культура: В чем состояла суть преобразований 1917–1918 годов? Обычно считается, что речь шла о «лишних буквах», но вряд ли дело было только в них.
Друговейко-Должанская: Главный вопрос, на который ответили реформаторы, — на каком принципе будет базироваться русское письмо: фонетическом, традиционном или морфемном. Кириллица была своего рода идеальным алфавитом, каждая буква обозначала только один звук и никакой другой. Однако по мере развития языка возникает разрыв между устной и письменной формами речи. И тогда перед культурой любого народа встает задача — либо закрепить эти разночтения (то есть избрать в качестве ведущего традиционный принцип орфографии), либо попытаться ликвидировать (избрать морфологический). Разумеется, выбор осуществляется каждым народом осознанно и в некоторой степени зависит от национальных особенностей. Так, верные традициям англичане и сегодня пишут так, как в XIV столетии, хотя произношение слов с тех пор существенно изменилось (например, в современном английском на семь правил чтения буквы «u» приходится пять исключений), — недаром появилась поговорка: «По-английски пишется «Манчестер», а читается «Ливерпуль». Столь тщательное сохранение исторических написаний создает трудности даже для самих англичан. В сущности, им приходится учить два совершенно разных языка, устный и письменный, причем многочисленные и изобилующие исключениями правила орфографии невозможно понять, а можно только принять и запомнить. Но этот разрыв преодолим. В таком случае правописание основывается на другом принципе, который называется морфологическим, морфемным или морфематическим, тут важна не терминология, а суть: единообразная передача на письме значимых частей (морфем), что дает читающему возможность быстрее понять смысл слова. Приведу пример. Когда встает вопрос, как написать плакат на стадионе: «Приумножим достижения наших спортсменов» или «Преумножим достижения наших спортсменов», — современная русская орфография, основанная на морфологическом принципе, предоставляет нам право выбора — в зависимости от того, что именно мы хотим сказать. Приставка «пре» имеет значение «очень», то есть «побьем все мировые рекорды», а «при» значит «немного умножим». А вот при написании словосочетания «прикройте дверь» мы можем выбрать только приставку «при», обозначающую недостаточность совершения действия.

Споры о том, каким должно быть русское письмо, фонетическим (как, например, нынешнее белорусское) или морфологическим, велись еще в петровские времена. И особенно активизировались в XIX веке. «Трудно найти что-нибудь неопределеннее русского правописания: это какой-то хаос, в который никто еще надлежащим образом не потрудился внести порядок и стройность системы», — замечал журналист «Отечественных записок» (1839). «Не только всякий журнал, но и каждый писатель придерживается своего правописания», — вторил издатель газеты «Ведомости Санкт-Петербургской городской полиции» (1852). Отсутствие стройной системы правил привело к тому, что уже в 1904 году была создана Орфографическая комиссия, в состав которой вошли крупнейшие ученые: Ф.Ф. Фортунатов, И.А. Бодуэн де Куртенэ, А.А. Шахматов. Среди деятелей реформы были сторонники построения орфографии как на фонетических, так и на морфологических, или традиционно-исторических, началах. Однако в результате возобладал именно морфологический принцип, при котором письмо оказывается способным передавать «составные части слов в их наиболее чистом, независимом виде». Окончательный проект реформы был подготовлен к лету 1912 года, но провести его в жизнь помешали боязнь «орфографической смуты», затем Первая мировая война и прочие катаклизмы. Хотя уже с 1912 года появились единичные издания, напечатанные по-новому. Рекомендации Орфографической комиссии воплотились в закон лишь на волне тех крутых перемен, которые принесли события 1917 года, — подобно тому, как и петровские изменения графики были тесно связаны с духом общественных преобразований. Радикальная реформа была проведена уже Временным правительством, которое 11 (24) мая 1917 года, в день памяти святых Кирилла и Мефодия, утвердило новые правила русского письма. Но миф, приписывающий изменение норм исключительно Советской власти, уже укрепился! Например, архиепископ Аверкий писал, что «только старая орфография и есть в собственном смысле слова орфо-графия, или право-писание», а новые правила есть «порча русского правописания, которая насильственно введена в употребление большевиками в порабощенной ими России», а поэт Андрей Вознесенский замечал, что ему репрессированные «еры» и «яти» кажутся двойниками расстрелянных в подвалах Лубянки...

Новой власти было важно продемонстрировать полный разрыв с вековыми традициями, поэтому и упрощение правописания стало одной из первостепенных задач. Первое руководство было выпущено советским правительством уже 23 декабря 1917-го. Согласно этому декрету Народного комиссариата просвещения с 1 января 1918 года по-новому должны печататься все периодические и непериодические издания, писаться все документы и бумаги. «Появление каких бы то ни было текстов по старой орфографии будет считаться уступкой контрреволюции, и отсюда будут делаться соответствующие выводы», — заявляла новая власть. 10 октября 1918 года Совет народных комиссаров утвердил своим декретом вводимые правила. Но самое главное — в этом документе новые нормы были представлены как разработанные Наркомпросом и тем самым становились важной акцией именно советского правительства.

культура: Существует миф, что большевики-безбожники придумали правило, в соответствии с которым вводилось чередование «з» и «с» в приставках, которые оканчивались на «з», и сделано это было для того, чтобы появился «сатанистский» префикс «бес».
Друговейко-Должанская: Живучее заблуждение. Слово «бѣсъ», обозначающее нечистую силу, до реформы следовало писать через букву «ѣ» и с «ъ» в конце, современники реформы это прекрасно знали, поэтому никакой ассоциации слова «бессильный» «с бесом сильным» или слова «бесстрашный» с «бесом страшным» у них быть не могло.

культура: Кстати, тогда же типографы практически отказались от использования «ъ» не только в конце, но и в середине слов, заменяя его в этом случае апострофом. Почему со временем эта практика не прижилась?
Друговейко-Должанская: Использовать апостроф в качестве разделительного знака пришлось исключительно по техническим причинам. 14 ноября 1918 года Высший совет народного хозяйства был вынужден выпустить постановление «Об изъятии из обращения общих букв русского шрифта в связи с введением новой орфографии» — поскольку и после 1 января 1918 года многие издания продолжали печататься с «ятями» и «ерами» на конце слов после твердых согласных. Пришлось пойти на крайние меры. Матросские патрули обходили печатни и именем революционного закона изымали из наборных касс ящички с буквами «ѣ», «ѵ», «ѳ», «і», чтобы отныне у типографов не было возможности их никуда вставить. Под раздачу попал и «еръ» — так и возникла традиция обозначать разделительный знак апострофом. Причем практика эта (не соответствующая правилу) утвердилась на долгие годы. В Ленинграде — Санкт-Петербурге есть три Подьяческие улицы: Большая, Средняя и Малая. Для грамотного человека очевидно, что слово «подьяческий» нужно писать с мягким знаком (поскольку «под» здесь не приставка, а часть корня). Но только для грамотного, и когда меняли все таблички с названиями улиц, можно было встретить три варианта написания: с твердым знаком, с мягким знаком и с апострофом. Одна такая табличка до сих пор висит на доме № 1 по Средней Подьяческой улице.

культура: Какие еще нововведения появились с тех пор? Скажем, употребление буквы «ё» сейчас считается факультативным, но в декабре 1942 года оно было объявлено обязательным.
Друговейко-Должанская: Дело в том, что в военных донесениях нужно было максимально точно отображать имена населенных пунктов и фамилии. Тогда же, кстати, появилась и другое правило: географические названия на «-ов», «-ев» и «-ин» склоняются не так, как собственные. И следует говорить и писать «поэтом Пушкиным», но «городом Пушкином».

культура: Есть мнение, что тогда же и по той же причине перестали склонять топонимы на «-о», чтобы не путать, скажем, подмосковное Пушкино и Пушкин в Ленинградской области.
Друговейко-Должанская: Действительно, по косвенному падежу не всегда легко определить начальную форму топонима: в Пушкине — это от «Пушкино» или от «Пушкин»? Чтобы избежать путаницы, военные топографы перестали склонять такие названия. Правилом это не стало, однако тенденция к несклонению (в Купчино, в Пулково) настолько укрепилась, что сегодня уже оказалась нормой — правда, исключительно для разговорной речи, а не литературной.

культура: В свое время звучали предложения ввести в русский язык букву «ö», парную к «ё» и способную передавать такой звук, который во французской графике записывается сочетанием eu, а в немецкой — буквой ö. Будь у нас такое, мы бы правильнее произносили, например, имя автора «Интернационала» — Öжен Потье. Сегодня появление этой графемы возможно?
Друговейко-Должанская: А она в русском письме существует. Правда, в исключительно редком (как говорят филологи, окказиональном) употреблении. Например, у Тургенева в романе «Вешние воды», где с ее помощью автор передает фамилию одного персонажа, немца: «Дöнгоф, тише!» Или у Блока в стихотворении «Осенний вечер был...» 1912 года — в слове «сöр», звучавшем у поэта, как заметил Корней Чуковский, «тургеневским звуком, с французским оттенком»: «На кресло у огня уселся гость устало, / И пес у ног его разлегся на ковер. / Гость вежливо сказал: «Ужель еще вам мало? / Пред Гением Судьбы пора смириться, сöр». Буквенный знак «ö» с 2002 года регулярно используется и на афишах музыкального фестиваля «Öлимьюзик» (транскрипция англоязычного «Earlymusik»).

культура: Вносятся ли сегодня какие-нибудь изменения в правила орфографии или в этом уже нет необходимости?
Друговейко-Должанская: Разумеется, иногда даже целые группы правил должны подвергаться корректировке. Ведь для нас до сих пор законом служат «Правила русской орфографии и пунктуации», утвержденные в 1956 году. Вы только вдумайтесь — это же более полувека назад, тогда как за последние десятилетия в самом языке произошли колоссальные изменения. Чтобы далеко за примерами не ходить, упомяну хотя бы правила употребления буквы «э». Вообще говоря, в нашем алфавите она одна из самых молодых — введена в русскую азбуку Академией наук только в 1735 году. То, что острая необходимость в этом знаке появилась у нас в послепетровские времена, не случайность: как раз в эту эпоху русский язык обогатился множеством заимствованных слов, для которых звук, обозначаемый этой буквой, весьма важен: «эфир», «эволюция», «поэзия»... А как передать читающему, что согласная, стоящая перед этим звуком, не мягкая, а твердая? Ведь слово, например, «пенсне» каждый, кто знает правила чтения, должен произнести с мягким [п’] и мягким [н’], что неверно, потому и писалось оно раньше иначе — «пэнснэ». Нужна эта буква почти исключительно для заимствованных слов. Поэтому, кстати, и было у нее много противников, Михаил Васильевич Ломоносов, например, иронизировал: «Ежели для иностранных выговоров вымышлять новые буквы, то будет наша азбука с китайскую». Так вот, по правилам 1956 года «э» могла употребляться после согласных только в трех словах — «мэр» «пэр» и «сэр», а также некоторых именах собственных. Но когда в конце ХХ века, как и в петровскую эпоху, в нашу речь хлынул поток заимствований, в употреблении буквы «э» после согласных вновь возникла острая потребность. Допустим, появилось у нас слово brand. Как его записать кириллицей? Как «бренд», то есть следуя правилу? Но тогда значительная часть читающих ошибется при произнесении... Вот и оказалось, что правило 1956 года о написании «э» после согласных в практике печати беспрерывно нарушается. То есть его уже нельзя считать «работающим» — и, следовательно, оно нуждается в уточнении.

Однако речь ни в коем случае не идет о реформе орфографии! Я уже упоминала о том, что любые преобразования системы письма относительно безболезненно проходят на фоне глобальных перемен в обществе — недаром русский алфавит претерпел только две реформы, одну в петровские времена, а вторую в 1917–1918 годах. На рубеже XX–XXI веков Орфографическая комиссия РАН представила проект корректировки Правил-1956. На мой взгляд, в этих предложениях было очень много разумного. Хотя и недостаточно продуманное (опять-таки — на мой взгляд) тоже было. Но приняты они не были. Причем критиковали не только лингвисты, но и, так сказать, общественность, узнавшая о нем из газетных публикаций, которые ошарашивали читателей заголовками типа «Новояз-2000» или «Реванш двоечников».

А ведь предложения зачастую касались микроскопических, частных изменений: писать «разыскной», а не «розыскной», то есть «исключить исключение» из правила о приставках раз-/раз-/роз-/рос-, в которой «о» пишется только под ударением («расписать», но «роспись»; кстати, написание «разыскной» было позже все-таки утверждено орфографическим словарем); писать «брошура» и «парашут», так как звук [ш] в этих заимствованиях давным-давно не произносится как мягкий.  

культура: Такого рода консерватизм не распространяется на нормы орфоэпии? Чем руководствовалась Орфографическая комиссия, добавив в словарь вариант произношения «вклЮчишь»?
Друговейко-Должанская: Ученые не диктуют языковые нормы, а лишь фиксируют их. Для этого они наблюдают за изменениями в произношении, а также учитывают развитие языка. Например, известно, что глаголы, которые оканчиваются на –ить, на протяжении уже примерно 200 лет обнаруживают явную тенденцию к переносу ударения с окончания на основу. Так, в пушкинские времена грамотные люди говорили только варИшь, дарИшь, дружИшь и т. п., но примерно столетие спустя произношение вАришь, дАришь, дрУжишь победило — и было зафиксировано в словарях как «правильное». Однако там же отмечалось, что все-таки нужно произносить только солИшь и манИшь — формы сОлишь или мАнишь преодолели вековые традиции лишь по прошествии еще нескольких десятилетий. Тогда как вклЮчишь, вклЮчит, вклЮчат признаны совсем недавно — причем, как отмечает орфоэпический словарь, «младшей нормой», то есть произношение включИт, включАт тоже правильно, но характерно оно для людей старшего поколения и со временем станет архаизмом. А в более старой форме, с ударением на окончании, задержались лишь немногие глаголы: сверлИшь, сверлИт, например, и, конечно, звонИшь, звонИт.

культура: Как Вы считаете, нужны ли нам единообразные нормативы транслитерации русских слов на латиницу?
Друговейко-Должанская: Совершенно необходимы. Действительно, в одних ведомствах пользуются одними ГОСТами для транслитерации, в других — другими... Поэтому я почти уверена, что уже в недалеком будущем государственная стандартизация в этой сфере произойдет.

культура: А как Вы относитесь к идее перевода нашей письменности на латиницу?
Друговейко-Должанская: Смею предположить, что такого никогда не случится. Кириллический алфавит был придуман специально для того, чтобы идеально отражать звуки славянской речи. Латиница для этого не подходит.

Августин СЕВЕРИН