М. – «Онегин, Ленский, Татьяна, Зарецкий, Репетилов, Хлестова, Тугоуховский… разве все эти собственные имена теперь уже не нарицательные?»
О. – «И Боже мой! Как много смысла заключает в себе каждое из них!,,, Целый мир в одном, только в одном слове!»
М. – Мы не слишком пафосны?
О. – Ну, а что же делать? Это цитата. Виссарион Григорьевич Белинский. Просто мы так же, как он, хотим поговорить сегодня об именах собственных, которые стали нарицательными – и наоборот.
М. – Тогда не будем терять времени.
О. - Могут ли быть слова без значений? Некоторые ученые считают, что могут. Вот что писала, например, известная московская исследовательница Галкина-Федорук: «Имена собственные не заключают в себе ни понятия, ни значения. Они являются только различающим знаком».
М. – Действительно, попробуйте сопоставить два слова: собака и Шарик. Первое – имя существительное нарицательное. Второе – имя собственное. О первом мы можем сказать многое: это и род хищных млекопитающих, и четвероногое домашнее животное, и – в переносном значении – негодяй, презренный человек.
О. – С другой стороны, как правильно замечает Валерий Мокиенко в своей книге «В глубь поговорки», какую информацию дает нам слово Шарик? Мы знаем только, что это кличка собаки, и только. Даже факт, что это имя «говорящее», ничего нам не говорит: вряд ли каждый Шарик сворачивается клубком (а ведь именно такое сравнение заложил в основу имени первый человек, который окрестил так своего четвероногого друга).
М. – Да и, более того, этимологи в последнее время начали еще и оспаривать исконность этой русской собачьей клички и предполагать, что она заимствована из немецкого или из тюрскских языков (сравните чувашское «шарла» - красить, «шара» - краска). В таком случае, Шарик первоначально – не «круглая», а «пятнистая», «пестрая» собака, подобно сербскому Шарац (это кличка коня пегой масти).
О. – Вообще же повадки каждого Шарика, его масть, «комплекция», цвет глаз, форма ушей – дело индивидуальное, не обобщенное словом Шарик.
М. – Но как же тогда объяснить многие и многие образные сочетания с именем собственным, которые входят в устойчивые выражения всех языков мира? Ахиллесова пята, гордиев узел, кузькина мать, сидорова коза… Как понять такие выражения, если за именами Ахиллес, Гордий, Кузьма, Сидор не скрывается никакой образ, никакая ассоциация? Может быть, не совсем правы те ученые, которые отрицают способность имени собственного иметь значение?
О. – Тут мы с тобой, судя по всему, угодили меж двух огней! Ученые спорят об этом уже не одно столетие, пишет Мокиенко, но однозначного ответа получить пока не удалось. Сам языковед полагает, что с исторической точки зрения границы между собственным и нарицательным именами не существует.
М. – Действительно, нет имени собственного, которое когда-то не было нарицательным. У одних имен это видно сразу (Вера, Надежда, Любовь), у других это можно раскрыть только под «этимологическим микроскопом»: Никита от греческого «никао» (побеждать), Марфа – от арамейского «марта» (госпожа), Фекла – от греческого «теос» (бог) и «клеос» (слава).
О. – Но в языке немало и обратных случаев – когда нарицательными становятся бывшие имена людей… Об этом – через две минуты.
М. – Прямо сейчас – о выражении, которое когда-то относилось к человеку, конкретному и очень известному. А теперь, считайте, ничего не означает…
О. - Наше всё. Так мы можем сейчас сказать обо всем на свете: о книге, шоколадке, ботинках, новом кино… Не верите? Напрасно. Могут сказать, что чашка кофе – это сейчас «наше всё», или вот эта новость на сегодня «наше всё», или теплый шарф в холодную погоду – он ведь тоже наше всё, не так ли?
М. - А ведь было время, когда слова «наше всё» относились только к одному-единственному человеку, точнее, не к человеку даже, а результату всей его жизни и творчества. Звали его, если кто подзабыл, Александр Сергеевич Пушкин. В 1859 году Аполлон Григорьев, поэт и критик, в споре со своим коллегой Александром Дружининым написал: «Пушкин – наше всё. Пушкин – представитель всего нашего душевного, особенного, такого, что остается нашим душевным, особенным после всех столкновений с чужим, с другими мирами».
(ДРУГ АРКАДИЙ, НЕ ГОВОРИ…)
О. - Красиво сказано, кто спорит. Но, как это часто бывает, два слова вырвали из контекста и стали повторять кто к месту, а кто и не к месту. Как замечает Владимир Новиков в своем «Словаре модных слов», особенно понравилась пресловутая формула невеждам: дескать, если Пушкин – наше всё, то больше никого и читать не надо.
М. - Выражение, упоминает Новиков, обосновалось и в рекламном бизнесе. Предлагают какой-нибудь товар – и заканчивают слоганом «Покупатель – наше всё!». Появился у этого словосочетания и иронический оттенок: о какой-нибудь надоевшей эстрадной знаменитости могут сказать – «Ну, это опять наше всё…». Лингвист делает вывод, что клише «наше всё» понемногу утрачивает смысл и не обозначает ничего. У меня, честно сказать, иное мнение: диапазон «нашего всего» расширяется, словосочетание это используется всё в более разнообразных ситуациях, оно становится всё более универсальным. Клеймить его я бы не спешила.
О. – Однако вернемся к нашим именам собственным. Итак, по сведениям, на которые ссылается лингвист Валерий Мокиенко, в русском языке около трех процентов слов – бывшие имена людей. Причем многие даже и не догадываются об именном происхождении этих слов.
М. – Точно. Никому не придет в голову писать слово «хулиган» с большой буквы. Между тем, это имя, причем имя не из такой уж седой древности. Есть предположение, что около века назад в трущобах юго-восточной части Лондона жила ирландская семья Хулиганов (Houlihan), которая прославилась своей драчливостью. О проделках Хулиганов сочинили озорную песенку. Эта песенка и закрепила «фамильную» традицию, пишет Мокиенко.
О. – Имя Хулиган, которое фонетически оформилось как английское (Hooligan), стало в лондонском арго обобщенным названием бандита. Бандита, который подкарауливает одиноких прохожих.
М. – Ужас… Но вот что интересно: попав в Россию, слово «хулиган» первоначально употреблялось не в том значении, к которому мы привыкли. Царская охранка, например, называла хулиганами политически неблагонадежных лиц. Только со временем это слово приобрело знакомый нам смысл, «нарушитель общественного порядка».
О. – И теперь, когда мы употребляем слово «хулиган», мы не вспоминаем о драчливой ирландской семье. Ниточка, которая связывает имя собственное и имя нарицательное, в русском языке оборвалась.
М. – И не только эта ниточка! Точно так же оборвались нити у слов «франт» (бывшего чешского имени Франтишек), «разгильдяй» (восходит к тюркскому имени Уразгильди), ирод (образовано от имени царя Иудеи Ирода, который, по евангельской легенде, велел убить одиннадцать тысяч младенцев в надежде, что среди них окажется Христос).
О. – Стало нарицательным имя Хама, сына библейского Ноя, который спасся от всемирного потопа в своем ковчеге. Символом злой и сварливой женщины стало имя древнегреческого духа мщения – Мегеры.
М. – Мокиенко напоминает и про Ловеласа, героя романа Ричардсона. Он стал символом волокиты. И про друга Одиссея, Ментора – это имя стало названием мудрого и опытного наставника.
О. – Еще больше слов – обозначений разных предметов, в основе которых лежит собственное имя. Бойкот, гильотина, грог, мансарда, гобелен, силуэт, мансарда, сэндвич, никотин – все это бывшие имена людей, которые так или иначе участвовали в создании этих предметов или понятий…
М. – Мы – Ольга Северская, Марина Королева и звукорежиссер…..
надеемся, что наши имена пока остаются всего лишь именами, именами собственными.
О. – До нарицательных нам далеко! Так что до встречи.
"Говорим по-русски". Радио альманах, 12.02.2012
©1997-2011 Радиостанция «Эхо Москвы»
