Приход в литературу Майи Кучерской был сразу же замечен: ее "Современный патерик" в 2006 году стал финалистом Бунинской премии, а роман "Бог дождя" получил Студенческого Букера. Продемонстрировала она и свою филологическую выучку, написав замечательную биографию великого князя Константина Павловича, выпущенную в серии "ЖЗЛ". Этим ее занятия не исчерпываются. Мы говорим о разных ее ипостасях и принципах творчества и литературной критики.
- Майя, вы прозаик, вы регулярно пишущий литературный критик, вы кандидат филологических наук, в Америке вы доктор наук, преподаете, периодически пишете научные статьи и т.д. Реальность для вас не троится?
- Нет, наоборот - мне мало занятий. Я люблю, чтобы все кипело, взрывалось фейерверками, чтобы жизни было много, чтобы она отовсюду, простите, перла, везде трепыхалась. Вот тогда мне весело, я чувствую себя адекватно происходящему. Мы вот поэтому даже третьего ребенка недавно родили - дочь. А если серьезно, то все люди многогранны и часто заняты разным, но просто так получилось, что все мои грани оказались публичными.
- Вот конкретный пример. Вы пишете рецензии на книги, вы их анализируете, разбираете на части, собираете снова или оставляете разобранными. Потом вы беретесь за свою прозу, вы отключаете в себе критика?
- Когда я пишу прозу, непосредственно печатаю буковки, литературовед во мне, конечно, умирает. Оживает некое ухо, которым я слушаю, и записываю услышанное. А вот дальше, когда все написано и я начинаю читать текст, включаются и редактор (некоторое время я работала редактором), и филолог, который слышит в нем эхо других авторов, и литературный критик. На второй стадии они становятся соавторами. Словом, не то чтобы я контролирую процесс, он контролирует сам себя.
- Как вы думаете, должен ли хороший писатель быть умным?
- Я очень люблю умных писателей. Например, Томаса Манна. Как раз перечитываю сейчас его "Будденброков", написанных, между прочим, когда автору было 25 лет. Но умным, кстати, он был уже и тогда. И все же ум - не самое обязательное качество в писательском ремесле. У писателя должен быть слух, чутье, острый глаз. Вот, например, Петрушевская, она слышит человеческую речь просто божественно, персонажи в ее прозе и драме действительно разговаривают - так у нас никто не слышит. Умна ли она? Этот вопрос даже в голову не приходит. Ты просто читаешь ее текст и видишь, что он настоящий, живой. Поэзия должна быть глуповата, а роман требует болтовни, ну и ума, но в числе писательских достоинств, по-моему, не стоит ставить его на первое место.
- Могли бы еще привести пример умного писателя?
- Очень умный писатель - Михаил Шишкин. Чем он прекрасен? С одной стороны, у него удивительное языковое чутье, с другой - он великолепно с этим чутьем управляется. Ведь то, что он делает в литературе, нужно было не просто почувствовать, нужно было придумать. Шишкин понял: как прежде, романы писать невозможно. И вот дальше поступил не просто красиво, но и умно - начал писать такие хоралы, в которых звучат самые разные голоса, присутствуют непохожие литературные техники, окликаются самые разные традиции.
- А себя вы к какому разряду отнесете?
- Не знаю, кто-то из критиков называет мою прозу интеллектуальной, хотя кажется, это все же сильное преувеличение. Знаю только, что те редкие абзацы, которые мне в моих книгах нравятся, написаны отнюдь не умом. Стихия поет, а ты быстренько записываешь ноты. Это как счастье: раз - и уже исчезло. В гениальных произведениях это особенно заметно, в "Войне и мире", скажем. Там есть куски волшебные, а есть просто хорошие. Волшебные даются свыше, а хорошие - пишутся, они от сердца и да, от ума.
- Для чего вы начали писать?
- Писатели бывают большие и средние, маленькие и совсем крошечные, каждому отпущен свой дар. Но независимо от масштаба все они, все мы, пишем ни для чего, а потому что не можем без этого. Не хочется произносить слово "призвание", но, с другой стороны, это ведь оно и есть. Или его нет. Однажды я случайно обнаружила такую запись в своих детских еще дневниках: "А я - писатель. Даже если не напишу ни одной книжки, я - писатель". Мне было десять лет, когда я это написала. Хотя, когда вышла первая моя книжка "Современный патерик" и все стали говорить "писательница Майя Кучерская", я каждый раз испытывала подобие дрожи. Мне хотелось воскликнуть: какая я писательница, подождите! В четвертом классе ощущала себя писательницей, а когда написала книжку - совсем нет. Странно, конечно. Но, видимо, быть писателем - это не только вопрос призвания и внутреннего самоощущения, это и проблема общественного признания. На писательство венчают, как на царство.
- А если бы вы не получили общественного признания, вы бы бросили писать?
- Не бросила бы, но я бы гораздо менее уверенно двигалась в этом направлении. Мне как человеку, в себе не очень уверенному, некие знаки признания были важны. Да, думаю, и всем. Поэтому способов поощрения писателей должно быть как можно больше.
- Вы занимаетесь написанием рецензий и статей о современной русской литературе только для денег, или эта литература вам интересна?
- Тут было несколько этапов. Начала я писать рецензии еще в студенческие годы, тогда мне было просто интересно попробовать себя в новом качестве. Потом долгое время я уверяла себя, что пишу о современной литературе исключительно ради заработка, и все мечтала, как однажды обрету свободу и стану писателем фул-тайм, смогу уйти в литературу с головой, не думая о хлебе насущном. Существует много притч о том, что бывает, когда сбываются желания. И вот мое желание сбылось. Прошлой осенью я получила стипендию на поездку в Айову, там уже много лет работает большая писательская программа. В этот городок съезжаются около тридцати писателей со всего мира. Комнатка, тишина, компьютер: казалось бы, вот он - писательский рай! Но через две недели я взвыла. Мне не то чтобы не писалось, я человек довольно дисциплинированный - писала честно. Но оказалось, что столько времени совершенно не нужно, писать можно три-четыре часа в день. А дальше - наползающая пустота. Тут я и затосковала по современной литературе, по рецензиям, причем настолько, что стала их писать и отправлять в Москву, хотя была в трехмесячном отпуске. В Россию я вернулась с огромным облегчением и радостью. Сейчас у меня очень напряженная жизнь: две работы (я еще преподаю), дети, если удается пописать час-другой - для меня это идеально.
- Для вас существует разница между писанием за границей и дома?
- Огромная. Сейчас я как раз переписываю все, что написала в Америке. Получилась вымученная проза.
- А чем вы это объясняете?
- Там воздух другой. Там не хватает каких-то бацилл и бактерий, слишком стерильная культурная атмосфера. Знаю, что для кого-то, того же Шишкина, чужбина - не помеха. И все же удачных примеров работы на русском языке вдали от России не так уж и много.
У меня был период, когда я жила полноценной американской жизнью. В 1990-е годы я поступила в аспирантуру Лос-Анджелесского университета. Режим был страшно плотный: лекции, конспекты, курсовые, которые надо было написать, по три в два месяца, преподавание. То есть свободного времени - ни секунды. Но у этой, такой вроде бы заполненной жизни было одно неотменяемое измерение - тоска. Не тоска по родине, просто тоска. Слава богу, что это так. Человек слаб и ограничен, и хорошо, что есть явления, над которыми он не властен.
- Вы стали членом жюри "Русского Букера", это предложение вы приняли без трепета?
- С радостью и даже жадностью. Я верила, что за поворотом нас ждут ослепительные неожиданности. Когда каждую неделю почтальон приносил свертки с книгами, я тут же их вскрывала и смотрела, что там внутри. Пролистывала по-быстрому, читала страничку-другую, ожидая, что вот-вот оглохну, услышу какого-нибудь Шаляпина из глубинки. Но Шаляпин что-то все не появлялся. Недавно мы объявили длинный список. Все СМИ дружно написали: ну что это за длинный список "Букера", где сплошь знакомые имена? Видимо, подразумевая: а что если жюри не выпустило в мир неведомых гениев? Да с радостью выпустило бы, но их просто нет. К тому же кое-кого мы все же выловили. Новых имен в длинном списке действительно мало, и все-таки они есть. Например, Елена Катишонок, которая написала семейную сагу "Жили-были старик со старухой", это история одной семьи с конца XIX до середины XX века. Очень добрая и мудрая книга. Появление ее важно еще и потому, что за последние годы в России жанр семейной саги почти угас. Понравился мне и своего рода производственный роман в байках Михаила Балбачана "Шахта", там просто сбивающий с ног напор жизни. Любопытной показалась и книга Андрея Тарасова "Безоружный", особенно та часть, где автор воспоминает о своем послевоенном детстве и юности. Не могу сказать, что это большая литература, но во всех этих книгах присутствует трепет жизни. Это иногда даже важней.
- Каков критерий, позволяющий вам отличать большую литературу от всей прочей?
- Это решается на уровне интуиции: задело ли, зацепило. Писатель - ловец человеческих душ, если я с удовольствием заглатываю его крючок, значит, он написал то, что надо.
- Неужели вы руководствуетесь таким туманным критерием, когда пишете о книгах?
- Да, в первую очередь. Проняло - не проняло. Это потом я уже думаю, почему. Но важно первое чувство, это как любовь, и только потом уже нужно объяснить маме, почему я хочу выйти за него замуж. Почему за последнее время мне больше всех понравился роман Владимира Маканина "Асан"? Читается он нелегко, но, читая его, я получала просто физическое удовольствие. Мне нравится, как там все придумано. Я знаю, что Маканин не был в Чечне, что в романе есть фактические ошибки, но это совершенно неважно, потому что он тем не менее великолепно придумал и эту войну, и этого героя с его способом мышления, и этот нервный, спотыкающийся язык. А что еще нужно? Роман тащит меня за собой, мне хочется его читать, мне было жаль, когда он закончился. Может быть, все это тоже иррационально. По-моему, нет.
- Для чего вам нужна литература? Ведь то, что вы описали, проистекает на уровне неких химических процессов.
- Неправда, я сказала и о вполне рациональных вещах: построении персонажа, умении найти его интонацию, язык. И потом, вы меня все время от этого отталкиваете, а я к этому все время возвращаюсь. Мне кажется, критерий "нравится - не нравится", "хочу - не хочу", "люблю - не люблю" является главным. Литература мне нужна, потому что соприкосновение с ней доставляет мне радость. Мне нравится наблюдать, как мастер строит из самых обычных слов свою вселенную. Я немножко гоголевский Петрушка, я радуюсь, что из букв складывается слово, а из слов - текст. Во-вторых, литература обнажает важные механизмы бытия, помогает что-то понять в мире, в себе. В-третьих, хорошая литература - это ведь искусство. А искусство выносит тебя к вечному, к самому главному. Я благодарна литературе за то, что она помогает мне ощутить вечность.
- Отсюда один шаг до темы православия, к которой вы имеете отношение. Сегодня расхожими стали термины "православная литература", "православный писатель", существуют, по-вашему, такие явления?
- Словосочетание "православный писатель" мне кажется довольно абсурдным, хотя, наверное, оно удобно, поскольку обозначает главную для данного писателя тему. О ком-то скажут "гламурный писатель", о ком-то - "православный". А вообще, любая хорошая литература - это литература православная.
- То есть хорошая литература не может быть, к примеру, протестантской?
- Под православием я понимаю правильное славление Бога. Впрочем, думаю, любое славление Бога - правильное. То есть это православие в самом широком смысле слова. Любой настоящий автор, независимо от своих убеждений, внемлет арфе Серафима и передает эту небесную музыку. А разговоры о "православной литературе" литературу обкрадывают.
- А атеист может, по-вашему, написать настоящее произведение?
- Конечно. Гете, Джойс или, например, что такое "Посторонний" Камю? Это плач человека, оттого что он без Бога. В определенном смысле это вещь миссионерская, говорящая о том, как плохо человеку, когда он ощущает свое вселенское одиночество.
- Речь о людях, находящихся по разные стороны баррикады. С одной стороны, люди, которые знают, что их ждет вечность, а с другой - те, кто убежден, что ничего и никого нет. Это разная музыка.
- Музыка разная, а результат один: и те, и другие говорят о Боге.
- По-моему, это логическая уловка.
- Каждый эту проблему для себя решает сам. Если кто-то чувствует, что Бога нет, ничего не поделаешь. По сути, вы спросили, может ли атеист написать хорошую книгу, мой ответ - да. В искусстве главное - талант, а не вера или неверие.
- Как вы для себя определяете талант?
- Талант - это честность, и это опять-таки слух, способность услышать биение пульса в другом человеке, в обществе. Чем лучше человек их слышит и передает это в слове, тем талантливей его проза.
- Для вас важно разделение писателей на гениальных и талантливых?
- Да. Гений - это симфония, талант - соната. Лев Толстой - гений, Томас Манн - гений. К вашему вопросу об атеистах, гением я считаю и Джойса. А среди современников гениев пока не вижу, но, возможно, это из-за отсутствия дистанции.
- В свое время Шопенгауэр дал очень точное определение: "Талант попадает в цели, в которые никто попасть не может, гений попадает в цели, которые никто не видит".
- Прекрасная формула. Гений действительно часто обладает пророческим даром. Я убеждена, что в нашей литературе еще явится гений, может, и не один. Не знаю когда, ни от чего это не будет зависеть. Но чтобы их гениальность состоялась, нужна среда. Никакого Пушкина не было бы, не будь литературной среды. У нас сегодня литературной среды нет. Но если нам удастся сварить этот бульон, из этого культурного супа и пены обязательно явится Афродита.
Сергей Шаповал
"Культура", №30
