее и «новая интеллигенция», ходя под ручку с самыми крайними левыми. Но, к слову, «старая интеллигенция» не могла дружить с черносотенцами. Новая, «болотно-сахаровская», ходит с ними в одних рядах. Носик платочком прикрыв – но прогуливается.
Так что при ближайшем рассмотрении не произошло ни возрождения российской традиционной интеллигенции, ни ее реинкарнации в новый «креативный класс». Придется жить с тем, что имеем.
А вот на что действительно похожи «новые», так это на «советскую интеллигенцию», просиживавшую штаны и юбки в многочисленных (и зачастую бесплодных) НИИ и КБ. Те и в самом деле обожали разговоры в курилках и на кухнях, слушали радио и питали туманные мечты о реформах. Именно эта советская интеллигенция стала движителем революции 1989–1991 годов, борясь с привилегиями в виде «членовозов», провозглашая лозунги о «демократии и рынке» как о спасительной панацее от всего и вся. Именно эта интеллигенция больше всего проиграла от пропагандируемых ею реформ. Не случайно в рядах демонстрантов мелькали лица героев двадцатилетней давности. Они, как Бурбоны, ничего не поняли и ничему не научились. Проиграют они при любом сценарии и сегодня.
А вот что действительно необходимо России, так это подлинный, настоящий «креативный класс». Когда он сформируется – предсказать невозможно. Сегодня он просто не востребован нынешней экономикой, всем хозяйственным укладом. Для подлинно «креативного класса» даже в крупных городах слишком мало рабочих мест. Но рано или поздно, когда этот класс начнет формироваться, он – и именно он – окончательно зароет в историческую могилу остатки «новой интеллигенции», показав ее недееспособность и ненужность.
Валерий Островский, политолог
Вердикт выносить еще рано
Каково же положение на самом деле – пациент жив или мертв? Думаю, скорее все-таки жив. Но находится в реанимации, и перспективы его пока не ясны. И тут тоже требуются объяснения. Как же без них?
Интеллигенция – социокультурный слой, нарождающийся в авторитарных режимах при условии высокого образовательного уровня общества и относительно добротного уровня доходов самих интеллигентов. Именно эти три условия российская история видела и при первом появлении интеллигенции в начале 1860-х годов, и при ее возрождении – в 1950-е.
Для этого слоя людей характерно не только хорошее образование (кстати, не обязательно вузовское), но и обостренное чувство сопричастности болям и проблемам народа и родной страны. Говоря обо всем русском народе, Федор Достоевский охарактеризовал это повышенное чувство добра и сострадания как дар «всемирной отзывчивости». Фазиль Искандер определил этот феномен тем, что для таких людей «духовные ценности обладают материальной убедительностью, а материальные ценности достаточно призрачны».
И еще одно неотъемлемое качество интеллигенции – стремление к творчеству. При этом характерно, что плоды творчества российской интеллигенции в искусстве и науке были крайне успешны, признаны во всем мире и нередко экспортировались в самые разные страны. А вот политические проекты оказывались сырыми, непродуманными и зачастую совершенно неудобоваримыми. Ничего удивительного – ведь эти проекты разрабатывались и обсуждались в полуподпольных условиях, без должной гласности, в замкнутых кружковых сообществах.
Разговоры о смерти интеллигенции начались не сейчас, как пишет Валерий Островский, а еще в самом начале 1990-х годов. Известный филолог Михаил Гаспаров тогда предостерегал: «Вероятно, кончается… эпоха русской интеллигенции образца XIX века». Писатель Даниил Гранин уточнял: «Русской интеллигенции нет, и это видно по событиям последнего времени». Подобных высказываний было множество. Спорили только о том, как оценивать это явление. В частности, писатель Виктор Ерофеев полагал, что процесс вполне закономерен: «Цикл существования интеллигенции закончился. Она выполнила свои задачи настолько блестяще, что самоликвидировалась за ненадобностью». Думаю, на самом деле основная причина смерти интеллигенции была банальной: она в одночасье обнищала (к слову, с большинством народа). Трудно оставаться интеллигентом, когда все твои мысли о куске хлеба.
Являются ли протестанты с Болотной и других российских площадей минувшей осени и зимы новой интеллигенцией? А вот тут соглашусь с Островским, хотя и не столь категорично: да, тех протестующих трудно назвать интеллигенцией, но, возможно, они ее провозвестники.
Не будем мелочиться, поставим вопрос шире: состоится ли еще одно, третье, пришествие российской интеллигенции? Сегодня однозначного ответа нет и быть не может. Все определит то, каким политическим путем пойдет дальше наша страна. Если и впредь сохранится нынешний авторитаризм в его довольно мягкой форме, возрождение интеллигенции более чем вероятно. Для этого потребуется, пожалуй, лишь одно – повышение материального благосостояния (хотя бы до уровня низших слоев западноевропейского среднего класса) тех, кто занят в сферах образования, культуры, медицины, науки и техники. Но если страна повернет в сторону демократизации, интеллигенция, скорее всего, исчезнет. Так случилось после крушения коммунистических режимов в Польше, Венгрии, Чехии… И в этом не будет никакой трагедии: в демократической стране интеллигенция не нужна – ее функции возьмут на себя институты гражданского общества.
Конечно, выбор политических перспектив России во многом зависит не только от властей, но и от самой сегодняшней сильно истаявшей интеллигенции, которая до сих пор находится – как, впрочем, и все общество – на полпути из советского прошлого в постсоветское будущее. Тут очень важно, какие она предпочтет формы самоорганизации.
Повторюсь: в случае перехода России к либеральной демократии европейского типа интеллигенция как феномен, как явление отечественной жизни последних по крайней мере полутора веков, скорее всего, исчезнет. Но это вовсе не означает, что окончательно исчезнут и все интеллигенты. Немногие из них, конечно же, останутся. Они будут размышлять о судьбах страны и мира, дискутировать о вечных ценностях, и по ним, как по своеобразным эталонам палаты мер и весов, общество будет сверять уровень своей культуры, нравственности, внутренней независимости…
Сергей Ачильдиев, редактор отдела спецпроектов «НВ»
20 апреля 2012
http://nvspb.ru/stories/chto-sluchilos-s-intelligenciey-ona-umerla-48167
