Двадцатишестилетний петербуржец Олег Сивун написал пока одну книгу - поп-арт роман "Бренд". Но она сразу же была отмечена, причем не просто благосклонной критикой, а Новой Пушкинской премией, председателем которой является Андрей Битов. Это означает, что выбор делает не жюри, а лично Битов. Премирована книга в номинации "За новаторское развитие отечественных культурных традиций". В ней лирический герой Сивуна рассуждает о всемирно известных брендах, рефлексия по поводу таких марок, как "Andy Warhol", "Barbie", "Coca-Cola", "Dolce&Gabbana", "Ford", "Google", "IKEA", "Jameson", "McDonald's", "Putin", "USA", "Xerox" и т.д., оказалась способной передать мироощущение, выявить качество иронии автора (не путать со стебом). Наш разговор - о мировоззренческих установках молодого писателя.
- Олег, вы причисляете себя к какому-либо поколению?
- Наверное, нет. Более того, само понятие "поколение" вызывает у меня сомнение. А "поколение", к которому я принадлежу, вызывает еще большее сомнение.
- Даже если рассматривать поколение как условную общность, которую объединяет культурный и социальный опыт?
- В этом-то и проблема: нет никакого общего культурного опыта. Во всяком случае, сейчас. Понятие "поколение" входит в понятийный аппарат для описания действительности, оно удобно. Но я бы себя ни к какому поколению не отнес.
- Вашу книгу можно трактовать как манифест некоего поколения. В ней выражено отношение к знаковым явлениям, составляющим социокультурную ауру нашей эпохи.
- Любая интерпретация имеет право на существование. Я не имею права навязывать свой взгляд читателю. Смысл литературы в том, чтобы интерпретаций было как можно больше.
- Что было побудительным мотивом к тому, что вы стали писать?
- Мне кажется, письмо не обладает никаким целеполаганием, оно ценно само по себе. Письмо - самодостаточный процесс, личность с ним не соприкасается. Когда ты начинаешь писать, ты перестаешь быть той личностью, которая существовала до писания. Акт письма - это прежде всего отход от самого себя. Язык более автономен, чем личность, он обладает правами на текст, автор вторичен. Основу всего составляют именно языковые потоки, причем они не всегда находятся в тебе, они проявляются в моменты письма. Поэтому я протестую против точки зрения, согласно которой личность и писатель - это одно и то же.
- Как вы относитесь к понятию "вдохновение"?
- Оно сомнительно. Если ничего не делать, оно никогда не придет. Вдохновение приходит во время письма. Если ты вживаешься в свой текст, тогда, возможно, оно придет.
- В вашей книжке, с моей точки зрения, есть несколько неоспоримых достоинств: она абсолютно "бесчеловечна", она бессюжетна, она лапидарна. А чем она нравится вам?
- Я не формулирую свое отношение к ней. Она есть - и все. Но я не могу прочитать ее как читатель. Было бы лучше, если б этой книжки не существовало в моей голове, мне нужно двигаться дальше. Поэтому я всячески стараюсь не вырабатывать никаких оценочных характеристик. Раз я вынес эту книжку на широкую аудиторию, значит, она мне не не нравилась. Но сейчас высказать свое отношение к ней я поостерегусь.
- Пушкинскую премию вы получили вместе с ветераном отечественной прозы Валерием Поповым. Символично, что премированными оказались две разновидности иронии.
- У Попова более человечная ирония.
- Это потому, что она объединяла людей, помогала справляться с безумием мира.
- В нашем мире ирония деформировалась. Она замыкается на самой себе, нет выхода в космос. И как личность, и как автор я ощущаю некоторую сдавленность.
- Вы не пытались анализировать, отчего это?
- Думаю, что-то приходит к какому-то пределу. Что именно, не могу сказать. Возможно, прежний облик культуры пришел к пределу. Возможно, прежний облик человека пришел к своему пределу. Есть ощущение некоего предела.
- В вашей книжке я обнаружил антибуржуазные настроения. Вы левак?
- Я совсем не левак. Я бы сказал, что я левый буржуа. Или сдержанный левак. В Америке, к примеру, есть от чего отклоняться влево, а у нас мало от чего можно отклониться.
- Описанные вами бренды могут стать той вехой, от которой можно отклониться влево.
- Я так не думаю. Мне хотелось бы отказаться от политического письма, хотя любое письмо в определенной степени политическое. Вы, например, видите в этой книжке некое позиционирование по шкале "левое-правое". Я не позиционировал себя по этой шкале.
- Хорошо, разверните заявленную вами позицию левого буржуа или охлажденного левака.
- Надо самоиронично и с определенной степенью отстраненности смотреть на все. И на бренды, и на идеалы. И от тех, и от других надо быть подальше. Очень важно сохранять трезвость взгляда.
- Какая литературная традиция вам близка?
- Модернизм, переходящий в постмодернизм: Джойс, Пруст, Барт, Роб-Грийе, из более поздних - Дуглас Коупленд. Этот ряд, по-моему, еще не осознан как традиция. Он может показаться странным, потому что Джойс и Пруст - абсолютные классики, но они классики с обочины. Во всяком случае, у нас. Понятно, что во Франции Пруст - национальное достояние, ирландцы гордятся Джойсом. В этом ряду для меня зафиксирован модернизм, который переходит в постмодернизм.
- А отечественный постмодернизм как-то повлиял на вас?
- Нет, я с ним близко не соприкасался. Кое-что я почитывал, но наш постмодернизм показался мне далеким, я с ним не совпал.
- Вы назвали ряд западных писателей. Насколько важна для вас русская литература?
- Настолько, насколько она важна для человека, неравнодушного к русскому языку. Мне нравится западная литература, но я не могу сказать, что я совершенно далек от некоторых русских писателей. Скажем, мне очень нравится Достоевский. С другой стороны, мне нравится Набоков, хотя он был антагонистом по отношению к Достоевскому. К русской литературе я подхожу более сердечно, не могу на нее смотреть отстраненно. Не то чтобы я не чувствую себя вправе перенимать какие-то приемы или формы, созданные классической русской литературой, - я стесняюсь, что ли. С западной литературой я общаюсь более дружески.
- Как вы относитесь к человеку как таковому?
- Как ко всему остальному - отстраненно. Мне дороги близкие люди, я без них жить не могу, но большое количество людей меня пугает. Если говорить о природе человека, то самым правильным будет сказать, что человек разный. Достоевский мне близок тем, что он искал в человеке частности. Он не фиксировал, что человек сволочь или посланник света. Он понимал, что идет борьба того и другого. Сегодня же вслед за Мишелем Фуко можно сказать, что человек стирается, это очевидно уже для многих.
- И напоследок о ваших личных обстоятельствах. Как вы живете, чем зарабатываете на жизнь?
- У меня есть эпизодические заработки, на которые нужно время. Я не много зарабатываю, мне совсем чуть-чуть надо.
- Вы решили стать писателем?
- Писателем я не решил стать, но продолжать писать думаю.
Сергей Шаповал
"Культура", №32.
