Отшумели все споры, связанные с розданными в конце прошлого года литературными премиями. Затяжные праздники на некоторое время приглушили тревожные разговоры о надвигающемся на нас кризисе. Настал момент, когда можно посмотреть на прошлогоднюю литературную ситуацию максимально бесстрастно и максимально же рассудительно попытаться взглянуть в туман начинающегося года. С этим мы обратились к известному литературоведу, первому заместителю главного редактора журнала "Знамя", президенту фонда "Русская литературная инициатива" Наталье ИВАНОВОЙ.
- Наталья Борисовна, чем, по вашему мнению, завершившийся литературный год отличается от предшествующих?
- Сменой элит в литературе. Мы прошли через несколько таких смен, начиная с 1986 года, когда произошла резкая смена, связанная с общественно-политической ситуацией. В прошлом году она была обусловлена двумя явлениями. Во-первых, общей установкой на молодых. Во-вторых, общей усталостью истеблишмента, который показал свои возможности за предыдущие годы. Последняя книга Пелевина "Прощальные песни политических пигмеев Пиндостана": автор обращается к приемам, которые уже амортизировались. От последних вещей Б.Акунина веет ощущением, что ему с самим собой немного скучно. Это что касается модной литературы. (Я литературу делю на массовую, модную, сложную и просто беллетристику.) Массовая литература, казалось бы, удивляет неутомимостью - у Дарьи Донцовой в одном издательстве в работе находится сразу несколько книг, а вот Маринина очевидно устала. Если говорить о премированной в прошлом году литературе, то следует хищным взглядом посмотреть на роман Владимира Маканина "Асан": мы увидим там подведение итогов, использование того, что автор наработал ранее. Людмила Петрушевская, один из самых моих любимых авторов, после абсолютно инновационного романа "Номер Один, или В садах других возможностей", невнимательно прочитанного критиками, сегодня повторяет приемы, которые давно нашла в своих сказках. Людмила Улицкая, выпустившая в 2007 году роман "Даниэль Штайн, переводчик", в прошлом году взяла паузу.
Вот в такой момент и произошла подвижка элит. Мы видим, что большой интерес в литературной среде сейчас вызывают нацбестовец Захар Прилепин, получивший "Русского Букера" Михаил Елизаров и иже с ними. Мне кажется, что такая смена элит, кроме прочего, связана с бессменной влюбленностью либеральной интеллигенции в нечто брутальное. Для нелиберальной интеллигенции здесь нет никаких новостей. А либеральная интеллигенция испытывает неожиданную слабость к советскому трэшу. Сорокин, Дмитрий Александрович Пригов, Пелевин деконструировали поэтику соцреализма, все было направлено на то, чтобы показать уродство этого метода, а сегодня оценочные стрелки переведены наоборот: "мы утратили большой стиль, возвращение к нему способствует духовной реанимации общества" и т.д.
- Чем вы объясняете такое смешение стилей: молодые люди, ведущие вполне современный образ жизни, оказываются певцами советской серости?
- Пусть молодые люди пишут, что и как хотят. У меня нет никаких претензий к Елизарову или Прилепину - печатайтесь, ищите своего читателя и т.д. Меня удивляет, что литературная общественность удостаивает их премий. За этим стоит серьезная болезнь нашего общества, которая возникла еще в советские времена. Кто содействовал возвышению провинциально-посконной литературы? Никак не деревенские бабушки, а интеллигенция, которую я называю "аэропортовской". Она ощущала народническую вину, корни которой вообще уходят в XIX век. В наше время эта вина наложилась на комплекс неполноценности интеллигенции, которой долго объясняли, что она вместе с литературой умерла. На таком фоне и происходят поиски чего-то свежего в "Библиотекаре" Михаила Елизарова.
- Честно сказать, я не понимаю, как после Сорокина и Мамлеева там можно найти хоть что-то свежее.
- Елизаров - сорокинско-мамлеевский клон, эпигон. Только в отличие от Сорокина и Мамлеева, которые в советском прошлом видят завораживающий ужас, он это прошлое романтизирует. Ностальгия по советскому возникла в самом начале 1990-х. Как мы воспользовались свободой? Сразу же была создана новогодняя программа "Старые песни о главном". Казалось бы: что плохого в перепеве, в актуализации советских песен. Но, как говорила одна мудрая женщина-социолог, Марина Павлова-Сильванская, сначала нечто происходит в среде интеллигенции эстетически, а потом это нечто распространяется на все общество и даже на государство. Невинная игра в советское привела к тому, что мы имеем чуть переиначенный советский гимн, а многие советские ритуалы надулись прежним содержанием и возродились: посмотрите, например, на церемонии вручения государственных премий и наград. Пустоту, которую многие почувствовали, заполнила клонированно-советская эстетика. В результате мы услышали, что советские страницы истории ничем не хуже всех прочих, узнали, что является крупнейшей геополитической катастрофой XX века. Не то, что думали, не самоуничтожение народа. Возвращаясь к феноменам Елизарова или Проханова, хочу заметить, что они ярко иллюстрируют известную мысль: наше общество не произвело интеллектуальную работу над своим прошлым. Премию Кандинского получил человек за, мягко говоря, странные художественные идеи. А результаты проекта "Имя Россия"! Все это звенья одной цепи. В итоге - заехали в тупик.
- Выходит, что Россия так и будет кружить из тупика в тупик, проходя через короткие периоды потепления .
- Опять же - кто в этом виноват? Те самые творческие люди - я возвращаюсь к "Старым песням о главном", - которые стали стебаться, играя в советское. Выяснилось, что в сталинской архитектуре что-то есть, что в соцреалистическом кино на самом деле крайне интересно преломился большой стиль и т.д.
- Вы считаете телевизионщиков, залудивших "Старые песни о главном" интеллигентами?
- Назовем их уместным солженицынским словом - "образованцы". Свое образование они кинули под ноги так называемому рейтингу. Третье место Сталина среди имен России - дело весьма рукотворное: Сталин ежедневно появляется на экране того же самого телевизора, возникает он в разных ипостасях, но обязательно как некто, за кем стоит интригующая тайна. Получился интригующий исторический персонаж! А ведь он нанес ущерб потяжелее Гитлера! Вы заметили, что к Ленину гораздо меньше симпатии, чем к Сталину?
- Тут есть одна проблема, в которой, по-моему, нужно себе отдавать отчет. О Сталине известно все, о том, что происходило, вполне ярко было рассказано по телевидению, тот, кто умеет читать, имеет доступ к огромной литературе - от "Архипелага" и Шаламова до книги посещений вождя. Это что же за людоедский народ, который спокойно говорит: да были некоторые ошибки, но персона великая.
- Не уверена, что голосовал по телефону наш несчастный народ, это те же самые образованцы.
- Сейчас вы по традиции станете защищать народ: народ светел и чист, его портят образованцы.
- Я народ защищать не буду - к народопоклонникам не принадлежу. Такого отношения к прошлому, о котором вы сказали, у того народа, который я знаю, я не встречала. У кого ни спросишь - в семье кто-то пострадал в сталинское время. Моя сестра составила генеалогию нашей семьи за триста лет. Семья у меня сложная, потому что отец был женат не один раз. Моя сестра от его первого брака продолжила немецко-голландскую линию - предки пришли в Россию вместе с Петром. В этой родословной кого только нет: и адмиралы, и сенаторы, и певцы, и инженеры, и замечательные ученые. Вклад фамилии Ван дер Вейде в историю России немалый. Чем все кончилось? С началом Великой Отечественной войны всех людей с такими подозрительными фамилиями отправили сами понимаете куда. С русским нэпманом Федором Лаврентьевичем Ивановым расправились еще раньше, а мой прадед Алексей Яковлевич Калугин умер на Соловках в начале 1930-х. Такие сюжеты найдутся в каждой семье. Мой народ - это те, у кого посадили, расстреляли предков. Как говорила Ахматова после XX съезда Лидии Чуковской: сейчас вернется Россия, которая сидела, и посмотрит в глаза России, которая сажала. У меня ощущение, что сегодня по-прежнему правит бал та Россия, которая охраняла. Страшно было слышать слова генерала Варенникова, который выступал защитником Сталина, о том, что на самом деле погибло не так много народа - всего (!) 650 тысяч человек. А ведь эти кощунственные слова прозвучали чуть ли не в день семидесятилетия лагерной гибели Осипа Мандельштама. Да за одного Мандельштама Сталину вечно гореть в аду!
- В советское время я был убежден: если бы людям дать прочесть "Архипелаг ГУЛАГ", страна преобразилась бы. Как я ошибался.
- В конце 1980-х я работала в журнале "Дружба народов", эти пять лет стали лучшими годами моей жизни. Мы напечатали все, вплоть до "Чевенгура" Платонова. "Новый мир" публиковал "Архипелаг" и "Доктора Живаго". Тиражи были миллионные. Никто не навязывал, люди сами подписывались и читали. По моим подсчетам, сорок миллионов человек, представляющих зрелое население страны, это все прочитали. Я была уверена, что что-то произойдет. Ведь переменам реальности предшествует перемена ментальности. Но над обществом поработали пропагандисты национал-большевистско-имперско-православной идеологии. Под эти знамена удалось собрать агрессивно-послушное большинство. Что касается интеллигенции в более утонченном ее понимании, то каждый исторический момент ее раскалывал: гайдаровские реформы, чеченская война и т.д. Последний эпизод - грузино-осетинский конфликт. После этих расколов остались одиночки или маленькие группки, которые влияния не имеют. Интеллигенции не удалось воспользоваться тем политическим капиталом, который был у нее во времена Горбачева и раннего Ельцина. Реальность выглядит гораздо более сложной, драматичной и циничной, чем ее представляли себе прекраснодушные идеалисты.
- Литература оказалась зеркалом русской революции: начали с перемен в литературе, а забрались довольно далеко.
- Деваться от общества некуда. Да и незачем. Иначе общество платит литературе равнодушием и отворачивается от нее за нарушение негласного социального контракта.
- Что произойдет в литературе в связи с притоком свежей крови? Произнес и вспомнил высказывание Бродского: свежая кровь - это хорошо, но чаще всего она оборачивается застарелой мочой.
- С литературой ничего не может произойти, потому что литература - это самообновляющийся, органический процесс. Культура даже в сталинские времена порождала шедевры. У нас было две литературы, условно говоря, Платонов и Бабаевский. Между ними была бездна. Несмотря на залихватское вторжение в литературу новомодного псевдосоветского трэша, и сегодня существуют очень хорошие писатели. В последние несколько лет им не везет на внимание премиальных жюри, но это ничего не означает. К примеру, поэзия развивается у нас вне зависимости от притоков или оттоков социальной энергии. Назову Сергея Гандлевского - одного из лучших поэтов современной России. Он отлично работает и в прозе. Недавно вышел его двухтомник - "Опыты в стихах" и "Опыты в прозе". Для меня этот двухтомник - настоящее литературное событие. Новую книгу стихов выпустил Михаил Айзенберг. Недавно вышел свод стихов и поэм Тимура Кибирова. Чрезвычайно интересны поэты Мария Степанова, Елена Фанайлова, Максим Амелин, Андрей Родионов, Борис Херсонский. Перечень можно продолжать. В борьбе за советское или антисоветское мы потеряли нюх на то, что такое литература сама по себе, на то, что такое настоящее литературное слово. В поэзии это заметнее.
- Что нового будет у вас в журнале?
- К печати готовится много интересных вещей. Отмечу одно новшество. Мы открываем рубрику под названием "Россия без границ". Первой публикацией будет текст виднейшего слависта Жоржа Нива "Подарок Георгия Георгиевича: жить по-русски". Текст о том, как он обретал Россию, как входил в русскую культуру. Мы призываем всех соотечественников, живущих за рубежом, присылать нам свои заметки, статьи, эссе, в которых они будут рассказывать о том, как складывается их жизнь, что такое для них русский язык и русская литература, как существуют русские литературные сообщества за рубежом. В прошлом году в Барселоне я вместе с русскими литераторами, живущими в этом прекрасном городе, участвовала в открытии Русско-каталонского поэтического идеалистического общества. В новой рубрике речь и пойдет о подобных явлениях. Вообще каждый год мы придумываем важный вопрос, который постоянно обсуждается. В прошлом году у нас была рубрика "Нестоличная Россия".
Все мои слова по поводу Захара Прилепина я поделю на девять, если он принесет нам талантливую вещь, в которой не будет идеологической схемы. В одном из ближайших номеров мы публикуем рассказ Сергея Шаргунова о том, как его приглашали во власть и что из этого вышло.
- Мы входим в новый в год с одной песней: кризис! Этот кризис, по-вашему, как-нибудь скажется на литературе?
- Нет. Он может сказаться на книгоиздательстве и на распространении книжной продукции. Он может сказаться на толстых литературных журналах. Мы и так живем трудно: от одних подписных денег до других. Живем по средствам. Недавно я спросила Людмилу Улицкую, изменился ли ее образ жизни после получения премии "Большая книга". Она ответила: живем, как жили, - не больно будет падать. Все литературные журналы живут трудно, нам падать будет не больно. А создавать настоящую литературу никто не сможет помешать. Я думаю, поэты не перестанут петь, как птицы, а прозаикам жизнь подкинет совершенно невероятные сюжеты.
Есть одна любопытная деталь. Если проанализировать настоящую литературу последних полутора десятилетий, то выяснится, что она не приняла нового русского капитала, который довольно сильно прошелся по стране и по зарубежью. Этот капитал нам не помогал. Гораздо легче провести невероятный фестиваль, чем постоянно поддерживать очаги культуры, к примеру, библиотеки. На моей памяти это делал один богатый человек, его фамилия Сорос. Нам не помогали и вряд ли станут это делать. А литература помогает сама себе. Поблагодарить хочется культурные фонды. Я как куратор премии Белкина и президент нового фонда "Русская литературная инициатива" признательна Фонду Бориса Ельцина за поддержку в возрождении премии за лучшую повесть года. Фонд, недавно открытый Людмилой Улицкой, организует "гуманитарную помощь" - формирует книжные и журнальные посылки библиотекам. Главное - не теряться, продолжать свои литературные дела и не бояться начинать новые.
Сергей Шаповал
"Культура", №1-2.
