Аналитика

Драгунский – лучший на сегодня мастер сверхкраткой новеллы, которая требует отточенного стиля, крутых поворотов и особенно точного слова. Поэтому современный язык – та область, где Денис Викторович, как филологический кит в океане. Не так давно в Москве и Питере прошли его творческие вечера с говорящим названием «Нет такого слова».

Хайп скоро кончится

– Как сегодня живется русскому языку? Что формирует наш общий словарный запас, если он, конечно, общий?

– Сегодня язык развивается так, как он всегда развивается. Как говорил товарищ Сталин, основной словарный фонд остается неизменным. «Рука» – это рука, «зуб» – это зуб, «улица», «дом», «дорога» – всё на своих местах. И если мы прочешем весь словарь нашей повседневной разговорной речи, то увидим, что 90, даже 95% слов те же, что и были всегда.

Но обращает на себя внимание пена. Это, с одной стороны, слова, которые соответствуют речевой моде – ну как, например, сейчас по любому поводу говорят «хайп». Хотя надобно сказать, что это слово впервые я прочитал в советской прессе, как это ни смешно, где-то году в 1975-м. Правда, оно писалось «хайпинг». Смысл был точно такой же – накачка сенсации. Оно было, например, в статьях Мэлора Стуруа и Зорина, посвященных нравам западных СМИ. Так что это слово было новым, считай, полвека назад. По-английски это hype. От слова hypodermic, или, точнее, от hypodermic injection – подкожная инъекция, впрыскивание, от которого вздувается пузырь на коже. То есть это модные слова, связанные с какими-то явлениями. Просто раньше мы вместо «хайпануть» говорили «раскрутить» или «устроить сенсацию».

С другой стороны, появляются слова, которые обозначают просто некоторые новости предметного мира. Кухня-фьюжн, или паназиатская, конверсы вместо слова «кеды», гаджеты, баги, фичи и так далее. Идти по скользкому пути наших венгерских товарищей и переводить все это дословно на родной язык, думаю, довольно скучно. Так что в этом смысле русский язык вполне интернационализируется. От этого никуда не денешься. Но не будем забывать, что мода в языке – штука очень скоропреходящая. Поэтому думаю, что и хайп по поводу «хайпа» тоже скоро кончится.

«Запили мне свежий стафф»

– Нет ли у вас ощущения, что субкультурная, скажем, молодежь разговаривает на таком языке, что большинство его не понимают? «Хайп» и «зашквар» – это самое понятное. Абилка, лойсы, подсос, рофлить, байтить, флексить, войсить, вписка, мерч, панч и так далее.

– Ух. Была знаменитая фраза, которую приводил Даль в беседах о языке: «Казак седлал уторопь, посадил бесконного товарища на забедры и следил неприятеля в назерку, чтобы при спопутности на него ударить». Его собеседник Жуковский сказал, что в этом есть, конечно, казацкая удаль, но так говорить можно только с казаками о близких казакам предметах. Это маленькое языковое гетто, но как только человеку надо говорить, скажем, о семье, заработках, природе, о том, как познакомиться с кем-то важным, – все эти «мерчи» и «панчи» сразу вылетают из обихода. Приходится говорить на общем языке, даже с таким же, как ты, продвинутым. Ведь иначе это приобретает характер арго, тайного языка. Я думаю, что молодежь совершенно не озабочена тем, чтобы говорить на тайном языке, как раньше были воровские языки. Здесь скорее вопрос идентификации.

– А что вы скажете «за рэп»? Рэперы – это сегодняшние Пушкины, они влияют на современный язык?

– Пушкины не Пушкины, но влияют. Они сегодня занимают то же место, какое занимали барды в свое время. В любом народе существует неофициальная песенная культура. У нас это были барды, Окуджава, каэспэшники, Галич, Высоцкий. В Высоцком, как и в рэп-культуре, тоже было протестное начало, вспомните «Охоту на волков».

Видите ли, если существует некоторая беда современной рэперской и вообще любой молодежи, так она в том, что они считают себя первыми и единственными на свете. Они никак не могут понять, что молодежь была всегда, что у молодежи всегда были свои «песни протеста». И вот они начинают: «у нас есть рэп, а вы лохи», – но погодите, а у нас был Высоцкий и «Наутилус Помпилиус», да чего у нас только не было!

Молодежью вообще можно быть совсем недолго. Это, может, и чудесный, но очень короткий период твоей жизни. И это тоже надо понимать, чтобы потом не спиться, не повеситься, не превратиться в тупого бюргера или, еще того хуже, не пытаться искусственно длить свою молодежность в тридцать, сорок... А некоторые и в пятьдесят лет, имея под глазами мешочки и желтые слоистые ногти, ходят в шортиках, играют в мальчиков и говорят «запили мне свежий стафф». Тьфу. Смешно.

– А вот про «тупых бюргеров». На кого больше всего влияют подзаборные интонации нашей высшей власти?

– Не столько подзаборные, сколько слегка приблатненные. Они влияют на политический класс прежде всего. На этих политиков и этих депутатов. Это большая интересная тема. Берем, например, любое лекарство. Там написано, что это 0,2 миллиграмма какого-нибудь хлорнифигина. Но таблетка-то увесистая, явно больше, чем 0,2 миллиграмма. А почему? А потому, что она по большей части состоит из наполнителя, это что-то вроде мела, в котором разводится этот мизер действующего хлорнифигина. Действующий элемент у нас в Думе – это ее председатель Володин. Ну, может, еще Зюганов и в каком-то смысле Жириновский. А остальные – это тот самый наполнитель, просто мел, чего на самом деле не должно быть, потому что парламент – это не таблетка. И этот мел очень стабилен по своему составу. Взять, например, эту знаменитую Екатерину Лахову, которая тоже какую-то хрень ляпнула о том, что недоедать полезно и в войну еще голоднее жили, зато духовность была. Это своего рода номенклатура-2, наполнитель, смысл существования которого – заполнять скамейки Думы. И это, я думаю, сознательная политика власти – сажать туда не пойми кого вместо независимых депутатов. И вот на таких людей интонации и выражения Путина влияют, конечно, со страшной силой. Этот приблатненный стиль очень легко воспринимается нашим политическим наполнителем. И чиновниками.

Мода на подростковую травму

– Какой станет литература будущего?

– Примерно такой же, какая она сейчас. Это как прогнозирование погоды. Когда спрашивают, какой будет погода завтра, то 66% вероятности, что она будет в общем и целом, как сегодня. Однако маленькие изменения копятся, и погода меняется.

Сейчас литературе очень вредит некоторая мода. Как в советской литературе была мода на рабочий класс и великие стройки. А в западной была мода на психоанализ или на потерянное поколение, на послевоенное разочарование. А сейчас пошла мода на подростковую травму. Теперь если в романе никого в ранней юности не изнасиловали, то книга, считай, написана зря. Надо обязательно, чтобы героя изнасиловали, унизили, растоптали – и в этом заключается весь смысл дальнейшей жизни этого человека. На самом деле это возвращение к фрейдизму первого этапа, когда считалось, что отцовское соблазнение является главным фактором формирования женского эго. С чего вдруг возвратились к этому кейсу, от которого сам Фрейд впоследствии отказался? В литературе и вообще в искусстве так бывает все время. Знаете, что вообще самое главное?

– Что?

– Что ничего не отмирает. Рукописная книга не отмерла. Не отмерла книга на камне. Вот пойдите на кладбище и увидите надгробия – книгу на камне. Она тоже живет – длинные эпитафии, ну, может, не такие длинные, как Кодекс Хаммурапи, но они существуют. А есть, например, идея «Последнего адреса», когда устанавливают металлические таблички с именами-датами. А в Германии есть таблички на земле, и в Австрии, в Вене, тоже есть такие дощечки – вот отсюда увели такого-то человека, здесь такого-то убили – и так далее. То есть создается такая мегакнига с маленькими страничками, но зато раскинутая на весь город. Или Аллея звезд в Голливуде – тоже летопись в камне и металле.

Балуева Анна

* * *

Материал вышел в издании «Собеседник» №07-2019 под заголовком «Их рэперы – это наш Высоцкий».

 
0