М. КОРОЛЕВА - Зачем раздражать народ, вспоминать то, что уже прошло?
О. СЕВЕРСКАЯ – Прошло? Что прошло? Разве может пройти то, чего мы не только не пытались искоренять и лечить, но то, что боимся назвать и по имени. Они и не проходит, и не пройдет никогда, и не может пройти, пока мы не признаем себя больными…
М. КОРОЛЕВА - А этого-то мы и не делаем… Кстати, если что: это не мы с Олей сказали, это Лев Толстой. Цитата классика стала эпиграфом к великолепной книге Бенедикта Сарнова «Наш советский новояз». Сегодня – о нем, о новоязе, который, впрочем, уже успел немного забыться.
О. СЕВЕРСКАЯ – Товары вообще и продукты в частности – вот о чем, тщательно скрывая от самого себя, постоянно думал советский человек. Еще бы не думать: ведь всё или почти всё было дефицитом!
М. КОРОЛЕВА - Дефицит. Вообще-то, пишет Сарнов, слово это имеет два значения. Первое – превышение расходов над доходами, то есть – убыток. И второе: недостача, нехватка чего-либо. Но в советском новоязе оно обрело еще одно, третье значение, если и не вытеснившее окончательно первые два, то – уж точно! – сильно их потеснившее. Во всяком случае, в повседневной речи оно употреблялось именно в этом, советском значении.
О. СЕВЕРСКАЯ – Дефицит («дюсит», как произносил это слово любимый народом персонаж Аркадия Райкина) – это значило дефицитный, труднодоставаемый товар. Чаще даже – товар, добытый не совсем обычным, обходным, сложным, а иногда и не вполне законным путем (по блату, из-под прилавка, «я – тебе, ты – мне»).
М. КОРОЛЕВА - Этот самый «дюфсит» в советские времена был не каким-нибудь там эпизодическим явлением, а, так сказать, постоянно действующим фактором. В 1930-е годы родилось у нас слово «авоська», это была такая плетеная нитяная сумочка, которую можно было сунуть в карман – на авось, то есть, на всякий случай: авось что-нибудь да выбросят, или будут давать, или что-нибудь удастся достать!
О. СЕВЕРСКАЯ – Все эти словечки привычного советского лексикона вовсе не были метафорами. Ведь все необходимое для жизни советские люди не покупали, а именно доставали. И весь этот самый дефицит (а дефицитом было все) не продавали, а именно давали. И не постоянно, не всегда, а от лсчай к случаю, выбрасывали. И оказаться в нужный час в нужном месте, когда дефицит вдруг выбросили, всякий раз бывало большим везением, редкой удачей. Сарнов не мог забыть восторженного сияния в глазах тещи, которая вернулась после какого-то очередного похода за продуктами и радостно возгласила: «Масло выбросили!».
М. КОРОЛЕВА - Прочно вошедшие в советский быт словечки, которые отражали эту уродливую ситуацию, не раз становились поводом для всевозможных острот, каламбуров, анекдотов. Бенедиктов Сарнов в книге «Наш советский новояз» писал, что помнит времена, когда то же слово «авоська» несло в себе некий аромат новизны, над ним еще смеялись, как над проявлением неиссякаемого народного юмора. Но со временем этот оттенок стерся, слово стало просто названием предмета.
О. СЕВЕРСКАЯ – Правда, по мере того как надежды на то, что авось да что-нибудь будут давать или выбросят, или удастся достать, становились все более призрачными, неиссякаемый творческий дух народа-языкотворца вновь обращался на ту же плетеную нитяную сумочку. Ее, в соответствии с изменившейся ситуацией, теперь называли уже не авоськой, а напраской или нифигаськой. Однако эти последние наименования в повседневный быт так и не вошли.
М. КОРОЛЕВА - Зато тенденцию неуклонного исчезновения товаров и окончательного торжества «дюфсита» язык отразил постепенным забвением отдельных – некогда весьма употребительных – слов. В основном это были названия отдельных сортов сыра, колбасы, селедки: «залом», «керченская», «краковская», «швейцарский», «чеддер», «рижское», «московское», «жигулевское»… Все эти слова постепенно становились архаизмами. Теперь было не до сортов и не до отдельных наименований. И никому не пришло бы в голову спрашивать продавщицу в магазине: «А чеддер есть у вас?». Спрашивали просто: «А сыр есть?». И никто уже не интересовался, какое пиво нынче в продаже – «московское» или «рижское». Довольно было уже того, что есть пиво, просто пиво.
О. СЕВЕРСКАЯ – Бенедиктов Сарнов вспоминает, как по просьбе жены пошел в магазин за луком. В ближайшем овощном на него посмотрели как на ненормального: - «Да вы что? С луны свалились? Нету луку. Во все Москве нету. Уже месяц как нету. Даже и не ищите».
М. КОРОЛЕВА - К тому, что «в отдельных магазинах нет отдельной колбасы», что исчез сыр, что в ближайшей молочной вместо молока и кефира продают мясорубки, автор как-то притерпелся. Но лук! «Черт знает что! – не выдержал он. – Докатились!».
О. СЕВЕРСКАЯ – «Вот люди, - возмутилась продавщица. – Подумаешь, какое дело: луку нет!... Войну забыли!». Совсем молоденькая девушка, девчонка. Во время войны не только ее самой, но и матери ее на свете не было. А вот поди ж ты…
М. КОРОЛЕВА - Еще одно слово, связанное с дефицитом товаров: ширпотреб, по есть широкое потребление. В академическом словаре русского языка оно объясняется так: потребление, использование чего-либо в значительном количестве широкими слоями населения (производство предметов ширпотреба). И обозначение – «разговорное». На самом деле, однако, в разговорный язык это слово вошло в несколько ином значении. Даже в совершенно ином. Очень быстро, едва ли не сразу это сокращенное обозначение товаров широкого потребления приобрело уничижительный, пренебрежительный оттенок, а затем и откровенно иронический смысл.
О. СЕВЕРСКАЯ – Слово это, окончательно оторвавшись от первоначального значения, зажило новой, самостоятельной жизнью, стало постоянным обозначением всякого примитивизма и безвкусицы. Ширпотребом стали называть самые различные явления общественной и социальной жизни. Появились выражения «поэтический ширпотреб», «нравственный ширпотреб», «идейный ширпотреб». В конце концов, слово обрело настолько устойчивую негативную, отрицательную окраску, что в официальной печати его стали употреблять для характеристики явлений западной масскультуры. В критической и искусствоведческой советской литературе стало мелькать даже и такое выражение, как «буржуазный ширпотреб».
М. КОРОЛЕВА - Причина этой смысловой трансформации очевидна, полагает Бенедикт Сарнов. Товары этого самого «широкого потребления» были такого низкого качества, настолько не отвечали своему назначению, что даже в условиях постоянно действовавшего дефицита не пользовались спросом. А ведь были еще люди, которые в силу возраста помнили качество аналогичных дореволюционных товаров (как тогда говорили, «довоенных», имея в виду 1 Мировую войну).
О. СЕВЕРСКАЯ – Вспомните реакцию булгаковского Воланда на сообщение буфетчика, что «осетрину прислали второй свежести»: - Голубчик, это вздор! Свежесть бывает только одна – первая, она же и последняя. А если осетрина второй свежести, то это означает, что она тухлая!
М. КОРОЛЕВА - В общем, новое значение слова «ширпотреб» так решительно оттеснило прежнее, победа разговорного словоупотребления над официальным была до такой степени окончательной и бесповоротной, что официальный язык признал свое поражение. Скомпрометированное выражение было заменено новым: начиная с 50-х годов в официальных документах и газетных статьях вместо формулы «товары широкого потребления» утвердилась другая, более благопристойная: «товары народного потребления».
О. СЕВЕРСКАЯ – На качестве товаров это, разумеется, никак не отразилось…
М. КОРОЛЕВА - Это лишь несколько словечек из «маленькой энциклопедии реального социализма» (как обозначил Бенедикт Сарнов свою книгу «Наш советский новояз»). Мы-то думали, что они ушли от нас насовсем.
О. СЕВЕРСКАЯ – Может, и стоит их иногда вспоминать – вместе с явлениями, совсем не такими веселыми, как могло показаться из нашей сегодняшней программы. Вспоминать, чтобы не возвращаться. И до встречи!
"Эхо Москвы"
Говорим по-русски. Радио-альманах
21 сентября 2014
http://echo.msk.ru/programs/rusalmanach/1403616-echo/
