О.: «Азбука власти» - это и о речи властей предержащих, и об авторитарной речи как таковой. Эту азбуку мы и будем сегодня вместе с вами осваивать.
М.: А заодно разберемся, чем авторитарность отличается от авторитетности.
О.: В дискурсе американских президентов последнего двадцатилетия (Барак Обама, Джордж Буш-мл., Билл Клинтон) четко доминируют идеи свободы, российских (Дмитрий Медведев, Владимир Путин, Борис Ельцин) – категории закона и власти, - к такому выводу пришел ученый Антон Олейник, его статью «Азбука власти» опубликовала «Независимая газета». Контент-анализу им были подвергнуты 38 текстов президентских посланий, в анализе использовался русско-английский словарь, слова были сгруппированы по парным категориям: «Власть» и «Свобода», «Консерватизм» и «Либерализм» и т.д. И вот что получилось.
М.: Во-первых, в дискурсе американских президентов последнего двадцатилетия четко доминирует идея свободы (часто встречаются слова «свобода», «демократия», выражение «права человека»). Дискурс российских президентов строится вокруг двух ключевых категорий: закона (доминируют «правовое государство», «судебная система», «судебная реформа», «Конституция») и власти (чаще упоминаются «власть», «органы безопасности», «спецслужбы», «армия», «вооруженные силы», «принуждение»).
О.: Во-вторых, различий в посланиях американских президентов значительно меньше, чем в речах президентов российских. Различия между американскими президентами достигают статистической значимости только по категориям «Свобода» (Буш использовал соответствующую риторику значительно чаще Клинтона и особенно Обамы), «Консерватизм», «Либерализм» (президенты-демократы ожидаемо более либеральны, чем президенты-республиканцы), «Война террору» (Буш опять явный лидер) и «Инновации» (лидер – Обама). Различия между российскими президентами статистически значимы по всем категориям.
М.: В-третьих, хорошей новостью является постепенное снижение доли категории «Власть» в обоих случаях. Хотя тема власти занимает второе по частоте ее упоминаний место и в российских, и в американских политических речах, каждый следующий президент уделяет ей относительно меньше внимания, чем предыдущий. Интересно, сохранится ли данная тенденция и после президентских выборов 2012 года?
О.: Хорошо, когда авторитарность сменяется авторитетностью. При всем сходстве этих двух слов, значения у них разные.
М.: Первое значение прилагательного авторитетный – пользующийся авторитетом, общественным признанием и – внимание – заслуживающий безусловного доверия. Авторитетным ученым, например, как и авторитетным политикам можно доверять. А если нужно что-то узнать, лучше пользоваться авторитетными источниками.
О.: Но есть у этого прилагательного и другое значение: не допускающий возражений, властный. Можно что-то говорить авторитетным тоном с авторитетным видом. И подчеркивать: я вам это авторитетно заявляю. Но вот если заявление ассоциируется с компетентностью, то тон – однозначно с авторитарностью.
М.: Авторитарным называется тот человек, который стремится утвердить свой авторитет во что бы то ни стало: утвердить, а не завоевать. Чувствуете разницу?
О.: Авторитарность подразумевает безусловное и беспрекословное подчинение власти, какому-то авторитету. Авторитарное правление, например, кому-то может показаться благом (если этот кто-то считает, что у правителя должна быть «сильная рука», и любит, чтобы за него все решало государство или правление предприятия), а иному – нарушением его прав и свобод.
М.: Человек может быть как авторитетным – если он его завоевал, укрепил, по-прежнему им пользуется, а не потерял, если его влияние общепризнано, так и авторитарным, если он любит «командовать».
О.: На мой вкус, авторитетность лучше авторитарности. Но о вкусах, как известно, не спорят.
О.: Авторитарному человеку и его речи посвящено эссе Дениса Драгунского, опубликованное «Частным корреспондентом». «Думаю, - пишет он, - мы можем определить авторитарного человека вполне положительно. Это такое, я бы сказал, очень архаическое создание в смысле стадиальности развития психики. Он … все время колышется в амбивалентности двух переживаний. Он чувствует себя всемогущим, потому что он слит с матерью (в нашем случае – с властью, обществом, народом). Настолько слит, что все его желания сами собой исполняются. Но одновременно с этим он ощущает свою малость, свое ничтожество, свою крохотность перед громадной туманной фигурой матери, которая блуждает перед его младенческими глазами».
М.: Красиво! А вот и продолжение: Драгунский полагает, что нашему обществу не повезло. Потому что народ застрял на этой «младенческой» стадии, а «наиболее продвинутые лидеры … находятся друг с другом в реальной, а с народом в воображаемой садомазохистской связи»: «Почему в воображаемой? Потому что этот самый народ … еще до этого не дорос, он еще не умеет подчинять и даже подчиняться, он может только кричать. Достаточно выйти на улицу, посмотреть телевизор, почитать газеты, посмотреть обсуждения в Интернете, вы все это увидите своими глазами».
О.: Что касается авторитарного дискурса, особой «авторитарной речи», то она, по мнению автора, тоже существует. Это, например, вот такое высказывание: «По газонам не ходить! Штраф сто рублей. Администрация». В авторитарном высказывании, во-первых, должна быть какая-то инструктивно-нормативная часть, указание или запрет, затем должна быть упомянуты санкция за нарушение, и, наконец, должна присутствовать апелляция к какому-то авторитету.
М.: У Лидии Гинзбург, пишет Драгунский, есть такой замечательный отрывок. Из газетной заметки 1987 года: «Предшественник Пушкина. Духом свободомыслия было проникнуто творчество великого русского поэта Константина Николаевича Батюшкова». Лидия Гинзбург пишет, что в этих тринадцати словах задействованы три сильнодействующих социальных механизма.
О.: Первый механизм – это чинопочитание. Батюшков хорош постольку, поскольку он предшественник Пушкина. То есть он существует не сам по себе, а при начальстве. Встроен в ранжир.
М.: Второй механизм – политическое передергивание. Потому что свободомыслие было отнюдь не единственным и не главным свойством поэта Батюшкова. Он был поэт скорее эротический: «Мое блаженство – перемена, / Я дев меняю, как вино!».
О.: Третий механизм – гигантомания. Потому что Батюшков при всей своей очаровательности никогда не был – и никогда не считался! – великим русским поэтом. Но в авторитарном контексте, чтоб быть хорошим, надо быть большим.
М.: Вот тут выплывает еще одно свойство авторитарного дискурса: вместо ценностных (и тем более – вместо качественных) характеристик появляются параметрические. Например: политика – эффективная. Не хорошая, не плохая, не демократическая, не либеральная, не консервативная, не христианская, не коммунистическая. Лживая или правдивая, полезная стране или вредная? Да неважно. Эффективная, и все тут. Есть задача – должно быть решение, точка.
О.: Развитие – динамичное. Не развитие капитализма или социализма, ферм или колхозов, фирм или «шарашек», а просто динамичное развитие. Лидер – энергичный, сильный, жесткий. Деятель – крупный, выдающийся. Программа – долговременная («рассчитанная на перспективу»).
М.: Параметрические характеристики очень удобны для пустословия: «Удалось переформатировать ряд неэффективных институтов, которые мешали динамичному развитию и выходу на современный уровень…» Кстати, замечает автор эссе, слово «современный» из того же бессмысленного ряда.
О.: Кроме того, авторитарный дискурс очень любит технические, административные термины и чуть приподнятую официальную лексику: не еда, а питание, не люди, а население. А также – не «жена» и «родина», а «супруга» и «отечество».
М.: Авторитарные личности не «делают» что-то, а «созидают».
О.: Но протест против авторитарного дискурса бывает точно таким же авторитарным. Лидия Гинзбург пишет: Кто-то сказал Ахматовой: «Гумилев дал мне литературный вкус». Она тут же спросила: «А где Николай Степанович его взял?». Обстебывание и приколизм, издевательство над всем на свете – это оборотная сторона авторитарного раздувания, авторитарного возвеличивания.
М.: Можно от этого избавиться, хоть отчасти, хоть когда-то? На этот вопрос Денис Драгунский отвечает: Сначала нужно постараться осознать – даже не осознать, а хотя бы ощутить, пережить – убожество авторитарного дискурса.
О.: Мы – М.К., О.С. и звукорежиссер… - с ним совершенно согласны. Так что давайте начнем прямо сейчас выдавливать из себя по капле авторитаризм.
11 и 15 марта 2012 года
©1997-2011 Радиостанция «Эхо Москвы»
http://echo.msk.ru/programs/rusalmanach/867464-echo/
